Ловушка диагноза. О психотерапевтах, которые изобретают все больше болезней и все меньше помогают людям - Михаэль Мари

В этом суть теории психических процессов. А практикой дело становится, когда контексты обозначаются в качестве психических субсистем, а затем делается шаг к идентичности. Здесь становится значимым вопрос: «Какой смысл вытекает в итоге из процесса, если он объясняется индивидуумом в разработанной им самим подсистеме?» Если он понимается в свете любви, дохода, религии, партнерства, единения, одиночества, недоверия, доверия, терпения, безропотного смирения, уверенности, беспомощности, целеустремленности и т. д.?

От субсистемы недалеко до идентичности. Если говорят об идентичностях, то возникают вопросы: «Какой смысл вытекает из процесса для “бережливого”, “любящего”, “верующего”, “партнера”, “сильного”, “удрученного” и т. д.?» Таким образом, мы стоим перед идентичностью и вопросом: «Кто как объясняет?»

Какую картину можно составить об описанной в нашей книге многозначной, многообразной – поликонтекстуральной – психике, которая мгновенно переключается с одной идентичности на другую? Похоже, для описания психических процессов больше всего подходят изображения синапсов.

По оценкам, существует квадриллион этих важных органических центров в мозге, образующих бесчисленные схемы. Психическую субсистему (взаимосвязь толкований, психический контекст, идентичность) можно представить как подобную схему. Она проверяет восприятие, и если возникает смысл, то процесс толкования, так сказать, останавливается. Теперь человек «знает», что происходит и как ему реагировать. Я представляю это себе как мелькающие цифры в игровом автомате, которые вдруг замирают, и возникает осмысленная цепочка знаков.

Психика воспринимает происходящее, но то, что она считает истиной, является не истиной, а интерпретацией. Если ранее подтверждались и оправдывались некоторая интерпретация и следующее из нее поведение, то это значит, что в момент своего возникновения с помощью этого придания смысла удалось решить проблему. Речь идет о проблеме объяснения процесса, формирования соответствующих ожиданий и определенного поведения.

Если некто, к примеру, рано потерял своих родителей, то это обстоятельство могло породить у него ожидание: «Люди, которых я люблю, покидают меня». Когда он в последующей жизни кого-нибудь полюбит, то неосознанно будет ждать, что его покинут. Он настраивается на эту болезненную ситуацию, например избегая любовных отношений и удерживая дистанцию. Поведение «дистанцирующегося», избегающего отношений не является знаком плохо функционирующей или нарушенной психики. Вопрос не в том, верно ли толкование или нет, вопрос скорее – какое оно оказывает влияние на человека при определенных обстоятельствах. Так как «дистанцирующийся» тем временем вырос, прежнее решение становится сегодняшней проблемой. Проявляющаяся идентичность проблематична, если возникает другая идентичность, например «ищущего любовь». Тогда «ищущий любовь» становится проблемой для «дистанцирующегося», и наступает время «объединяющегося».

Это разъяснение функции психики приводит к выводу: психическая проблема – проблема перехода из одной идентичности в другую, из одного контекста в другой, из одной психической субсистемы в другую.

Психика всегда выполняет свою задачу – создает смысл, поэтому нет бессмысленных форм поведения. Смысл – это всегда смысл, который индивидуум придает своим ощущениям, предполагаемый смысл. Если пытаться понять загадочное поведение, то надо искать смысл, скрывающийся за поведением, или идентичность, для которой поведение имеет смысл.

Представьте себе, что вы считаете кого-то симпатичным, подходите к нему и заговариваете с ним. Что это означает для него, если он отвернулся от вас? приветливо ответил? обругал вас? быстро убежал? ударил вас кулаком в лицо? Каким бы ни было поведение, человек следовал внутренней логике, вытекающей из его трактовки события. Вопросы, способствующие пониманию, следующие: какими убеждениями он руководствовался в своем поведении? в каком контексте он видит инцидент? чего он хочет достичь или предотвратить своим поведением?

Поведение без смысла невозможно, разве только в случае органических повреждений или под воздействием химических веществ. Правда, не следует отождествлять предполагаемый смысл с осмысленным поведением. Если кто-то замучил своего партнера ревностью, то тот может его покинуть. Однако в поведении ревнивца прослеживается смысл: он хочет удержать партнера, контролируя его. Поэтому, говоря о «смысле», нужно различать намерение и последствие, и в терапии речь идет в том числе о несоответствии индивидуальных намерений в поведении и реальных последствий в определенных обстоятельствах.

Психические проблемы в большинстве случаев – проблемы перехода из одной идентичности в другую. Если такой переход не удается, прежние решения порождают сегодняшние проблемы. Данный механизм объясняет, почему психические проблемы неизбежны.

По этой причине одна из моих книг имеет подзаголовок, причем отнюдь не ироничный: «Кто хочет что-то изменить, тому нужна проблема»⁸⁹. Высказывание можно продолжить следующей формулировкой: «У кого есть проблема, тому нужна другая идентичность».

В заключение этого раздела хотел бы еще раз вернуться к картине психики, от которой не в последнюю очередь зависит позиция терапевта и его обращение с клиентом. Картина поликонтекстуральной психики призывает к поиску идентичностей, участвующих в проблеме. Если терапевт ищет несовместимые идентичности, тогда напротив него не личность, а психические субсистемы. Он встречается не с «цельным человеком», а с идентичностями, раскрывающимися в общении с ним. И контакт устанавливается с «Я», или «Субъектом», с которым идентифицирован клиент, а также с «Не-Я», или «Не-Субъектом», вызвавшим нарушение.

Поэтому едва ли имеет смысл обращаться к клиенту как к целостной личности с вопросом: «Что бы вы хотели изменить?» Я частенько слышал, как терапевты требовали от клиентов: «Ну, решитесь же наконец». При такой неясной адресации непонятно, к кому он обращен, – к «Я» или «Не-Я»; клиенту сложно сориентироваться в отношении идентичности. А ведь в зависимости от того, кто отвечает, ответы могут сильно разниться.

Если кто-то, например, идентифицирован с достижениями на работе и страдает нарушениями концентрации, тогда ответ «Я» на вопрос «Что вы хотите изменить?» будет: «Я хочу лучше концентрироваться». Если же с тем же вопросом обратиться к «Не-Я», то есть к «несконцентрированному», то ответом окажется: «Мне осточертела работа, я хочу плыть по течению и наслаждаться жизнью».

Здесь проявляется преимущество ориентирования на конфликт по сравнению с ориентированием на «целую» личность. Обращая больше внимания на идентичности, терапевт иначе относится к клиенту. Он следит за тем, с кем в настоящий момент говорит, кто сидит напротив него, кто сейчас критикует его, кто влюбляется в него, кто цепляется за него и т. д. И