И все же… В глубине всех этих перемен люди остаются людьми. Базовые желания и потребности людей практически не изменились за последнюю сотню дедушек — даже если выходные на Марсе когда-нибудь станут реальностью (все эти пляжи…). Способы удовлетворения этих потребностей могут меняться — скажем, гамбургер вместе кролика, убитого собственноручно изготовленной стрелой — но мы все равно нуждаемся в пище. Как и в друзьях, сексе, любви, безопасности и многих других знакомых нам благах.
Пожалуй, самым серьезным и значимым изменением, которое по-настоящему повлияло на природу человеческой личности, стали современный транспорт и средства связи. Географические барьеры, которые раньше отделяли культуры друг от друга, практически потеряли свою значимость. Культуры сливаются и превращаются в одну глобальную мультикультуру. Сложно сказать, чем она станет в будущем, поскольку этот процесс носит эмерджентный характер и все еще находится на переходном этапе. Вероятно, она будет совсем не похожа на огромный американский торговый центр, который обычно ассоциируется с мультикультурой. Именно это и делает современный мир таким увлекательным — и в то же время таким опасным.
В конечном счете, мысль о том, что мы держим Вселенную под контролем — всего лишь иллюзия. Нам известно сравнительно небольшое число приемов и еще один большой и универсальный прием, позволяющий нам создавать новые, более простые. Этот универсальный прием и есть научный метод. И он себя окупает.
У нас есть еще один прием — мы умеем рассказывать правдоподобные истории. И на данном этапе своей эволюции мы проводим в них большую часть своей жизни. «Действительность», в которой живет большинство из нас, с ее техосмотрами, бумажными деньгами и социальными системами — просто фантазия, в которую мы верим; и именно благодаря тому, что мы в нее верим, она и кажется такой реальной.
Несмотря на свой упорный труд, бедняга Фокиец опроверг старые истории, в то время как сам не был готов к созданию новых. Сопоставив свои результаты с реальностью, он обнаружил, что никакой реальности нет — или, по крайней, реальность была не такой, как ему хотелось. Внезапно он оказался во Вселенной без карты. Но с тех пор в составлении карт мы достигли заметных успехов.
Глава 23. Венец всего живущего
В дом Ди волшебники вернулись подавленными, и всю оставшуюся неделю просидели сложа руки и действуя другу другу на нервы. Они были очень расстроены услышанной историей, хотя и не могли этого четко сформулировать.
«Наука — дело опасное», — наконец, произнес Чудакулли. — «Лучше оставим ее в покое».
«Мне кажется, ученые похожи на волшебников», — сказал Декан, обрадованный тем, что неловкое молчание закончилось. — «Им нужно объединяться вместе, иначе им в голову приходят всякие странные идеи».
«Верно, старина», — согласился с ним Чудакулли — вероятно, впервые за всю жизнь. — «Значит… наука не для нас. Мы будем полагаться на здравый смысл — он поможет нам довести дело до конца».
«Точно», — подтвердил Преподаватель Современного Руносложения. — «Да и кого волнуют эти лошади? Если упали — значит, сами и виноваты».
«Перед началом обсуждения», — сказал Чудакулли, — «предлагаю согласовать то, что нам уже удалось выяснить, что скажете?»
«Что бы мы ни делали, победа остается за эльфами», — высказался Декан.
«Эмм… Знаю, это может показаться глупым…», — начал Ринсвинд.
«Да. Наверняка так и будет», — перебил его Декан. — «Ты хоть что-нибудь полезное сделал с тех пор как мы вернулись?»
«Ну, вообще-то да», — ответил Ринсвинд. — «Я тут, знаете, гулял, осматривался».
«А я что говорю?! Ты же ни одной книги не прочитал, так ведь? Что толку от твоих прогулок?»
«Ну, они полезны для здоровья», — сказал Ринсвинд. — «А еще можно заметить кое-что интересное. Вчера мы с Библиотекарем ходили в театр…»
Они взяли самый дешевый билет, но Библиотекарь заплатил за два пакета с орехами.
Привыкнув к этой эпохе, они поняли, что можно обойтись и без серьезной маскировки Библиотекаря. Жилет, свободный капюшон и накладная борода — в результате Библиотекарь выглядел приличнее большинства людей, занимавших дешевые места, которые в данном случае были настолько дешевыми, что их обладателям, честно говоря, приходилось стоять. По сути они заплатили только за свои ноги.
