осталось и следа.
- Не будем стоять в коридоре. Вам лучше лечь. Цветы я сама поставлю в воду. У вас есть
ваза или какой-нибудь сосуд?
Любовница покойного Сысоя отбирает у тебя цветы и уверенно идет на кухню. Ты
закрываешь входную дверь и проходишь в единственную комнату. Замираешь на пороге. С
того самого момента, как твою квартиру перевернули вверх дном родственники Лидии, тебе
даже в голову не приходило убраться. И вот теперь ты окидываешь взглядом последствия
погрома и ясно – не в силах сопротивляться памяти – вспоминаешь обо всех унижениях и
увечьях. Боли от этого только прибавляется.
- Господи, что здесь произошло? – пораженная Адель стоит около тебя.
- На кухне такой же кавардак, я положила цветы в раковину… Но что случилось?
74
Ты молчишь. Оглядевшись, Адель медленно выходит на середину комнаты, поднимает
какую-то вещь с пола, кладет ее на стол, смотрит на тебя вопросительно и все также
взволнованно, подбирает еще что-то, опять укладывает на стол, затем видит на полу
истерзанного мишку и в растерянности несет игрушку тебе.
- Почему вы молчите? – спрашивает она шепотом.
Взгляд Адель снова меняется. Удивление сменяется теплой жалостью. Она понимает, что
ты не хочешь признаваться, но, даже не зная причины случившегося, искренне тебе
сопереживает. Ты замечаешь, как она счищает с одноглазого мишки кусочки засохшей
спермы Петровича. И ты инстинктивно чувствуешь, что Адель не откинула бы игрушку, знай
она, какая грязь к ней пристала. Но ведь она – родственница Лидии, и ты это прекрасно
помнишь. Тебе все еще не известно, на чьей стороне находится Адель, и стоит ли говорить
ей правду.
- Раны текут, - мирно сообщает девушка, изучая твои руки. – Давайте промоем все.
Ты покорно плетешься за ней в ванную комнату, указываешь на зеленку и бинты. По-
детски протягиваешь руки ладонями вверх. Адель внимательно осматривает экземы.
- Это что-то вроде стигмат, - объясняет она. – Только наоборот.
Ты не знаешь, что такое стигматы, поэтому не улыбаешься. Тем временем девушка
промывает твои раны теплой водой из-под крана, легонько прикладывает к ладоням
полотенце, потом тщательно смазывает экземы лекарством и накладывает бинты.
Проделывая все это, она рассказывает:
- В городе происходит что-то невероятное, вы знаете? Горят библиотеки, не только в
Вышнем, но и по области, неизвестные похищают дешевые собрания сочинений русских и
мировых классиков, в нескольких книжных магазинах все бумажные изделия мгновенно
превратились в пыль – с пластмассой, резиной, металлом все в порядке, а книги почему-то
обратились прахом. Еще деревянные полки слегка обуглились, представляете? Никто ничего
не понимает, никаких официальных заявлений, только немыслимые слухи. А еще знаете?
Несколько людей уверяют, что видели живого Сысоя уже после его смерти притом, что это
именно его убили в троллейбусном парке.
Адель тяжело вздыхает.
- Вот и все. Еще болячки есть?
Ты вспоминаешь о ноге, но сказать не решаешься. Девушка сама замечает.
- Садитесь на край ванны, сейчас и ступню обработаем.
Тебе неудобно, однако Адель и слышать не хочет твоих смущенных отказов.
- Как, интересно, вы наложите марлевую повязку больными руками? Прекратите
капризничать и делайте, что вам велят.
Все ее движения настолько нежные и осторожные, что ты даже не чувствуешь щекотки.
Справившись, она отводит тебя в комнату. Усаживает на кровать. И тут с твоей знакомой
происходит еще одна неожиданная метаморфоза. Отрешенно взглянув в окно, Адель вдруг
заливается слезами. Она закрывает лицо руками, бессильно валится на постель и рыдает.
Просто она больше не в силах сдерживаться.
Как утешить, успокоить эту вздрагивающую около тебя, жалко хныкающую женщину?
Никогда в жизни тебе не приходилось о ком-то заботиться. Ты не испытываешь к Адель
жалости и только лишь чувствуешь себя неуютно, став свидетелем чужого горя. Надо
прикоснуться к ней, понимаешь ты, и пару раз неуклюже хлопаешь девушку по бедру.
- Ну почему я такая дура? – слышится ее сдавленный голос.
Ты не находишься, что ответить.
Адель садится на кровати, достает из кармана платок и утирает лицо. Приступ как будто
миновал, но она продолжает тихо всхлипывать, и еще пару раз из ее раскрасневшихся глаз
катятся большие слезы.
