Но этой по сути дела единственной надежде, которую питали Щегловитов и прокурор Киевской судебной палаты Чаплинский — одна* из главных фигур в организации ритуального процесса, не суждено было сбыться. «Серые» крестьяне-присяжные оказались намного выше тех, кто рассчитывал на их темноту и антисемитские предрассудки. Они оправдали Бейлиса. Провал процесса был крупным морально-политическим поражением царизма.
Главная цель, преследовавшаяся процессом Бейлиса, состояла в том, что он должен был послужить поводом для разгрома революционного движения, которое усиливалось с каждым днем. Официальная и черносотенная пропаганда доказывала, что это движение — исключительно дело рук евреев, якобы получавших деньги и указания от некоей международной еврейской организации, необычайно могущественной и коварной. Осуждение Бейлиса должно было стать сигналом к массовым еврейским погромам, а последние, создав атмосферу всеобщего националистического угара, облегчили бы тем самым и разгром революционных сил.
Правая печать прямо говорила об этом. «Социал-демократию и еврейство,— писал Меньшиков,— Россия должна взять в железо: это обязанность ее правительства, об этом нравственный крик ее населения». А. Н. Хвостов, депутат IV Думы и лидер фракции правых, еще в ходе процесса, будучи уверен в осуждении Бейлиса, заявил одному из корреспондентов: «После дела Бейлиса революционные выступления в России станут невозможными по крайней мере в течение трех лет» [206].
Дело Бейлиса доказало с необычайной очевидностью, что решительная борьба с антисемитизмом возможна только на путях подлинного демократизма. Кадеты, кичившиеся тем, что они настоящие просвещенные «европейцы», не выдержали «испытания антисемитизмом», лишний раз продемонстрировав, что они были поддельными демократами. Так, по мнению Струве, в отношении евреев следовало встать на позицию «асемитизма». Это слово означало у Струве своеобразный остракизм, отказ от общения с евреями или, как он объяснял, «культурное отталкивание», которое он предлагал взамен грубого и дикого, «неевропейского» антисемитизма.
Взгляды Струве подверглись критике со стороны официального руководства партии за грубую прямолинейность. Но сторонников Струве в кадетской партии было весьма много. Об этом свидетельствует дневник члена ЦК партии А. В. Тырковой. «Разговоры о национализме, — записывала она, например, 17 января 1910 г., — лезут со всех сторон. По-видимому, это крепче разрастается среди радикалов (читай: либералов. — А. А.)... Гредескул, Э. Гримм, Д. Д. Протопопов... все говорили, что нельзя терпеть, что кроме „еЁ- рейской“ „Речи“ ничего у нас нет. Только Родичев и Д. Гримм были против нас» [207]. Открытая неприязнь к евреям, жалобы на то, что они всех «одолели» и все «заполонили», как в партии, так и в общественной жизни, пронизывают дневник за все годы реакции и мировой войны и являются отражением подлинных настроений кадетской верхушки.
Кадеты выступили против осуждения Бейлиса. Видный деятель партии В. А. Маклаков, участвуя в процессе и будучи первоклассным адвокатом, сыграл значительную роль в его провале. Но эта позиция была обусловлена в еще большей степени теми же причинами, которые заставляли кадетов выступать против политики правительства в финляндском и польском вопросах. Защищая Бейлиса, кадеты спасали царскую монархию. Это откровенно признал сам Маклаков после процесса в статье с характерным названием «Спасительное предупреждение», в которой он писал, что «страшно думать, к чему привела бы эта невозможная и ненужная» затея с ритуальным убийством[208].
Все расчеты реакции на процесс Бейлиса полностью провалились. Наоборот, он способствовал отмежеванию в гигантских масштабах всего, что было в народе честного, разумного и человечного, от режима, который позорил страну, пробуждению политического сознания широких демократических слоев.
«Дело Бейлиса,— свидетельствовал народнический журнал,— отодвинуло все внутренние и внешние дела России. Обыватель, развертывая газету, искал глазами... прежде всего известий о деле Бейлиса. По-видимому, русские граждане поняли, наконец, что еврейский вопрос не только еврейский, но и общерусский..., поняли..., какую бессудную, дикую, темную Россию готовит национализм для русских...». Октябристский «Голос Москвы» даже считал, впадая в явное преувеличение, что по степени нервного потрясения месяц процесса Бейлиса превзошел октябрьские дни 1905 г., убийство Столыпина, другие погромные процессы и сами погромы [209].
