Заглянем еще раз в лабораторию мышления великого реформатора. Вспомним, что произошло после того, как группа еретиков была выдана Геннадию в 1490-м. Произошел первый секуляризацион- ный штурм 1503-Г0. Так не резонно ли и в этом случае предположить, что вслед за второй выдачей еретиков должен был произойти второй штурм? И что Соборы 1503-1504 гг. должны были по замыслу нашего
маккиавелиста оказаться не концом кампании, как толковали и толкуют их историки русской церкви, а началом нового ее этапа?
Подкреплю эту гипотезу еще одним аргументом. В том же 1503 году победоносная военная кампания против Литвы закончилась почему-то не миром, а перемирием. Почему?
Почему, разгромив литовские рати и отвоевав 19 городов, 70 волостей, 22 городища и 13 сел, добившись самого блестящего — после свержения ига — внешнеполитического успеха за все годы своего царствования, решительно отказался великий князь считать дело конченным? Как раз напротив, велено было московским послам сказать крымскому хану Менгли-Гирею, что «великому князю с литовским прочного мира нет... Князь великой хочету него своей отчины, всей русской земли. Взял же с ним теперь перемирие, чтоб люди поотдохнули да чтоб взятые города за собою укрепить».60
Кто после этого усомнится, что победа в войне 1500-1503 годов была в глазах Ивана III не концом, а началом кампании Реконкисты, лишь первым штурмом Литвы? Но ведь параллель с секуляризаци- онной кампанией тех же лет сама бросается в глаза. И не случайно до сих пор не объяснено сенсационное низложение Геннадия в час его высшего торжества. А ведь оно и служило вернейшим знаком, что с церковью, как и с Литвой, заключено перемирие, а не мир. И по-другому истолковать этот акт, право же, трудно. Истолковать, я имею в виду, убедительно. Потому что толкования предлагались — как без этого? — но все они рассыпаются от первого же пристального взгляда.
Советский историк Ю.К. Бегунов описывает события 1503-1504 гг. как своего рода торг между государством и церковью: «Вы нам кровь еретиков и земельные пожалования — мы вам конкретную идеологическую поддержку, молитвы за царя и провозглашение русского государя единственным защитником православия».61 Но разве такую «идеологическую поддержку» требовалось в тогдаш-
CJИ. Соловьев. Цит. соч., с. 122.
Ю.К. Бегунов. Секуляризация в Европе и Собор 1503 г. в России, Феодальная Россия во всемирно-историческом процессе, М., 1972, с. 47.
ней Москве покупать? Молитва за государя была стандартной частью церковного обряда — и до 1503-Г0 и после него. А что глава московского государства остался после падения Константинополя в 145З Г°АУ единственным защитником православия, известно было уже полстолетия. И самое главное, о каких «новых земельных пожалованиях» могла на Соборе 1503 года идти речь, если, как мы видели, суть конфликта сводилась именно ктому, чтобы земли у монастырей вообще отобрать?
Другой советский историк С.М. Каштанов не увидел в этом эпизоде ничего, кроме скандального провала Ивана III, тем более, что провал этот был, по его мнению, исторически закономерен: «В русском государстве XVI века еще не созрели экономические предпосылки для ликвидации феодальной собственности на земли монастырей и церквей».62 Какие именно предпосылки не созрели? Неизвестно. В чем, по крайней мере, должны были такие предпосылки состоять? Тоже неизвестно. И почему созрели эти таинственные предпосылки даже в Исландии, а в Москве нет?
Действительная ирония истории заключалась совсем в другом. А именно в том, что когда великому князю позарез нужна была адекватная идейная поддержка, либеральная интеллигенция, им выпестованная, для такой поддержки не созрела.
Он просто не дождался следующего поколения нестяжателей. Того, что могло бросить в лицо иосифлянским иерархам решающий аргумент, который в его руках без сомнения оказался бы смертельным для них политическим оружием. Да, благоверные прародители наши, великие князья московские, — положил бы великий князь на стол аргумент Патрикеева, — и впрямь жаловали монастыри «градами, волостями, слободами и селами». Этого не отрицаем. Однако, «какая может быть польза благочестивым князьям, принесшим все это Богу, если вы употребляете их приношения неправедно и лихо- имственно, вопреки их благочестивому намерению? Сами вы изобилуете богатством и объедаетесь сверх иноческой потребы, а братья
С.М. Каштанов. Ограничение феодального иммунитета правительством русского Централизованного государства. Труды Московского Государственного историко-ар- хивного института, т. XI, M., 1958, с. 270-271.
