Север
Настоящее
209
Принц. Тиффани Райз.
Кингсли битый час простоял в душе, позволяя горячей воде и пару, успокоить его
ноющее тело. Этого было ему недостаточно. Он либо должен сдаться и отмокать в
ванне или глотать коктейль из викодина и водки. Или то и другое.
И то и другое.
Он хотел этой боли, молил об этой боли, напомнил он себе. В течение тридцати
лет он жаждал этой боли, как голодный человек жаждет пищи. И сегодня он был
накормлен этой болью, пир боли настолько щедрый, что он чуть не подавился ею.
Глядя под ноги, Кингсли увидел, как вода превращается из красной в розовую, а
затем снова прозрачную. Сорен был особенно тщательным с ним сегодняшней ночью.
Его бедная Элеонор, она на самом деле понятия не имела, на какой уровень
жестокости был способен ее возлюбленный. Сорен держал себя в узде с ней. Ему
приходилось. В ней было всего метр шестьдесят и пятьдесят килограмм, в лучшем
случае, за что она и получила свое прозвище Малышка. На пике своей карьеры в
качестве Госпожи, она была обманчиво сильной. Он сделал ее сильной. Маленькой
девочке, как она, приходилось быть сильной, если она хотела конкурировать с
другими, более физически подготовленными Доминантрикс на рынке. То, чего ей не
хватало в росте и весе, она восполняла силой и незаурядной порочностью. Другие ее
рода игнорировали темные фантазии своих клиентов, лежавших у их ног. Если Нора
артачилась, она никогда не подавала виду. Она только улыбалась и говорила: Я сделаю
это, если ты будешь хорошим мальчиком. И все они были хорошими мальчиками,
если достаточно платили.
Но никакие персональные тренировки не могли изменить тот факт, что Нора
Сатерлин была женщиной хрупкой. Во всяком случае, в сравнении с ним. И когда
Сорен сдался, в конце концов, и избил Кингсли, он совсем не сдерживался.
Кинг выключил воду и взял свое самое мягкое, самое нежное полотенце. Даже
оно ощущалось, как подсоленная наждачная бумага на саднящей, кровоточащей,
покрытой рубцами спине. Может быть, ему просто стоит лечь мокрым и спать на
животе. Но лежать на животе будет также, своего рода, проблемой. Кингсли
посмотрел вниз на переднюю часть своего тела.
- Боже мой…, - выдохнул он, увидев множество синяков – то, во что
превратились его живот и бедра. Господи, даже его…
Волна головокружения захлестнула Кингсли, пока он изучал свое растерзанное
тело. Рубцы и следы укусов были наименьшей его заботой. Он видел, как его
ротвейлеры атаковали злоумышленника, для которого все закончилось менее жестоко,
чем для него сейчас. На то, чтобы худшие из ушибов зажили, уйдет несколько недель.
Они покрывали его тело глубокими черными завитками, делая его кожу от шеи до
колена словно мраморной. Он боялся спать. Он знал, что завтра утром едва сможет
двигаться. Сорен истерзал его больше, чем той ночью, когда он впервые взял свою
Малышку к себе в постель. Кингсли ухаживал за двадцатилетней Норой в течение
210
Принц. Тиффани Райз.
недели после того, прикладывая лед к ее ушибам, втирая мазь в ее рубцы, вынимая
осколки стекла из ее ног и перевязывая ее кровоточащую кожу. Она не плакала. Ни
разу. Даже когда проснулась, истекая кровью. Больше чем не плакала, проклятая
девчонка даже улыбнулась. Улыбнулась так, как может только влюбленная женщина.
Кингсли ненавидел ее за это, за то, что не пролила ни единой слезинки, независимо от
того, насколько пострадала. Сорен сломил ее тело в ту ночь, когда она потеряла свою
девственность с ним, но он не сломил ее дух. И Кингсли вынужден был уважать ее за
это, независимо от того, насколько он завидовал ее ранам, нанесенным Сореном.
Но теперь эти раны принадлежали ему.
Кингсли спотыкаясь дошел до кровати. Редко он спал в одиночестве. В его
особняке всегда был либо красивый парень, либо девушка, более чем готовые
выступить, как и в роли компании для него, так и в роли его подушки на ночь. Сейчас
все, что он хотел, это побыть в одиночестве. Он бы лег в постель и устроился так
комфортно, как смог. И он бы возобновлял снова и снова в памяти то, что делал с ним
Сорен всего несколько часов назад. Даже сейчас образы вспыхнули перед его
мысленным взором.
