она весело, ещё, ещё!..
Три круга закончились, но никто, кроме Царя и Советника этого не заметил. А Иван, будто и не чувствуя веса принцессы всё носился и носился вприпрыжку вокруг фонтана.
— Довольно! — закричал Банифаций, — отпусти её! Слышишь, немедля опусти принцессу!
Иван остановился и опустил Агнессу на землю. Однако она почему-то не спешила убирать руки с его шеи. Словно пальцы онемев одновременно от страха и восторга срослись воедино и навеки вечные стали одним целым с телом Ивана.
— Молодец! — с улыбкой сказал принц Саттва.
— Однако! — усмехнулся принц Раджас.
— Дерзок холоп! — процедил принц Тамас.
И только принц Фердинанд молчал.
Оставшимися фантами радостный народ окончательно довёл себя до усталости и довольный стал разбредаться по своим обиталищам. Вечерело. Но для празднующей компании день был ещё в самом разгаре. Приближённые царя Банифация внимали желаниям Его величества и терпеливо ждали дальнейших указаний.
Банифаций в целом остался доволен развлечением двора, не считая шалостей принцессы. Но и эту печаль он снисходительно простил себе, рассудив мысленно: «Пусть покуражится, пока в девках. Скоро не до веселья будет мужниной женой-то!»
Пантелеймон поглаживал осипшее от песни горло и поглядывал на Агнессу. Он так хотел произвести на неё впечатление, но именно она первой закрыла ладонями уши, что тут же сделали и все остальные. Но добрая улыбка на её устах ещё давала надежду.
Банифаций повернулся к Принцу Фердинанду, и вполголоса, чтобы не слышали остальные, проговорил:
— Эко право Вы недогадливый какой, Ваше высочество!
Пантелеймон вздрогнул.
— Ваше величество?!..
— Самое время предложить принцессе променад…
Пантелеймон покосился на принцев. Саттва любовался кустом роз, Раджас бесцеремонно кокетничал с дочерью Министра медицины. Тамас же занимался тем, что стоял и хладнокровно в упор смотрел на принцессу Агнессу, скромно потупившую взор, будто гипнотизируя её и склоняя к ответному взгляду.
Заручившись моральной поддержкой Банифация, Пантелеймон ринулся на штурм принцессы.
— Ваше высочество!.. — как можно обаятельнее улыбаясь, проворковал Пантелеймон, — не изволите ли составить мне компанию и познакомить меня с вашими окрестностями?
Тамас, услышавший это, криво ухмыльнулся и притворно закатил глаза.
— Боже… Какие речи! Нелепей ангажемента не сыщешь!
— А нелепей вашего кабесео я в жизни ничего не видел, — парировал Пантелеймон, не поворачивая головы. Он встал так, что закрыл собой Агнессу от взора Тамаса и понимал, что тот не вынесет такого хамства.
— Выскочка! — презрительно бросил Тамас.
Его голос прозвучал достаточно громко, чтобы его не могли услышать остальные.
Все повернулись к ним.
Пантелеймон же, натужно улыбаясь, продолжал стоять спиной к сопернику, ожидая-таки ответа от принцессы.
— Господа, полно ссориться! — вмешался Банифаций, — принц Тамас, дорогой, я как раз хотел задать вам пару вопросов… — И он, взяв Тамаса под локоток, настойчиво увёл в сторону.
* * *
Принцесса Агнесса чувствовала себя как-то странно. С одной стороны, она, находясь ещё под впечатлением полёта в объятиях Ивана, ощущала огромный прилив радости и какого-то непонятного блаженства. А с другой стороны — её уже изрядно начинала утомлять излишняя суета и болтовня вокруг. Хотелось обнять весь мир. Но мир почему-то был привычно равнодушным, не извергающим брызги салютов, не оглашающим всё пространство торжественной музыкой и не безоговорочно ликующим вместе с ней.
Она машинально взяла под руку принца Фердинанда и, пространно улыбаясь, шагнула с ним в пустоту.