На книжном рынке появился ряд исследований, посвященных разоблачению ритуальных наветов на евреев. Медицинские общества и журналы протестовали против фальсифицированной медицинской экспертизы. Весной 1913 г. осудил ее в специальной резолюции XII Всероссийский пироговский съезд врачей. Осенью того же года последовало осуждение со стороны Харьковского медицинского общества, за что оно было закрыто. Та же судьба постигла Тверское, Вологодское и другие медицинские общества.
Дело Бейлиса нашло широчайший международный отклик. Вместе с русскими медиками выразили свой протест проходившие осенью 1913 г. международный медицинский съезд в Лондоне и 86-й съезд немецких естествоиспытателей и врачей в Вене. На митингах протеста, прокатившихся по странам Западной Европы, с гневными речами выступали крупнейшие представители науки и культуры — Анатоль Франс, Ланжевен, Олар, Сеньобос и др. Протестовали немцы, англичане, чехи, канадцы[210].
Наиболее последовательными и непримиримыми врагами антисемитизма показали себя рабочий класс и его партия. «Взрывом негодования, — писала «Правда», — было оно (дело Бейлиса.—А. А.) встречено во всем цивилизованном мире, и пролетариат России был в первых рядах тех, кто поднял свой голос на защиту попранной чести русского народа» [211]. Забастовки протеста против суда над Бейлисом прошли в Петербурге, Казани, Саратове, Харькове, Юзовке, Одессе и особенно в западных городах — Киеве, Варшаве, Гродно, Брест-Литовске, Белостоке, Бер- дичеве, Минске, Двинске, Ревеле, Смоленске, Могилеве, Пинске, Вильно, Витебске, Бобруйске и др.[212]
«Дело Бейлиса, — пцсал В. И. Ленин, — еще и еще раз обратило внимание всего цивилизованного мира на Россию, раскрыв позорные порядки, которые царят у нас. Ничего похожего на законность в России нет и следа» [213]. Весной 1914 г. большевистская фракция приняла решение внести в Думу законопроект, который был назван: «Проект закона об отмене всех ограничений прав евреев и всех вообще
ограничений, связанных с происхождением или Принадлежностью к какой бы то ни было национальности». Законопроект был опубликован «Правдой». В. И. Ленин предпослал ему краткое воззвание, обращенное к рабочему классу, в котором, объясняя, почему евреи выделены особо, писал: «Антисемитизм пускает все более глубокие корни среди имущих слоев... Гонения против евреев приняли в последние годы совершенно невероятные размеры... При таких условиях еврейскому вопросу должно быть уделено должное внимание со стороны организованных марксистов» *?9. Возвращаясь к этому же вопросу в другом месте, В. И. Ленин указывал:
«Особо ненавистническая агитация ведется черносотенцами против евреев. Козлом отпущения за все свои грехи пытаются сделать Пуришкевичи — еврейский народ.
И потому совершенно правильно РСДРФракция главное место в своем законопроекте уделяет еврейскому бесправию» [214][215].
Реакция была вынуждена признать свое полное поражение в деле Бейлиса. В своем отчете указанный выше чиновник, посланный Белецким в Киев, писал: «Процесс Бейлиса — это полицейская Цусима, которую никогда не простят» [216]. Пуришкевич в IV Думе открыто связал процесс Бейлиса с углублением революционного кризиса в стране. «Я не могу допустить, — говорил он, — чтобы Россия обратилась в процессе Бейлиса во Францию... во время так называемой „дрейфусиады“, когда вся страна остановила свои обычные занятия... Если мы будем обращать трибуну Государственной Думы в сплошной митинг, если мы будем разжигать страсти в тот момент, когда... уже заколыхались низы..., то Государственная Дума, которая пойдет по такому пути, существовать не может и не должна» [217]>
Но сгнивший режим, за неимением других средств, продолжал ту же политику национализма и антисемитизма.
РАБОЧИЙ ВОПРОС
Комиссия Коковцова. До революции 1905—1907 гг. царизм отрицал наличие «рабочего вопроса» в России в западноевропейском смысле этого слова. Особый журнал Комитета министров от 28 и 31 января 1905 г. характеризовал подобную позицию следующим образом. Принятый тогда взгляд на существо рабочего вопроса в России состоял в том, «будто условия фабричной жизни у нас и на Западе совершенно между собой различны. Число рабочих, занятых на наших фабрично-заводских предприятиях, весьма незначительно; благодаря счастливым (!) условиям землепользования большая часть русских рабочих тесно связана с землей и на фабричные работы идет, как на отхожие промыслы, ради подсобного заработка, сохраняя постоянную живую связь с деревней; никакой систематической борьбы рабочих с предпринимателями в России нет, нет в ней и самого рабочего вопроса, а потому и не приходится создавать по западным образцам фабричного законодательства» !.
