Обе дамы заливаются тонким смехом, ледяной воздух проникает им в горло, и хихиканье
тут же оборачивается надсадным, старческим кашлем. Узнав, что Адель Семенова водит
знакомство с мэром города Вышнего, ты решаешь немедленно присоединиться к этой паре,
прекрасно осознавая всю выгоду подобных контактов. Пробираешься к ним сквозь толпу.
Теперь около Адель и мэра стоит еще какой-то мужчина.
- Эхем, - шепчешь ты смущенно.
Девушка рада тебе, или просто вошла в привычный образ светской и приветливой дамы.
Взяв за локоть, она сперва представляет тебя своим знакомым, а затем рапортует:
- Это, как вы, наверное, знаете, – господин мэр. А это мой брат Никита.
Следует взаимообмен кислыми улыбками и слабыми рукопожатиями. В ходе
дальнейшего разговора к тебе никто не обращается, но это не мешает слушать. В мэре ты,
прежде всего, обращаешь внимание на крючковатый нос и слезящиеся глаза. Никита,
высокий и угрюмый мужчина лет тридцати, стоит без шапки и с пунцовыми, хотя красивыми
ушами.
- Филипп явно продвигается в нашу сторону, - тихо предупреждает он то ли Адель, то ли
мэра. Но точно не тебя.
- Я не буду оборачиваться, а то неприлично выйдет, - улыбается Адель. – Кстати, ты
когда-то собирался вызвать его на дуэль за мою поруганную честь. Не забыл? Может быть,
самое время? Лес, зима, поэтично.
Никита хмыкает. В диалог вступает господин мэр. Глухим, низким голосом он ни с того,
ни с сего говорит:
- Дочка, это понятие не личностное. Это общественное понятие. Так, во всяком случае,
было в царской России.
- Вы о дуэли, Степан Михайлович? – догадывается Адель.
- Да. Глубинная суть этого ритуала заключалась не в сведении личных счетов, хотя это
всегда становилось причиной, а в критике самого факта нанесения оскорбления. То есть
вызывавший на дуэль защищал не свою или чью-то честь, а честь как общественное понятие.
Он от лица всего общества в целом пытался наказать или даже образумить человека,
забывшего о нравственных правилах и, таким образом, выпавшего из общества. В этом есть
что-то санитарное. Но, к сожалению, вскоре дуэль превратилась в дурную привычку…
- Опять вы за свое, господин мэр, – обрывает старика Никита, довольно, на твой взгляд,
грубо. Но, как ни странно, Степан Михайлович не обижается.
- Прости, Никита, - только и говорит он.
Адель отвлекает их, сменив тему:
- Я сделала изящное па и теперь тоже могу незаметно следить за передвижениями
Филиппа. Он совсем близко от нас.
79
- Первый день в городе, а ведет себя со всеми, как старый знакомый, - презрительно
замечает Никита.
Девушка смотрит на брата с грустью.
- Зачем он приехал, как ты думаешь? – спрашивает она.
- Еще три человека, и Филипп окажется около нас. Уверен, он сам все расскажет.
Господин мэр нажимает какие-то кнопки на панели управления инвалидного кресла и
обращается к своим знакомым:
- Мне уже пора взгромоздиться на трибуну и начать презентацию. Я вас покидаю,
дорогие.
- Не хотите встречаться с Филиппом? – любопытствует Адель.
- Почему же? Я рад буду с ним пообщаться после стольких лет, но сейчас мне,
действительно, пора работать. Передайте ему от меня привет и приглашение зайти в гости.
До скорого, дети мои.
Степан Михайлович поворачивает автоматическое кресло в сторону трибуны, но Адель
опять его задерживает.
- Я зайду сегодня вечером и помогу вам улечься спать. Я наконец-то получила дубликат
ключа.
- Славно, Адель, буду рад тебе. До свидания, Никита, - мэр уезжает.
Ты не можешь не заметить, насколько все эти люди неулыбчивы, когда общаются друг с
другом. Даже если они шутят, глаза их остаются холодными. В их разговоре, вырванном из
контекста, ты ровным счетом ничего не понимаешь. Становится очень скучно.
- Так зачем всех здесь собрали? – спрашиваешь ты, и примолкшие Адель с Никитой от
неожиданности еле заметно вздрагивают.
- Всему свое время. Скоро узнаете, - мило скрытничает Адель.
В этот момент к вашей тройке присоединяется еще один тридцатилетний мужчина,
коренастый, с открытым лицом и широченной белозубой улыбкой – тот самый Филипп,
которого недавно обсуждали. Ты не понимаешь, за что его недолюбливают. Симпатичный,
бодрый, простой человек.
- Ба! Кого я вижу! Адель! Никита!