Пантелеймон упивался своей гордостью, не забывая попутно наслаждаться обществом принцессы. Он так разволновался, что абсолютно потерял дар красноречия и просто молчал.
Когда же он почувствовал, что это выглядит абсурдно и несообразно его величию, он панически поспешно стал подбирать нужные слова.
— Как Вам этот вечер, Ваше высочество? — спросил Пантелеймон, по возможности небрежно.
Агнесса не отвечала.
Пантелеймон деликатно подождал, потом взглянул на принцессу и придумал новый вопрос:
— Ваше высочество не устала?
Долгое молчание было ему ответом. Пантелеймон уже начинал нервничать, даже злиться, но ситуация неожиданно разрешилась сама собой.
Агнесса остановилась. Замерла. Потом осторожно вынула свою руку из-под руки Пантелеймона, мимолётно и немного виновато взглянув на него, сказала:
— Простите, Ваше высочество, я… мне… мне нужно идти… срочно!
И тут же в одно мгновение схватив в руки подол своего огромного шелестящего платья бросилась обратно ко дворцу.
Ивану не хотелось уходить. Он знал, что в каморке ему будет ещё тяжелее и остался во дворе, с непринуждённой улыбкой наблюдая за происходящим.
Когда он увидел, как сцепились принцы за право обладания вниманием принцессы, Иван, по своей привычке видеть во всём доброе приключение, мысленно пожелал удачи папеньке, предвкушая стычку. Но царь Банифаций разрядил обстановку и утащил злыдня Тамаса куда-то за часовню.
А Агнесса, взяв Пантелеймона-Фердинанда под руку, с блаженной улыбкой удалилась.
Иван стоял, прислонившись спиной и затылком к кирпичной стене и, закрыв глаза, глупо улыбался, вспоминая ещё и ещё ощущение хрупкого тела принцессы, ее тонких, но цепких рук у себя на шее. Больше всего на свете ему сейчас хотелось повторить эти мгновения, продлить гораздо дольше до умопомрачения, до окончания жизни.
Его желание и душевное стремление видимо было так велико, что он не сразу понял, что руки, вдруг снова обвившие его шею — существуют в реальности, здесь и сейчас.
Иван распахнул веки.
Она стояла рядом. Глаза Агнессы, немного влажные, искрящиеся, сияющие божественным светом, в упор смотрели на него. Иван легко и непринуждённо приобнял её за талию, прерывисто вздохнул долгим умиротворённым вздохом и прикоснулся устами к её пухлым нежным губам.
Но знай: кто соревнуется с чертями в лукавстве, — доведет себя до слез!
Данте Алигьери
Пантелеймон брёл в расстроенных чувствах обратно.
Он уже подходил ко дворцу, как вдруг увидел озадаченную матушку Пелагею — няньку принцессы. Она тоже заметила его и поспешила навстречу.
— Ты куда это, злодей, принцессу подевал, а?! — грозно спросила матушка Пелагея, — признавайся!
Пантелеймон рассеянно развёл руками.
— Э-э-э… Её высочество изволили вернуться, матушка.
— Точно говоришь?
— Вот вам крест! — полушутя, полусерьёзно ответил Пантелеймон.
Матушка Пелагея, прищурив глазки, всмотрелась в лицо Пантелеймона и сказала:
— Ой, смотри у меня!
— Я говорю чистую правду, матушка!
Пелагея развернулась и побежала обратно. Не пробежав и десяти шагов, она оглянулась и возмущённо буркнула:
— И какая я тебе матушка, охальник! — и засмеялась озорным, почти детским смехом…
У Пантелеймона возникло чувство вины перед нянькой принцессы Агнессы и он решил разыскать её.
Ноги сами привели его почему-то к домикам прислуги, где он без труда отыскал каморку Ивана. Дверь была прикрыта, но Пантелеймон ещё издали услышал за ней весёлый смех Агнессы и немного смущённый хохот Ивашки.
«Принцесса в гостях
