Индеец срезал длинную лиану и бросил ее дочери. Марина попеременно привязывала ее то к одной, то к другой ветви, низко нависавшим над водой; и плот медленно, по нескольку ярдов за раз, спускался по направлению к узкому протоку, который отшнуровывался от реки вблизи того места, где она обрушивалась в пропасть.
Внезапно девочка остановилась и уставилась на берег. Высохшее ярко раскрашенное крыло погибшей птички висело подобно раскрытому вееру, зацепившись за пучок зеленовато-желтых лиан, свешивавшихся до самой воды с одного из эвкалиптов. Эвкалипты привлекали внимание индейца, потому что он сжигал их кору, ублажая злых духов приятным ароматом. Он решил сначала, что Марина смотрела на деревья и думала, не стоит ли разжечь небольшой костер, чтобы духи помогли найти ягуара. Но девочка смотрела не на эвкалипты и даже не на яркие перья, которые в любое другое время обрадовали и восхитили бы ее.
Через мгновение девочка обернулась к отцу и тут же поспешно, почти виновато отвела взгляд.
— Что там, дочка? Эвкалипт? Я вижу его, — крикнул Урубелава.
Девочка не ответила, и в том, как она старалась не смотреть в сторону отца, было что-то неестественное, словно она собиралась солгать.
Урубелава подождал, пока она закрепила лиану, и пустил плот по течению. Потом вместо того, чтобы последовать за дергавшимся из стороны в сторону плотом, он направился к красно-голубым перьям. Добравшись до берега, он увидел, что в иле пролегла цепочка глубоких, четко очерченных следов, которые вели к скале на берегу реки. Индеец сразу заметил, что животное хромало. Он тихо промолвил: «Это мой ягуар».
Урубелава взглянул на свою дочь. Девочка опустилась на землю и сидела удрученная, не глядя на отца, что опечалило Урубелаву несравненно больше, чем ложь ее молчания.
На какой-то миг он подумал, что должен ударить ее разок, не очень сильно. Потом решил этого не делать и, несмотря на то что был очень рассержен, спокойно спросил:
— Неужели животное тебе дороже собственного отца?
Девочка заплакала, но Урубелава не знал, плакала ли она, осознав свою вину или же жалея раненое животное.
— Вставай. Мы пойдем по следам, — сказал индеец. Затем он спрыгнул в воду и одним ударом ножа обрубил лиану. Течение подхватило плот и понесло его к водопаду. Урубелава расхохотался, глядя, как плот, налетев на скалу, встал на дыбы, потом взлетел в воздух и как бы завис на некоторое время, прежде чем рухнул вниз и раскололся.
Девочка тоже рассмеялась. Ее печальное настроение рассеялось столь же быстро, как и налетело, и она знала, почему смеется отец. На какой-то миг расколовшийся плот очень напомнил дом Акурибы, который обрушился сразу после того, как хозяин его построил. Акуриба был их соседом по деревне и делал все не так, как надо, а его обвалившийся дом уже долгое время служил мишенью для шуток.
Урубелава пошел вдоль берега реки не оглядываясь. Он знал, что дочь следует за ним.
Подойдя к гранитному выступу края водопада, Урубелава присел на корточки и внимательно осмотрелся. Потом он встал и взглянул на противоположный берег.
— Вот где она пересекла реку, — промолвил индеец, указывая на цепочку камней, тянувшихся вдоль края водопада.
— Зачем животному понадобилось перебираться через реку? — изумленно спросила Марина. — Ведь один берег ничем не отличается от другого.
Урубелава посмотрел на дочь и рассмеялся:
— Ты глупая женщина. Животное идет к себе домой, в горы по другую сторону реки. Оно не знает, что умрет, прежде чем их достигнет. Оно не знает, что придет Урубелава со своими стрелами и убьет его. Одной стрелой, говорю тебе. — Ткнув себя в шею коротким мясистым пальцем, он добавил: — Вот сюда, в шею, попадет моя стрела. Шкура не будет испорчена.
Урубелава вытащил нож и пошел в лес. Вскоре он вернулся, держа в руках длинное деревце и на ходу обрезая с него ветви, пока ствол не стал похожим на гигантское копье.
Присев на корточки, Марина наблюдала, как отец, стоя на плоском камне, потыкал шестом камни впереди, испытывая их устойчивость. Затем он легко перепрыгнул на серую гранитную глыбу, мокрую от воды. Глыба была скользкая, но индеец прочно стоял на своих сильных ногах. Снова опустив шест в воду и не нащупав дна, он поскреб рукой шрамы на груди: девочка самостоятельно не преодолеет это препятствие.
