Было постановлено собраться через два дня для вынесения окончательного решения 57.
Только с третьего захода Струков и его группа добились своего. «Объединенное дворянство, — решительно заявил Нейдгардт, — не имеет права не подать своего голоса». Настал решительный момент: «В печальной памяти периода 1905—1907 гг. общедворянс-
кая организация сыграла несомненную роль в деле восстановления спокойствия и законности. В последующие годы мы ушли как в резерв, но теперь в переживаемое время, когда решается судьба России (т. е. царизма. — А. А.), если объединенное дворянство будет молчать, то потеряет смысл своего существования».
На этот раз Наумов высказался за выступление, обвинив кадетов в том, что они стремятся к «ответственному министерству», т. е. к насаждению в России чуждого ей «парламентаризма». Однако Карпов с ним не согласился. Никто «ответственного министерства» не добивается, заявил он. Все хотят только твердой власти и ничего более, и было бы очень хорошо, если предстоящий дворянский съезд высказался в том же духе. Любопытна концовка речи: но надо опасаться, предостерег оратор, что «на съезде многие суждения будут слишком резкими и потому самый вопрос о необходимости его созыва сомнителен». 22 августа было постановлено съезд созвать во второй половине октября (1915г.), приурочив его ко времени созыва уполномоченных для выборов в Государственный совет от дворянства, заседания съезда по политическим вопросам сделать закрытыми.
Однако 30 сентября было решено съезд отложить, а вместо него созвать особое заседание Постоянного совета с участием губернских предводителей 58. Это решение, несомненно, обусловливалось теми протестами дворян, о которых шла речь выше. Главный мотив отсрочки созыва съезда, указывала «Речь», состоит в том, чтобы не допустить обсуждения на нем письма Струкова. По мнению совета, если съезд будет созван в марте 1916 г. вместо ноября 1915 г., то о письме к тому времени забудут. Борьба между советом и «прогрессивными элементами» на выборах в Государственный совет ожидается ожесточенная. Совет очень опасается провала своих ставленников 59.
Заседание Постоянного совета 25 октября проходило под знаком отступления по всему фронту. Карпов предложил выразить от имени совета «глубокое сожаление» по поводу выхода некоторых обществ, с чем председатель немедленно согласился. Бобринский объявил эти выходы результатом недоразумения. Фраза «правительство, опирающееся на доверие страны»,'пояснял он, многими была понята как требование «ответственного министерства». Поскольку «Прогрессивный блок» такое толкование объявил кле ветой, то между ним и «объединенным дворянством» теперь «непримиримой точки разъединения» нет.
Председатель подхватил эстафету. Часто приходится слышать, будто его письмо было направлено против декларации блока. Это «досадное недоразумение», простое совпадение во времени (решение о письме было принято 22 августа, а декларация опубликована 23 августа). Зубчанинов пошел еще дальше. Толковать письмо в реакционном смысле нет никаких оснований. «Напротив, по смыслу своему письмо вполне солидарно с резолюциями общественных организаций. В том же духе говорил и Д. Н. (Сергеев 60. Достаточно сопоставить это утверждение с приведенными выше мотивами
посылки письма Струкова и содержанием самого письма, чтобы понять, насколько мало это соответствовало действительности.
Член Государственного совета и участник «Прогрессивного блока» Д. А. Олсуфьев объяснил, почему он выступил с публичным осуждением письма Струкова в «Вечернем времени». Письмо, по его мнению, было направлено против «Прогрессивного блока». К блоку же примкнули все губернские земства, «в состав которых в значительном большинстве входит дворянство». Ни о каком изменении основных законов в декларации блока нет и речи — письмо искажает его действительную позицию. Формула «министерство общественного доверия» «обозначала только пожелание иметь во главе страны такое правительство, которое могло бы работать в согласии с умеренно прогрессивным большинством Государственной думы».
Даже Мосолов вынужден был сказать, что в письме нет нападок на «Прогрессивный блок». И лишь один Нейдгардт упрямо твердил, что письмо Струкова, «несомненно, отвечает взглядам большинства дворян».
Принятое постановление, помимо пунктов о лучшем оповещении дворянских обществ насчет содержания работы Постоянного совета, обещало созыв съезда в марте 1916 г. (вместо первоначально намечавшейся даты — октябрь—ноябрь 1915 г.)61.
