ДОЖИДАЯСЬ… [выделено мной – А.Л.] Уже начали высылать
немцев, чьи предки поселились в России еще при Петре.>>
(См. Мария Белкина, «Скрещение судеб». – М.: Изографус, 2005, с. 444.
Речь идет об августе 1941 года.)
<<4 ноября 1941 года папу [т.е. Г.Г. Нейгауза] арестовали. В
ордере на арест (позднее мне дали его прочесть) написано, что
причина ареста – отказ от выезда в эвакуацию [курсив мой –
А.Л.].>> .].>>
(См. Нейгауз М.Г. «Святослав Рихтер в семье Генриха Густавовича
Нейгауза». В кн. «Вспоминая Святослава Рихтера». – М.: Константа,
2000, с. 35.)
<<Дочь выросла без меня – она была уже студенткой. Впервые в ее и
моей жизни встретились мы вчера. По Москве еще [курсив мой, речь
идет о ноябре 1953 года – А.Л.] ходили ежевечерне милиционеры,
проверяя в каждой квартире лишних и чужих <…> >>
(Варлам Шаламов. Воспоминания. – М.: АСТ, 2003, с. 321.)
А вот еще одно превосходное свидетельство, полезное для
современного читателя. Известный скрипач Артур Штильман в
своих мемуарах описывает приезд во Фрунзе в январе 1942 года:
<<Пока что пришлось временно прописаться у […] в качестве их
мнимых родственников, так как «квартальные» – полуофициальные
представители НКВД, хотя и штатские лица, слишком часто
наведывались для проверки во все без исключения квартиры – дом за
домом, квартира за квартирой подвергались самой тщательной
проверке. И хотя хозяин наш был следователь пограничных войск,
все равно закон о прописке должен был быть свято соблюден. >>
(См. Артур Штильман, Из книги воспоминаний «Москва, в которой мы
жили». – Заметки по еврейской истории, 2011, №8 (143))
[1] Из недавно вышедшей книги Андрея Гаврилова «Чайник, Фира и
Андрей» (глава «Энигма», с. 167) я узнал, что Рихтер был немцем по
паспорту. См. в этой связи также Добавление IV.
4. ЕСЕНИН-ВОЛЬПИН В НАЧАЛЕ 50-х (Глазами Ольги
Адамовой-Слиозберг и Наума Коржавина)
В обоих приводимых ниже отрывках меня поразила не только
фигура самого Вольпина, но и то, что его друзья явно
недооценивали разнообразие опасностей, исходивших от общения
с ним. В Добавлении VI я приведу еще два необычайных отрывка
из воспоминаний, посвященных Вольпину.
4.1. Из книги: ОЛЬГА АДАМОВА-СЛИОЗБЕРГ. ПУТЬ. (М.:
Возвращение, 2002, c. 188–189)
<<1 августа 1951 года мне исполнилось сорок девять лет. В гости ко мне
пришли Эмка Мандель, Алик Вольпин (Есенин), Валя Герлин [дочь
«Горба» – А.Л.] и Юра Айхенвальд. В подарок они мне принесли
бутылочку портвейна. Я совсем забыла, что Алику нельзя пить. Разлили
половину бутылочки и выпили за именинницу. Второй тост захотел
произнести Алик.
Дело было летом, одно окно было разбито, а всегда, когда собирались
четыре-пять человек ссыльных, «вертухаи» (сотрудники МГБ) шныряли
под окнами.
Итак, тост поднял Алик
– Я пью, – сказал он своим громким, скрипучим голосом, – Я ПЬЮ ЗА
ТО, ЧТОБЫ ПОДОХ СТАЛИН! [Здесь и далее все выделения в тексте
сделаны мной – А.Л.]
Моих гостей как ветром сдуло. Я осталась вдвоем с Аликом.
– Замолчи! Ты же губишь и меня и себя! Замолчи!
– Я СВОБОДНАЯ ЛИЧНОСТЬ, – важно ответил Алик, — И ГОВОРЮ,
ЧТО ХОЧУ. Я ПЬЮ ЗА ТО, ЧТОБЫ ПОДОХ СТАЛИН!
Я хотела зажать ему рот и как-то стукнула его по губам, в результате чего
он очень податливо упал на пол и немного тише, но так же четко и
раздельно повторил:
– Я ПЬЮ ЗА ТО, ЧТОБЫ ПОДОХ СТАЛИН. Я СВОБОДНАЯ
ЛИЧНОСТЬ, ВЫ НЕ СМЕЕТЕ ЗАЖИМАТЬ МНЕ РОТ.
Я опять стукнула его по губам, а он продолжал повторять свой тост, но
все тише и тише.
В паническом ужасе я начала просто бить его по губам, по щекам, куда
попало, а он продолжал бормотать одно и то же.
Наконец встал и сказал мне:
– Я презираю вас, как МГБ, – и ушел.>>
Этот текст нужно, конечно, читать медленно. На мой взгляд,
О. Адамова-Слиозберг нарисовала с симпатией портрет
совершенно уникального персонажа, достойного занять свое место
рядом с Дон-Кихотом и Швейком. Но продолжу прерванную
цитату.
