Тем более, что пришло еще, не забудем, четвертое поколение нестяжателей. Волею Сильвестра, наставника молодого Ивана IV, будет возведен, подобно его духовному прародителю Паисию, в сан Троицкого игумена старец Артемий, с которым предстояло почтительно советоваться царю. И несмотря на интриги Даниила, еще выйдут из школы Нила Сорского и Максима Грека епископы и игумены, еще впереди Стоглавый Собор со знаменитыми царскими вопросами.
Но это и станет финалом.
Собор по видимости внял доводам нестяжателей. Земли, отнятые церковниками за долги, а также поместья и волости, розданные в малолетство Ивана IV, решено было вернуть владельцам. Однако в свете последующих событий выглядело это лишь тактической уловкой иосифлян. Всего два года спустя после Стоглава митрополит Ма- карий, использовав в качестве предлога ересь Матвея Башкина, оговорил близкого Курбскому игумена Артемия как «советного» с еретиками, а другого нестяжателя игумена Феодорита как «советного» с Артемием. Их единомышленник, епископ Рязанский Касси- ан, лишен был кафедры. Все они были осуждены и сосланы, а само нестяжательство объявлено ересью.
И это, как мы уже говорили, было, по сути, всё, что требовалось для успеха государственного переворота, самодержавной револю-
Часть первая
КОНЕЦ ЕВРОПЕЙСКОГО СТОЛЕТИЯ РОССИИ
ции, резко изменившей не только политический курс страны, но и саму природу её государственности. Иван Грозный располагал теперьтем, чего лишены были его неудавшиеся предшественники — и Андрей Боголюбский, и Василий III, — полным и безусловным благословением главного идеологического института XVI века, раз и навсегда избавленного от страха перед Реформацией.
Не отдавая себе в этом отчета, иосифлянская церковь, полностью очистившаяся от нестяжательской «ереси», создала монстра. Если Иван III выдал иосифлянам еретиков, чтобы сохранить нестяжателей, то Иван Грозный выдал им нестяжателей, чтобы уничтожить всех — и победителей и побежденных.
Карташев, как и все апологеты иосифлян, думал, конечно, иначе. Не страх перед церковной Реформацией, не жадная страсть к земным сокровищам, заставлявшая их «мучить бичом тела человеческие», полагал он, вдохновляла иосифлянство, а мечта. Правда, на его высокопарном языке звучит мечта эта для современного уха, скорее, трагически. Впрочем, разве не вдохновляет и сегодня русских националистов «величественный опыт московско-имперского идеала как оболочки высочайшей христианской (а потому и всемирной) истории путеводной звезды — третьего и последнего Рима»?
Тем более, что если перевести эту полубезумную мечту на язык презренной прозы, означать она можетлишь одно: принести свой народ в жертву на алтарь всемирной империи. Или на языке Грозного царя, «першего государствования».
Впрочем, не объясняет и эта страшная мечта простой политический факт. По какой-то причине государственный переворот, не удавшийся ни великому князю владимирскому Андрею, ни великому князю московскому Василию, тоже ведь объявленному Филофеем «единым во всей поднебесной христианам царем», удался лишь после того, как уничтожено было нестяжательство. И угроза церковным владениям была таким образом окончательно (так по крайней мере, казалось тогда иосифлянам) устранена. Пусть читатель теперь сам судит, была ли на самом деле иосифлянская церковь соавтором самодержавной революции царя Ивана, перевернувшей судьбу России с ног на голову.
А кто без греха?
Как бы то ни было, политическое инакомыслие оказалось тогда впервые в русской истории осуждено как религиозная (идеологическая) ересь. Можно сказать, что это был первый политический процесс в Москве. И самым зловещим предзнаменованием было то, что состоялся он, когда реформистское Правительство компромисса, о котором предстоит нам еще говорить подробно и куда на равных входили и иосифлянин Макарий, и покровительствовавший нестяжателям Сильвестр, оставалось еще в полной силе.
Только что оно завоевало Казань, навсегда расстроив планы объединения двух татарских ханств и возрождения Золотой Орды. Только что созвало Земский собор, на котором попыталось примирить противоборствующие политические силы. Ему удалось создать широкую правящую коалицию. Оно задумало большую программу модернизации страны — и энергично ее осуществляло. И всем этим, надо полагать, было оно так окрылено, что небольшая уступка иосифлянам, принесение в жертву либеральной интеллигенции, казалось ему не слишком большой трагедией. То была роковая ошибка. Много еще успехов ожидало это реформистское правительство, но будущего у него, увы, уже не было.