Возвратившись на берег, Урубелава срезал длинную лиану и бросил один конец дочери, чтобы та обвязала лиану вокруг талии. Затем, смеясь над страхом Марины, он перебрался вместе с ней через глубокую воду на гранитную глыбу. Потом, держа в руках конец лианы, легко перепрыгнул на белые камни, которые были настолько острыми, что вонзились в огрубевшие подошвы его босых ног. Обернувшись к дочери, он крикнул, пытаясь перекрыть своим голосом грохот водопада: «Давай! Прыгай!»
Девочка послушно прыгнула так далеко и высоко, как только могла. Она почувствовала, как лиана врезалась в талию, а через мгновение ее ноги ощутили под собой острые камни, и она, споткнувшись, упала; но Урубелава крепко натягивал лиану и помог дочери подняться на ноги. Она порезала руки о камни, но смеялась, потому что отец тоже смеялся.
— Теперь уже легко — два шага, потом еще один... — сказал Урубелава.
Он снова опустил шест в воду, показывая дочери, что дальше идет мелководье. Через несколько секунд отец и дочь упали в мокрую траву на другом берегу реки.
Окончание следует
Сокращенный перевод с английского А. Санина и Ю. Смирнова
Благосклонное «Море муссонов»
В знойном Персидском заливе, у западных его берегов, располагаются Бахрейнские острова. Археологические изыскания на этих островах позволили открыть остатки древних храмов, различных строений, в том числе и портовых складских помещений. Возраст построек составляет не менее пяти тысяч лет. Однако были обнаружены и более древние руины. Специалисты предполагают, что их возраст составляет восемь-девять тысяч лет, то есть они безусловно относятся к каменному веку. Итак, по-видимому, восемь-девять тысяч лет назад на Бахрейнских островах существовало поселение. И что парадоксально — культура древнейших жителей Бахрейнских островов оказалась совсем непохожей на культуру племен каменного века, населявших берега Персидского залива, но оказалась удивительно схожей с культурой древнейшей цивилизации, распространенной в долине... Инда!
Этот историко-географический парадокс для Индийского океана не единичен.
То, что малайцы достигли Мадагаскара и основали там свои колонии еще в начале нашей эры, общепризнано. Поразительно другое — именно малайцы были «первооткрывателями» острова. А ведь с точки зрения элементарного «географического здравого смысла» Мадагаскар должны были открыть африканцы, так же как Бахрейнские острова — жители Персидского залива.
Но «логика истории» перечеркнула, казалось бы, очевидную «логику географической карты».
На происходившей несколько лет назад в столице Кении Найроби Международной антропологической конференции большое оживление вызвало выступление английского антрополога Энтони Кристи, изложившего свою версию о заселении Мадагаскара. Его гипотеза — настоящее пряное блюдо для романтиков и любителей приключений: в ней фигурируют и мятежный корабль, и восставшие рабы, и необитаемый остров. События, о которых говорил Кристи, имели место в IV веке нашей эры... На индийском парусно-гребном судне, отплывшем от берегов Явы, взбунтовались рабы-индонезийцы, среди которых были и женщины. Захватив корабль, повстанцы доверились ветрам и течениям, которые понесли его на запад. Через шесть недель на горизонте показалась земля с гористыми берегами. Это был Мадагаскар. Благополучно высадившись на остров, бывшие невольники основали поселение. Потомки первых поселенцев постепенно расселились по всему Мадагаскару... Нетрудно увидеть, что, объясняя заселение Мадагаскара случайностью, Э. Кристи своей гипотезой пытается «примирить» логику истории с логикой географической карты.
Но все же большинство исследователей считает, что заселение и Бахрейнских островов, и Мадагаскара слишком длительный и многоступенчатый процесс, чтобы объяснить его столь романтическими эпизодами.
А океанские течения и ветры «выступают» в поддержку именно этих исследователей.
В июле 1974 года мне довелось быть в Момбасе — морских воротах восточноафриканского государства Кения. Когда наш корабль на малом ходу шел по очень удобной гавани, навстречу нам плыли целые флотилии парусников. Здесь были и арабские доу с косыми парусами, и индийские одномачтовики с цветными парусами. Они спешили к выходу в океан, чтобы с попутным летним юго-западным муссоном плыть в Индию и к берегам стран Персидского залива. Прибыл же этот «москитный флот» в Момг басу несколько месяцев назад, когда над Индийским океаном господствовал зимний северо-восточный муссон.