«Может быть, соли?», - вспоминаешь ты слова настырного человека в утреннем кафе.
- Господи, какая же я дура, - горько шепчет Адель.
75
- Что стряслось? – спрашиваешь ты больше из вежливости, чтобы не молчать.
- Я совершенно, совсем-совсем запуталась. На чьей я стороне? Еще до того, как все это
случилось… за день до того, как Сысой сыграл со мной эту злую шутку, я встретила на
улице незнакомого человека. Я уже собиралась сесть в машину, а он подходит ко мне и с
сильным акцентом спрашивает, не говорю ли я по-английски. Я говорю. Тут он начинает
объяснять мне, что ему нужно попасть в аэропорт города Вышнего, все очень скомкано, ему
требуются деньги, в аэропорту он кого-то встречает, не смогу ли я его подвезти. У меня были
другие планы, и я просто дала ему немного денег. Он стал рассыпаться в комплиментах,
говорил мне, какая я замечательная и добрая, опять просил поехать с ним в аэропорт, потому
что он встречает там человека с важным грузом. Я снова отказалась. Опять комплименты,
целует мне руку, утверждает, что я красивая, долго извиняется и снова просит у меня денег.
Я открываю портмоне, он замечает в нем много банкнот и умоляет меня отдать их. Он
обещает все вернуть, спрашивает, где я живу, узнав, клянется, что вернет мне деньги, опять
целует мне руку, я такая красивая, добрая, не хочет со мной расставаться. Но ему срочно
надо по делам. Опять уточняет адрес. Все, деньги у него. Наконец прощается, я сажусь в
машину и уезжаю… Я сейчас все это так отчетливо вспомнила. Знаете, что самое ужасное?
Весь наш разговор я прекрасно понимала, что это мошенник, что это очень плохой человек,
но, будто загипнотизированная, ничего не могла с собой поделать и подчинялась ему. Я, как
последняя идиотка, все ему отдала, хотя видела и знала. И даже предполагала, чем все это
может обернуться. Ну как так можно?
Уродливо морщась, Адель снова ревет.
- Мне уже тридцать, ну почему я все еще такая дура? – поражается она сквозь слезы. –
Куда мне дальше? Я давно уже обязана была понять, что′ для меня хорошо, а что′ плохо, и
следовать этой схеме. И нет. Такая блудная! Носит из стороны в сторону…
Похоже, Адель Семенова достигла крайне степени тоски – дальше уже нельзя. Все также
неожиданно она вдруг затихает, и слезы ее очень скоро высыхают. Девушка сидит еще чуть-
чуть молча, ссутулив плечи, потом тяжело вздыхает (ее тело еле заметно сотряслось) и
обращается к тебе:
- Вы уж простите меня. Накопилось… Я вообще-то пригласить вас на вечеринку пришла.
Чтобы мы вдвоем развеялись. Тут под Вышним нашли кое-что необыкновенное, собирают
журналистов и бомонд обеих столиц, хотят показать. Я сегодня не выдержу одна. Вы
составите мне компанию?
После небольшой паузы жалостливо и тихо:
- Пожалуйста.
Ты почему-то соглашаешься.
- Только наденьте свое пальто, а не пуховик Сысоя, – я не хочу, чтобы пошли
кривотолки.
Опять соглашаешься.
Через несколько минут ты выходишь в коридор к поджидающей тебя рассеянной Адель.
Обуваешься, накидываешь на плечи пальто, идешь отпирать дверь. Любовница Сысоя,
квелая после истерики, достает из сумочки пудреницу, чтобы поправить лицо перед выходом
на улицу. Что-то происходит, и ее взгляд снова становится серьезным и жестким.
- Ах да, - говорит она тихо.
Вслед за пудреницей Адель вынимает из сумочки пистолет – тот самый, что лежал в
гостиничном номере. Подержав недолго, протягивает оружие тебе. Объясняет скучным
тоном:
- Мне пока неизвестно, кто именно убил Сысоя. Боюсь, все серьезно. Так как вы
замешаны в этом деле, я думаю, вам необходимо обзавестись орудием самозащиты. На
всякий пожарный. Возьмите этот пистолет, ладно? Я настаиваю. Пока оставьте в квартире –
на презентацию с ним нельзя.
Вручив тебе пистолет и глядя сквозь тебя, Адель выходит на лестничную клетку. Ты
поспешно прячешь оружие в квартире и следуешь за ней.
76
Улица. Адель Семенова указывает на свою машину, припаркованную неподалеку.
Черный, старомодных форм Крайслер. Медленно идете по тротуару. День ясный, колючий.
Поравнявшись с автомобилем, Адель снимает его с сигнализации и отпирает дверцу.