Хуже всех, однако, пришлось самим иосифлянам. Напрасно торопились они торжествовать победу. Напрасно думали, что истребление оппонентов сделает их неуязвимыми. Раздавит их Грозный царь, которого создали они, можно сказать, собственными руками, и оберет до нитки — без всяких соборов, не спрашивая ничьего согласия. Собственной волей станет он поставлять и низлагать митрополитов. И убивать их, когда пожелает.
Глава третья Иосифляне и нестяжатели
Смиренный митрополит Филипп, доведенный до крайнего предела, дальше которого отступать, не потеряв лица, нельзя было, осмелился было высказать Грозному «печалование» о русской земле. Царю, подошедшему к нему в Успенском соборе в шутовском опричном платье, Филипп бросил в лицо горькие слова: «Не узнаю царя в такой одежде. Не узнаю его и в делах царства. Убойся суда Божия. Мы здесьприносим бескровную жертву, а за алтарем льется кровь неповинная».71 Он был низложен, а потом задушен. Еще раньше пали протопоп Сильвестр, и глава Правительства компромисса Адашев, и глава Земщины Челяднин-Федоров, и руководитель внешней политики Москвы Висковатый, и делавший стремительную карьеру дьяк Василий Щел- калов — все без различия чина и звания, кто отваживался перечить воле кровавого владыки, которая отныне сделалась единственным законом на Москве, и единственной церковью, и единственной верой.
Трижды, по крайней мере, заставил Грозный иосифлян заплатить за безрассудную расправу с оппонентами беспримерным страхом и унижением. В первый раз принудил он их всем Собором участвовать в омерзительной комедии процесса над их собственным главою, митрополитом Филиппом. Вторично, когда без всяких ссылок на Библию и левитские книги, ограбил псковские и новгородские монастыри. И в третий раз, наконец, когда поставленный им вместо себя шутовской «царь» татарин Симеон отобрал вдруг в один прекрасный день у монастырей все льготные грамоты, выданные им за столетия, и потребовал разорительную мзду за их возвращение. Такова была страшная царская шутка.
Так расплатились иосифляне за свои католические иллюзии, зато, что не поняли: перед ними не Иван III, которому можно было противоречить, при котором не приходилось расплачиваться головой за политические разногласия. Они думали, что, возвеличивая царя до небеса соблазняя его сакральной властью, смогут держать его в руках. Оказалось, что они выпустили на волю чудовище.
В этом смысле можно сказать, что даже не знаменитый государственный переворот 1560 года стал началом трагедии России, её первого — рокового — выпадения из Европы. В действительности началась эта трагедия с поражения Первостроителя в 1503 году и с практически незамеченного экспертами истребления иосифлянами своих либеральных оппонентов полвека спустя.
Почему просмотрели это эксперты? Никто, наверное, не сказал об этом лучше — и горше, — чем Василий Осипович Ключевский:
С.М. Соловьев. Цит. соч., с. 556.
«Нашу русскую историческую литературу нельзя обвинить в недостатке трудолюбия, она много работала, но я не возведу на нее напраслину, если скажу, что она сама не знает, что делать с обработан- « ным ею материалом».72
72 Цит no М.В. Нечкина. Василий Осипович Ключевский, М., 1974, с. 260.
часть первая
конец европейского столетия россии
Завязка трагедии Первостроитель Иосифляне и нестяжатели
ЗОИ
Крепостная историография Деспотисты
Язык, на котором мы спорим
Введение к Иваниане Первоэпоха Государственный миф Повторение трагедии
Последняя коронация?
глава первая глава вторая глава третья
ЧЕТВЕРТАЯ
глава
часть вторая
отступление в теорию
глава пятая глава шестая глава седьмая
часть третья
иваниана
глава восьмая глава девятая глава десятая глава
одиннадцатая заключение
Век XXI. Настал ли момент Ключевского?
глава четвертая 217
Перед грозой
Ивану IV было три года, когда в 1533-м умер его отец, великий князь Василий. В восемь он потерял мать. Почуяв слабину наверху, российская знать словно с цепи сорвалась. Многочисленные клики царских родственников и мощные боярские кланы передрались между собою насмерть. На протяжении десятилетия одна жадная олигархия сменяла другую. О стране не думал никто. Слава Богу, до гражданской войны, в отличие от аналогичной схватки Алой и Белой Роз в Англии, дело в Москве тогда не дошло. Но хаос и сумятица посеяны были страшные.
