405 Прежде чем дальше следовать этим размышлениям, я должен подчеркнуть один аспект архетипов, очевидный любому, у кого есть практический опыт в данной области: при появлении архетипы имеют отчетливо выраженный нуминозный характер, который может рассматриваться как «духовный», если слово «магический» кажется слишком сильным. Соответственно, для психологии религии это явление представляет величайшее значение. Оно весьма двусмысленно: может быть исцеляющим или разрушительным, но отнюдь не индифферентным (конечно, при условии достижения им определенной степени выраженности)117. Этот его аспект заслуживает – ранее прочих – эпитета «духовный». Иногда архетип в сновидениях или фантазиях появляется в форме духа и даже ведет себя подобно духу-призраку. Это нуминозность создает мистическую ауру, оказывающую соответствующее влияние на эмоции. Она изменяет философские и религиозные убеждения даже тех, кто считает себя на голову выше любых проявлений слабости. Часто нуминозность ведет к цели путем беспримерного напряжения и беспощадной логики, завлекая субъект воздействия своими чарами, от которых, несмотря на самое отчаянное сопротивление, он не способен, а подчас и не желает освободиться, потому что переживание, вызванное ею, глубоко и исполнено смысла, ранее непостижимого. Я отлично представляю себе противодействие психологическим открытиям подобного рода, обусловленное совокупностью всех укоренившихся убеждений. Опираясь скорее на предчувствия, чем на действительные знания, большинство людей испытывает страх перед угрожающей силой, которая, скованная, покоится в каждом из нас, ожидая лишь магического слова, чтобы освободиться от заклятия. Это магическое слово, всегда оканчивающееся на «-изм», оказывается наиболее эффективным в случае тех, кто имеет хотя бы малейший доступ к своему внутреннему «я» и в наибольшей степени отклонились от своих инстинктивных корней, попав в поистине хаотический мир коллективного сознания.
406 Несмотря на или, возможно, благодаря сродству с инстинктами, архетипы представляют собой подлинный элемент духа, однако этот дух не следует отождествлять с человеческим интеллектом, поскольку он является spiritus rector[63] последнего. По сути, содержимое всех мифологий, всех религий и всех «-измов» является архетипическим. Архетип – это дух или псевдодух: то, какую форму он примет, будет зависеть от позиции человеческого ума. Архетип и инстинкт представляют собой наиболее полярную из вообразимых оппозиций, что можно легко заметить, сравнив людей, управляемых инстинктивными побуждениями, с теми, кто охвачен духом. Но, точно так же, как и между любыми противоположностями возникает столь тесная связь, что невозможно установить или даже представить себе какое-либо состояние без соответствующего ему отрицания, так и в этом случае также всякие крайности сходятся. Они соответствуют друг другу, что свидетельствует не только о том, что один происходит из другого, но и о том, что они сосуществуют как отражение в нашем уме состояния противопоставления, являющегося источником всей психической энергии. Человек обнаруживает, что некая сила подталкивает его к действию и одновременно останавливает и побуждает к размышлениям. Это противоречие его натуры не имеет морального значения, поскольку инстинкт сам по себе не так плох, как и дух не так хорош. Отрицательный заряд так же хорош, как и положительный – вместе они создают электрический ток. Так же и к психологическим противоположностям необходимо подходить с научной точки зрения. Истинные оппозиции не могут быть несоизмеримыми; если бы они были таковыми, они никогда не образовывали бы единства. Однако, вопреки всем противоречиям, они демонстрируют постоянную склонность к единению, и Николай Кузанский определил самого Бога как complexio oppositorum[64].