Руки на его лице, шее; его спина у стены; звук рвущейся ткани; прикосновение
зубов к его ключице; пальцы, вонзающиеся в его горло; ремень на его спине, бедрах;
приземление коленями на пол; соль на языке; пот на животе; ноющие руки от манжет,
которые удерживали его неподвижно на кровати, и проникновение, столь необходимое
и жестокое... в определенный момент, он закрыл глаза и не был уверен, что когда-
нибудь откроет их снова.
Кингсли ухватился за столбик кровати левой рукой. Правой рукой он обхватил
себя. Он сильно кончил на постель, содрогаясь в агонии оргазма. Сорен не оставил ни
единой части его тела неповрежденной. Кингсли Эдж, Король Преисподней, человек,
который никогда за двадцать лет не прожил ни единого дня без секса, должен был
сохранять целибат, по крайней мере, неделю, пока исцелится достаточно, чтобы быть
внутри кого-то снова. И, пройдет, как минимум неделя до того, как Сорен сможет
быть внутри него. Как минимум. Садист. Они оставляли свои зарубки не на спинке
кровати своих любовников, а на самих телах тех, кто не побоялись их кровати.
Кингсли мог считать всю ночь и не досчитать до конца количество ударов плетью, что
Сорен наносил тем, кого он любил. Он мог считать до рассвета и не досчитать до
общего итога.
Конечно, Малышка Сорена могла похвастаться более крупным счетом мясника.
Аккуратно Кингсли начал забираться голышом в постель. Обычно он обожал
свою массивную кровать, задрапированную в красно-черные простыни. Больше, чем
королевского размера*(king-size), он шутил, что она была Кингсли-размера, и вся
Преисподняя говорила о ней с уважением. Но теперь он ненавидел ее высоту. Каждый
дюйм, что ему нужно было преодолеть, ощущался как миля агонии.
211
Принц. Тиффани Райз.
- Будь ты проклят, mon père. - Кингсли вздохнул с улыбкой. – Гори в аду.
Как только его голова коснулась подушки, раздался стук в дверь.
- Arrête! - крикнул он устало.
У него не было сил для приказов длиннее одного слова.
- Monsieur? S’il vous plaît…
Голос Софии послышался из-за двери. Или это была Кассандра? Все они сейчас
слились воедино. Ни одна женщина не имела для него значения, кроме Джульетты, и
он отослал ее на Гаити для ее собственной безопасности, по причинам, о которых он
отказывался думать прямо сейчас.
- Что такое? - крикнул он, натягивая простынь на свое тело.
Даже от поднятия легкой шелковой ткани было больно. Завтра… завтра он
примет болеутоляющие средства, много. Сегодня ночью он примет боль, будет
упиваться ею. Сорен дал ему эту боль, и он будет лелеять этот дар.
- Les chiens, monsieur.
Глаза Кингсли распахнулись. Собаки? Последний раз, когда кто-то пришел к
нему по поводу его собак, был той ночью, когда вор проник в городской дом, накачал
его небезызвестную стаю ротвейлеров и украл файл Норы. Если кто-то накачал собак
снова…
Несмотря на боль, Кингсли выкатился из постели в одно мгновение, натянул
штаны и рубашку, и направился к двери.
Он открыл ее и обнаружил маленькую рыжеволосую Софию, его ночную
секретаршу, стоящую там, с белым, как луна, лицом.
- Quoi?
Она не ответила ему.
- Mon Dieu… - выдохнул он и последовал за ней по коридору.
Она мчалась вниз по лестнице, и Кингсли поспевал, как мог. Последнее, что ему
нужно, чтобы его персонал, увидел его слабым, испытывающим боль. Он проглотил
муки и продолжил двигаться.
У подножия лестницы он увидел расхаживающих и скулящих Брутуса, Доминика
и Макса. Он потянулся к Максу и коснулся его теплого носа.
- Сэди? - крикнул он.
212
Принц. Тиффани Райз.
София повернулась к нему с заплаканным лицом. Она ткнула пальцем в сторону.
В темноте в углу комнаты, Кингсли увидел черную тень. Когда он подошел к ней, тень
приняла форму собаки.
Сэди… его маленькая девочка лежала неподвижно на белой плитке, кровь
сочилась из раны в ее груди. Он протянул руку и коснулся крови. Она была заколота
ножом в сердце.
- Oh, ma fille… - прошептал он, поглаживая ее шерсть.
На стене позади нее, он увидел три слова, начертанные кровью. Только три. И ни