Однако поскольку, как правильно подметила «Речь», становилось все более очевидно, что ничего хорошего Струкову и К0 на этом съезде ждать не приходится, Постоянный совет объявил, что переносит созыв очередного, XII съезда (планировавшийся ранее на конец 1915 г. был бы внеочередным или чрезвычайным, так как XI съезд состоялся в марте того же года) на март 1916 г.
Оттягивая съезд, совет поступал со своей точки зрения правильно. Ряд дворянских обществ и отдельных дворянских уполномоченных требовал немедленного созыва съезда. С таким требованием, например, обратилась в письме от 20 ноября 1915 г. группа уполномоченных московского и самарского губернских земств. Отвечая на него, Струков сослался на ст. 6 устава, в которой говорилось, что чрезвычайные съезды созываются лишь тогда, когда этого потребуют: 1) две трети членов Постоянного совета, 2) две пятых губернских дворянских собраний, 3) не менее 15 дворян, имеющих право голоса в дворянском собрании 62.
В скором временя обнаружилось, что совет не собирается созывать съезд и в марте. На заседании 21 марта 1916 г. Струков заявил, что созыву съезда в марте мешают «исключительные обстоятельства», а именно: большинство уполномоченных «переобременено» работой на нужды войны; затруднено железнодорожное сообщение; наплыв беженцев в Петроград осложняет проблему жилья для уполномоченных и, наконец, никакие съезды не разрешаются сейчас министром внутренных дел, и если для «объединенных дворян» будет сделано исключение (в чем Струков, конечно, не сомневался) , то оно «едва ли послужит на пользу дворянского объединения и его значения в стране». В связи с этим он предло-
жил оставить вопрос о времени созыва съезда открытым, что и было принято 63.
В циркулярном письме председателя совета от 7 февраля 1916 г. не говорилось ни слова ни о жилье, ни о железных дорогах (смехотворность этих мотивов была бы очевидной), но давалась ссылка на позицию правительства, которое, как говорилось в письме, признает сейчас съезды нежелательными вообще. Дворянский съезд также имел бы, несомненно, политический характер, «способный не вовремя волновать как широкие круги общества, так
64
и печать» .
Все эти аргументы, разумеется, никого не могли обмануть.
Требования созвать съезд продолжали выдвигаться и были настолько всеобщими в дворянской среде, что на заседании Постоянного совета 31 мая 1916 г. председатель вынужден был огласить заметку в газете «День» от 27 мая, в которой говорилось, что дворянство недовольно ретроградной политикой совета, оттягивающего созыв съезда, чтобы не допустить обсуждения письма Стру- кова, и выдумавшего для этого смехотворный предлог о негативной якобы позиции Министерства внутренних дел 66.
В конечном счете Постоянному совету пришлось созвать съезд в конце ноября 1916 г. Но это ему не помогло. Наоборот, поскольку обстановка в стране с каждым месяцем становилась взрывоопаснее, атмосфера, царившая на съезде, полностью исключила для Постоянного совета возможность какой-либо реабилитации.
XII, последний, съезд объединенных дворянских обществ (29 ноября — 4 декабря 1916 г.) проходил под знаком осуждения письма Струкова и требования реформирования Постояного совета. О несогласии с письмом говорил Гурко66. Письмо не отвечает «ни мнениям, ни чувствам настоящего времени», поддержал его Олсуфьев. «Заволновалось российское дворянство, — говорил он,— промашку, говорят, дали, промашку, не туда попали» 67. Постоянный совет и его председатель Струков подверглись осуждению за затягивание съезда 68.
Критика письма базировалась на двух взаимосвязанных тезисах: оправдании и восхвалении «Прогрессивного блока» и осуждении «темных сил». Именно доказательству своевременности, нужности и полезности блока были в первую очередь посвящены речи трех ораторов, произведших наибольшее впечатление на делегатов съезда: Гурко, Олсуфьева и В. Н. Львова. Все трое, как известно, являлись активными участниками блока. Зная косность своей аудитории, они пустили в ход такие аргументы, которые убедили даже дворянских «мастодонтов» и «ихтиозавров» от политики.