<<Тотчас вернулись Мандель, Валя и Юра. Оказывается, они бегали под
окнами и сторожили, не появятся ли «вертухаи», но таковые не
появились. Потом вышел Алик. Они проследили, куда он пойдет, и,
убедившись, что он пошел домой, прибежали ко мне.
Назавтра Валя пришла ко мне и сказала, что Алика не было на работе, а
когда она его навестила, то увидела, что он лежит избитый, с такими
синяками под глазом и на губах, что идти на работу не может.
– Вавка, – сказала я, – иди к нему, отнеси ему от меня вчерашний пирог,
который он не съел, и попроси за меня прощения.
Валя исполнила поручение и вернулась с томиком Лермонтова, который
посылал Алик мне в подарок с надписью: «Дорогой Тигре Львовне,
которая бьет не в бровь, а в глаз». Но, к сожалению, инцидент на этом
исчерпан не был.
Дней через пять он поправился и пошел на работу. Его школа
помещалась близко от швейного ателье, где я работала начальником
цеха. Он частенько заходил за мной после конца работы, и мы вместе
шли домой. Увидев, что он цел и невредим, я издали крикнула ему:
– А! Ты пришел! Ну, ты не сердишься на меня? – на что последовал
громогласный ответ через весь цех:
– НЕУЖЕЛИ ВЫ ДУМАЕТЕ, ЧТО ЭТОТ ПОДЛЕЦ СТАЛИН МОГ НАС
РАССОРИТЬ?
Мою реакцию можно себе представить.
Долго-долго я не спала по ночам и ждала реакции МГБ на слова Алика.
Никакой реакции не было.
Как-то я поделилась своим страхом с одной из работниц. Она мне
сказала:
— Мы все слышали его слова, но сговорились молчать, как будто не
слышали.
Какие хорошие были мои девочки!>>
4.2. Из книги: НАУМ КОРЖАВИН. В СОБЛАЗНАХ
КРОВАВОЙ ЭПОХИ, Т.2. (М.: Захаров, 2006, c. 464–467)
<< Однажды, уходя от нас после дружеской пирушки [Караганда, 1951],
где мы с ним о чем-то спорили, он [Вольпин] вдруг стал громко орать:
– ДА ЗДРАВСТВУЕТ БАКТЕРИОЛОГИЧЕСКАЯ ВОЙНА! [Здесь и
далее все выделения в тексте сделаны мной – А.Л.] Естественно, ничего
подобного он не хотел и не жаждал, но газеты и радио были полны
проклятиями американцам, которые разрабатывают бактериологическое
оружие и чуть ли не применяют его в Корее. Вот Алик и кричал нечто
противоречащее всеобщему ору, тому, что навязло в зубах. Но именно
поэтому ТО, ЧТО ОН КРИЧАЛ, БЫЛО АБСОЛЮТНО ПОНЯТНО
ПЕРВОМУ ВСТРЕЧ-НОМУ, а в отличие от другой антисоветчины могло
искренне его возмутить. Это было опасно. Требовалось немедленно
заткнуть ему рот, невзирая на его неповторимую индивидуальность. Что
мы и пытались сделать всеми доступными методами. Слава Богу, что со
стороны это выглядело пьяным разбирательством.
Второй случай, пожалуй, был еще опаснее. Мы – Вава [В. Герлин], Юра
[Айхенвальд], и я – посетили его на дому, в уже упоминавшейся
Тихоновке: там он квартировал. Не могу взять в толк, чем он мог нас
угощать и кто это готовил (заподозрить в этом его самого нет никакой
возможности, но помню, что угощение было. И выпивка, конечно, тоже).
Гости пили по обыкновению немного, но хозяин несколько перебрал. Все
бы ничего, но, к несчастью, как раз когда пришла пора расставаться и
Алик пошел провожать нас к автобусу, на шоссе, проходящем через
Тихоновку в Темиртау, показались «зэковозы», везущие зэков домой – из
рабочих зон в жилые. И что тут сделалось с Аликом! Он стал карабкаться
на насыпь – шоссе тут проложено по насыпи – и ошалело кричать:
– ПРИВЕТ, ТОВАРИЩИ! ДЕРЖИТЕСЬ! СКОРО НАСТУПИТ
СВОБОДА!>>
Добавлю, что никогда не считал Вольпина провокатором,
сознательно работавшим на Лубянку. Вообще, по моему
скромному мнению, ситуация вокруг Вольпина была организована
во многом аналогично недавно рассекреченной истории поэта-
монархиста Бориса Садовского (в лубянских документах
фигурировал как «Поэт»). Лубянку интересовал не сам «Поэт»
(чьи антисоветские взгляды были прекрасно известны «органам»),
а посещавшие его люди.
См.: Стечкин В. Павел Судоплатов – терминатор Сталина. – М.: Яуза,
2005, с. 221–223.
5. ЛОГИКА ПРОТИВ ВОЛЬПИНА (добавление к «Быть
может выживу»)
Слова отца, врезавшиеся мне в память лет сорок тому назад, были
примерно такие: <<Я ПРИПЕР ЕЕ К СТЕНКЕ, И ОНА
ОТВЕТИЛА: «Я НЕ ЧЕЛОВЕК, Я ТРУП».>> Кто-то, очень