- Ну вот, теперь все знают, что я пришла на этот вечер. Зачем так громко, дорогой?
- Тебя и так все заметили, такую красавицу. Но ты мне, кажется, не рада?
Филипп целует Адель в щеку. Она закрывает глаза, когда это происходит. Никите
Филипп весело трясет руку. Тебя – а ты стоишь как-то поодаль – он не примечает.
- Ну, живы? Слушайте, сколько же лет прошло? Господи, как же я по вам соскучился.
- Двенадцать, - отчеканивает Никита.
- Что?
- Прошло двенадцать лет. Твой отец уехал из Вышнего, когда нам было по восемнадцать,
а Адель – семнадцать.
- Вот оно что, - кивает Филипп. – А ты, как я посмотрю, все такой же серьезный.
Адель не позволяет мужчинам продолжить разговор. Неожиданно она хватает тебя за
руку и представляет Филиппу. Назвав твое имя, она зачем-то прибавляет нелепость:
- Это коллега Сысоя.
Ты смотришь на Адель широко открытыми глазами. Филипп, все также улыбаясь, жмет
тебе руку, но неожиданно мрачнеет. Забыв о тебе, он нежно берет Адель за плечо и тихим
голосом произносит:
- Соболезную. Я только недавно узнал. Извини.
- Ах пустяки! – делано восклицает девушка. – Все равно мы больше друг друга не
любили. К тому же по городу распространился слух, что мой Сысой жив-здоров. В
последнее время он был что-то слишком подозрительным, и я не удивлюсь, если ему взбрело
в голову для подстраховки завести двойника. Может быть, убили вовсе не Сысоя, а только
человека, очень на него похожего.
80
- Такая предусмотрительность… Это на него не похоже. Ты понимаешь, о чем я.
- Ничуть. И главное, чего я никак не пойму, это – что ты делаешь в Вышнем? Разве твоя
мать живет не в Туринске? Съездил бы к ней, она, наверное, много лет тебя не видела, - в
голосе Адель слышатся истерические нотки.
- Котенок, ты могла бы не упоминать в приличном обществе, что я из Туринска?
- Зяблик, а почему это тебя смущает? Никак комплекс провинциала? Но ведь Вышний
ничем не лучше, это тоже провинция. Туринск, Туринск! – напевает Адель довольно-таки
громко, и несколько людей на нее смотрят.
Филипп кривится, будто кто-то около него водит железной вилкой по стеклу. Так оно,
собственно, и есть. Вернув на лицо оптимистичную улыбку, он подытоживает:
- Ничего не изменилось.
Затем обращается к тебе:
- Мы так же в песочнице скандалили, еще детьми. Вечно Адель что-то не нравилось в
моих куличиках.
- Филипп, ты бредишь, - вставляет свое слово Никита.
- И ты с нами играл, разве нет?
Филипп по-мальчишески хватает Никиту за шею и пытается его согнуть, но тот, не
утеряв достоинства, вырывается.
- Мы втроем, - продолжает Филипп, - а еще братья-покойнички…
- Ты как всегда невероятно тактичен, - огрызается девушка.
- … Сысой и Генка.
- Гена – муж Лидии, - объясняет тебе Адель. – Он умер несколько лет назад.
При упоминании имени Лидии ты заметно скисаешь.
- Ну, что? Может, опять сыграем в песочнице? Как вам? – Филипп глядит по очереди на
сестру и брата.
- К сожалению, дорогой, - голос у Адель теперь грустный и спокойный, - К большому
сожалению, мы все выросли. Теперь уже поздно возвращаться назад, каждый из нас выбрал
собственное направление в жизни и верно ему следует.
- Верно, - соглашается Филипп с хитрой улыбкой. – Только нас становится все меньше, –
двое уже умерли.
- Паяц, - подводит черту Адель и, резко повернувшись, идет в сторону фуршетного стола.
Филипп, не мешкая, прощается с вами и идет в противоположную сторону.
- Если бы сам не видел, - обращается Никита как будто к тебе, - Никогда бы не поверил,
что в юности эти двое страстно друг друга любили.
Он еще некоторое время молча смотрит на Адель, зло уминающую пирожок, а затем
предлагает тебе поискать свободные места, чтобы увидеть выступление мэра. Вы
усаживаетесь на стульчики, закрываете ноги шерстяными пледами, и через пару минут
начинается презентация.
Степан Михайлович, взобравшийся на трибуну в своем инвалидном кресле, стучит по
микрофону пальцем и просит тишины. Заждавшаяся и мерзнущая от любопытства толпа
разом замолкает.
- Благодарю, - приступает мэр. – Уважаемые гости из двух столиц, представители прессы
и жители города Вышнего, сегодня я имею честь представить вашему вниманию поистине