ваши крестьяне, работающие на вас в ваших селах, живут в последней нищете... Как хорошо вы платите благоверным князьям за их благочестивые приношения! Они приносили свое имущество Богу для того, чтоб его угодники... беспрепятственно упражнялись в молитве и безмолвии, а вы или обращаете их в деньги, чтоб давать в рост, или храните в кладовых, чтоб после, во время голода, продавать за дорогую цену».63
Буквально за несколько десятилетий выросла из отшельников и моралистов в политических деятелей и бойцов (и между прочим, в великолепных публицистов, которых не устыдились бы взять к себе в компанию ни Герцен, ни Достоевский) первая славная когорта русской интеллигенции. Какой короткий путь во времени и какая пропасть между робким Паисием Ярославовым, убоявшемся монахов Троицы, и Вассианом Патрикеевым, перед которым пасовал Иосиф! Но происходило это уже при другом царе, ничем не напоминавшем Первостроителя. Иван III разбудил источники идейного творчества, и оно теперь развивалось самостоятельно. Росла блестящая интеллигенция, способная осмыслить отечественную историю, как сам он не умел. Приходили мыслители-профессионалы, способные служить свою службу стране не мечом, не кадилом или сохой, а тем, в чем сильны были только они — духом и мыслью.
Беда была лишь в том, что они опоздали.
Что на самом деле объясняют нам события 1503-1504 гг., это великий перепуг церковников полвека спустя, когда четвертое нестяжательское поколение, ученики Вассиана и Максима Грека, продиктовали молодому царю его знаменитые — и убийственные — вопросы Стоглавому Собору 1551-го. Впервые после смерти Ивана III грозно заколебалась тогда под их ногами почва. Не требовалось быть семи пядей во лбу, чтобы понять: окажись молодой государь хоть сколько-нибудь подобен деду, он бесспорно сделает с их землями то же самое, что уже сделали в его время в Европе Христиан III, Густав Ваза или Генрих VIII.
Подарком судьбы должен был в этих условиях выглядеть в глазах
63 А.С. Павлов. Цит. соч., с. 71.
Глава третья Иосифляне и нестяжатели
церковников внук первостроителя, тщеславный, легко внушаемый и готовый на все ради иллюзии «першего государствования». Вот кого без труда удалось им склонить — вместо секуляризации церковных земель — к самодержавной революции и к «повороту на Германы». Несмотря даже на парадокс В.И. Алексеева. Помните «государственники иосифляне выступили против государства, а в интересах государства — либералы, заволжские старцы»? Увы, интересы государства было последним, что волновало Ивана IV — и иосифлян.
Упущенный шанс
Вот почему эксперты, которые отмахивались от серьезного анализа событий 1503-1504 гг., по сути, лишь повторяли нигилистическую мысль Г.В. Плеханова, помогая ей тем самым стать господствующей. Вот что он писал: «Спор о монастырских землях, толкнувший мысль московских духовных публицистов в ту самую сторону, в которую так рано и так смело пошла мысль западных мо- нархомахов, очень скоро окончился мировой сделкой. Иван III покинул мысль о секуляризации московских имений и даже согласился на жестокое преследование ненавистных православному духовенству жидовствующих, которых еще так недавно и так недвусмысленно поддерживал».64
Здесь эпическая борьба государства и церкви, борьба за русскую Реформацию, продолжавшаяся на протяжении четырех поколений, подается как мимолетный и незначительный эпизод. Неизвестно, откуда взялся, мелькнул и неизвестно, куда исчез, не оставив по себе следа. Но почему, если уж как бы само собою всплывает сравнение нестяжателей с западными монархомахами, не довести его до логического конца? Откуда взялись на Руси нестяжатели? Да оттуда же, откуда монархомахи. Везде в Европе это раннее и смелое Движение мысли переплетено было с крестьянской свободой, с зарождением аллодиальной (т.е. вполне частной собственности) и с ростом городской предбуржуазии. Так ведь именно это и происходило,
64 Г.В. Плеханов. Сочинения, М, — Л., 1923-27, т. 20, с. 144.
как мы видели, в досамодержавной России. Именно с борьбы денег против барщины и начал я эту главу.