407 Противоположности в любом состоянии проявляют свои крайние свойства, в силу чего это состояние воспринимается как реальное, поскольку они формируют потенциал. Психическое состоит из процессов, энергия которых обеспечивается за счет баланса всех видов противоположностей. Антитеза дух/инстинкт является лишь одним из наиболее общих конструктов, однако его преимуществом является сведение большого числа наиболее важных и наиболее сложных психических процессов к единому знаменателю. С моей точки зрения, психические процессы черпают энергию, протекающую между духом и инстинктом, хотя вопрос о том, будет процесс рассматриваться как духовный или как инстинктивный, покрыт мраком. Такая оценка или интерпретация полностью зависят от точки зрения или состояния сознания. Например, слабо развитое сознание, которое из-за массовых проекций заполнено беспорядочными конкретными или кажущимися конкретными содержаниями и состояниями, будет, естественно, видеть в инстинктивных побуждениях источник всей реальности. Оно пребывает в блаженной иллюзии одухотворенности такого философского предположения и убеждено, что, исходя из своего мнения, оно установило инстинктивную сущность всех психических процессов. Наоборот, сознание, которое противостоит инстинктам, может, опираясь на огромное влияние, оказываемое архетипами, так подчинить инстинкт духу, что самые гротескные и нелепые «духовные» затруднения будут возникать из того, что, несомненно, имеет биологическое происхождение. В этом случае игнорируется необходимая для такой операции инстинктивность фанатизма.
408 Таким образом, психические процессы можно сравнить со шкалой, вдоль которой сознание «скользит». В один момент оно находится в зоне инстинктов и убывает под их влиянием; в другой момент оно скользит к другому концу, где преобладает дух и даже происходит ассимиляция инстинктивных процессов, наиболее несовместимых с последним. Эти противоположные позиции, порождающие столько иллюзий, отнюдь не являются патологическими симптомами; наоборот, они образуют парные полюса этой психической односторонности, типичной сегодня для нормального человека. Естественно, это утверждение верно не только для антитезы дух/инстинкт: существует множество и других оппозиций, как я показал в моей книге «Психологические типы».
409 Это «скользящее» сознание досконально характеризует современного человека. Что касается односторонности сознания, то она может устраняться с помощью операции, названной мною «осознанием тени». Для ее обозначения можно легко придумать менее «поэтический» и более научный греко-латинский неологизм. Однако в психологии следует отказаться от спекуляций подобного рода, по крайней мере, когда мы имеем дело с абсолютно практическими проблемами, среди которых – проблема «осознания тени», рост осознания нижней (подчиненной) части личности, которая не должна вовлекаться в интеллектуальную активность, поскольку привносит намного больший вклад в испытываемые человеком страдания и его страстные увлечения, чем все остальные ее части. Сущность того, что должно реализовываться и ассимилироваться, так остро и так пластично выражено в поэтическом языке словом «тень», что было бы просто преступлением не воспользоваться этим лингвистическим наследием. Даже термин «подчиненная часть личности» неадекватен и вводит в заблуждение, в то время как слово «тень» предполагает только то, что должно быть жестко зафиксировано его содержанием. «Человек без тени» – это, статистически, человек самого обычного типа: тот, кто воображает, что он действительно является лишь тем, что он считает нужным знать о себе. К сожалению, ни так называемый религиозный деятель, ни человек науки не претендуют на какое-либо исключение из этого правила.
410 Конфронтация между архетипом и инстинктом – это этическая проблема первостепенной важности, настоятельность которой ощущается лишь теми, кто сталкивается с необходимостью ассимилировать бессознательное и интегрировать свои личности[65]. Это удел человека, осознающего, что у него невроз или состояние его психики не совсем благополучно. Определенно, это не относится к большинству. «Обычный человек», «человек массовый», действует по принципу «ничего не хочу понимать и совершенно не нуждаюсь в этом», поскольку для него единственной инстанцией, способной совершать ошибку – при всей ее огромной обезличенности, – является нечто, условно называемое «Государство» или «Общество». Но однажды человек узнает, что он ответственен или должен быть ответственным в том числе и за свое психическое состояние, поэтому он начинает все яснее понимать, что он обязан сделать нечто для того, чтобы стать здоровее, стабильнее и эффективнее. Если только он встанет на путь ассимилирования бессознательного, то сможет убедиться, что не следует избегать трудностей, которые составляют неотъемлемую часть его естества. С другой стороны, массовый человек во все времена обладает привилегией быть «невиновным» в социальных и политических катастрофах, охватывающих весь мир. Его расчеты никогда не оправдываются; в то время как другие имеют, по крайней мере, возможность обрести преимущество в духовности, царстве «не от мира сего».