Исполняли пьесу «Горбатый король» Артура Дж. Соловья. Вышла она не особенно удачной. А если честно, то такой плохой пьесы Ринсвинд не видел еще ни разу. Библиотекарь развлекал себя тем, что исподтишка бросал на сцену орехи, которые отскакивали от накладного горба короля. Тем не менее, публика следила за происходящим с немым восторгом — особенно ей понравилась сцена, в которой король, обращаясь к знати, произносит свою памятную фразу: «Итак, декабрь наших смут — Пусть придурок, который это делает, сейчас же прекратит!»
Плохая пьеса при хорошей публике, — размышлял Ринсвинд, после того, как их выгнали из театра. Конечно, Обитатели Ракушечных Холмов не смогли бы выдумать даже такой пьесы — например, их творение могло бы называться «Если бы мы изобрели краску, то могли бы сидеть и смотреть, как она сохнет», — но все же фразы звучали неуместно, действие казалось натянутым, а сюжет практически стоял на месте. И тем не менее, лица зрителей были буквально прикованы к сцене.
Подумав, Ринсвинд прикрыл один глаз рукой и, сосредоточившись изо всех сил, осмотрел театр. Хотя открытый глаз сильно слезился, Ринсвинд смог рассмотреть несколько эльфов, занимавших дорогие места наверху.
Эльфам тоже нравились пьесы. Это было очевидно. Люди с богатым воображением были им по душе. Фантазия, которой они наделили людей, была просто ненасытной. Она была готова поглотить даже пьесы господина Соловья.
Воображение создавало монстров. Оно внушало страх перед темнотой, но не перед настоящими опасностями, которыми могли в ней скрываться. Оно населяло ночную темноту своими собственными кошмарами.
А значит…
У Ринсвинда появилась идея.
«Думаю, нам стоит отказаться от попыток повлиять на философов и ученых», — сказал он. — «Такие люди во все времена верят во что угодно. Мы не сможем им помешать. А наука кажется слишком уж запутанной. Я все никак не могу забыть о том бедняге…»
«Да, да, да, мы все через это прошли», — устало произнес Чудакулли. — «Давай ближе к делу, Ринсвинд. У тебя есть какие-то новые сведения?»
«Мы могли бы попробовать обучить людей искусству», — сказал Ринсвинд.
«Искусству?» — удивился Декан. — «Искусство — для лентяев! От него только хуже станет!»
«Я имею в виду живопись, скульптуру и театр», — продолжал Ринсвинд. — «Не думаю, что нам следует искоренить эльфийское влияние. Я думаю, нам следует поддерживать его настолько, насколько это возможно. Мы должны развить у этих людей воображение. Пока что им не хватает фантазии».
«Но ведь именно этого и хотят эльфы, дружище!» — не выдержал Чудакулли.
«Да!» — воскликнул Ринсвинд, который, придумав идею, не связанную с бегством, был практически опьянен новыми ощущениями. — «Давайте поможем эльфам! Поможем им уничтожить самих себя».
Какое-то время волшебники сидели, не произнося ни слова. Наконец, Чудакулли спросил: «Что ты имеешь в виду?»
«В театре я видел немало людей, которым хотелось бы верить, что мир отличается от окружающей их действительности», — рассказывал Ринсвинд. — «Мы могли бы…». Он пытался подобрать ключ к разуму Архканцлера, который славился своей непроницаемостью. «Ну, вы же знаете Казначея?» — спросил он.
«С этим джентльменом я встречаюсь практически каждый день», — мрачно ответил Чудакулли. — «И я очень рад, что в этот раз мы оставили его вместе с его тетей».
«А вы помните, как вылечили его безумие?»
«Мы его не вылечили», — сказал Чудакулли. — «Мы просто изменили его лекарство, чтобы ему постоянно казалось, будто он нормальный».
«Вот именно! Вы превратили болезнь в лекарство, сэр! Мы усугубили его безумие, и он снова стал нормальным. Почти. Если не считать приступов невесомости и тех случаев с…»
«Да, да, мы поняли», — прервал его Чудакулли. — «Но я все еще не вижу, к чему ты клонишь».
«Хочешь сказать, что мы должны сражаться, как те монахи, которые живут вблизи Пупа?» — спросил Преподаватель Современного Руносложения. — «Они сами невысокие и тощие, но могут подбросить здоровенного мужика в воздух».
«Вроде того, сэр», — ответил Ринсвинд.
Чудакулли потыкал Думминга Тупса.
«Я случайно не упускаю нить разговора?» — спросил он.
«Мне кажется, Ринсвинд хочет сказать, что если мы станем усиливать эльфийское влияние, то оно каким-то образом обернется против них» — сказал Думминг.
