Любовь Столица - Голос Незримого. Том 2

О, этот волос на твоей одежде…

Быть может, это – лишь приставший мех?..

Сказала ты: «И всех»… Так, любишь, значит,
И этого гяура?

Да, люблю.
То мой удел: всех радую, кто плачет,
Кто мучается, – всех я веселю.

Тогда его должна любить ты больше,
Не правда ли? Я – властелин, он – раб.

О, миг!.. Зато тебя люблю я дольше…

Да что, о хан, и за любовь была б,
Дозволь спросить тебя мне, третьей ханше,
Без редких ссор, без маленьких измен?
Две первых так тебя любили раньше, —
А был ли, как со мною, ты блажен?
Глядят на нас в стране моей восточной,
Как на домашних, глупых, робких кур.
Неверной не кажусь ли я нарочно,
Чтоб ты любил?!

Так вот при чем гяур!

О, милая изменница! Колдунья!
О, золотая спорщица моя!
От горя чуть не поседел, как лунь, я —
И вот, как сокол, вновь воспрянул я.

Когда к тебе склоняюсь я на перси,
Все муки забываю я, как вздор…

А я забыла вот об этом персе,
Что должен был мне принести ковер.

Ну, покажи нам, что твои верблюды
Из сказочного края привезли.

Купец развертывает чудесный голубой ковер.

Вот – марево лазурное! Вот – чудо!
Вот – небо, поднятое от земли!
По этим-то узорам бирюзовым,
По этим-то узорам голубым,
При звуках зурн, звенящих райским зовом,
При песнях, мчащих вздохом неземным, —
Я запляшу медлительно и мерно,
Вытягивая руки и дрожа…
Пусть видят все – гяур и правоверный, —
Что для земли я слишком хороша!

Сказала: любит всех. Не правда это!
Верней – не любит никого она
И, словно золотой источник света,
Самодовленья одного полна.
Что ей все мы, влюбленные мужчины —
Гяур иль я, Ногай или Невркой?
Мы – только зеркала для жемчужины,
Но манит всех она своей игрой,
Затем что ей нужны их восхищенья,
Чтоб ослепительнее просиять!
Вот и сейчас: душа моя в смущенье,
Она ж… Она ж готова уж плясать.
Увы! И я смотрел на жен когда-то,
Как ныне смотрит на мужей она…
Так вдруг… И к ней придет тот час проклятый,
Когда одним из всех душа полна?..

Что, мой хан, ты смотришь хмурей? Дай уста.
Что сидишь, чело понуря? Дай уста.

Лишь тебя, о повелитель, я люблю…
Я забыла о гяуре… Дай уста!
Ляг, любуйся, – для тебя я пропляшу
На пушистой этой шкуре. Дай уста!

Убралась я в розы, бусы, кисею,
Чтоб похожей быть на гурий! Дай уста…

Я пляшу, – и шелк оранжевых шальвар
Вздулся, словно парус в бурю! Дай уста!

Я пляшу – и пояс бронзовый звенит…
Упадаю, взор зажмуря… Дай уста!

Разве мы не в Магометовом раю?
Разве, хан мой, не в лазури?.. Дай уста…

Впервые женскую целую руку…
Я для тебя закон наш преступил.
Мневэр! Мневэр! Не множь мою ты муку,
Чтоб большим я преступником не был.

Вот выполнена ханская затея.
Да, не щадил труда я своего.
Увидят все, лишь мрак падет, густея,
Висячий сад – и будет празднество.

Что, мамелюк, ты голову повесил? —
Нас ждут забавы, песни, вина, плов…
Наш хан – хранит Аллах его! – стал весел…

Кому до них, а мне не до пиров!

Скажи, за что постигнут ты опалой?

За службу верную: за мой донос.
А ханша извернулась – мне попало, —
Я сделан конюшим, к ней взят тот пес,
Гяур…

О, прелесть женская! О хитрость! —
Узбек из-за нее растряс казну,
Я мысли все из головы повытряс…

А я трясу попоны… Да кляну:
Я честь берег чужую – и отставлен.
Та ж, что ее украла, – вновь близка!..

От глупостей и умный не избавлен
В любви… Но рад я: хоть тоска,
Что тяготела на моем владыке,
Теперь как будто бы совсем прошла.
Он стал опять спокойный, ясноликий,
А с ним – и я… Ох, есть еще дела!

Ну, как живешь? Ба! Ты меня печальней.

Ничуть… А – ты?

Ведь нам – один удел;
Тебе – страдать в дверях опочивальни,
Где нежный голос быть тебе велел,
А мне – страдать меж стойлами конюшни,
Где тот же голос приказал быть мне…
Вот видишь, ханше ты служил послушней,
А выиграл…

Страдание вдвойне!
С тех пор, как призвала она гяура,
Совсем узнать нельзя былой Мневэр…
Ах, то – эфрит какой-то белокурый!

Ты сделался еще и суевер?

Ту перемену объяснишь лишь чарой! —
Ведь ханша стала горлинки грустней,
Бледнее белоснежного изара,
И вечно он при ней, за ней и с ней.
Качает опахала, водит гребни,
Иль на свирели вдруг начнет играть…
Вот эти звуки-то всего волшебней!

Не будет ли постель ей скоро стлать
Волшебник этот?.. А не волшебство ли, —
Что с нами сделала твоя Мневэр?
Лишила всех отрад, покоя, воли…
Да я б убил ее, как тех пантер,
Что убивал когда-то на охоте!
Отмстил за хана, за тебя, себя —
За тех, кто у нее уж на учете,
Кто сгибнет в будущем, ее любя!
Но не полна еще терпенья чаша…

Храни тебя от этого Аллах!
Ведь без нее и жизнь повяла б наша,
Как без лучей пшеница на полях.
Нет, ей, такой вот, как теперь, печальной,
Прощу ей и гяура…

И пойдешь
Любовь их охранять ко двери спальной?

Да, чрез мой труп лишь ты в нее шагнешь!

Недобрый край! Неистовые люди!
Как страсти темные их ум мрачат!
Что я для ханши? Лишь гранат на блюде:
Он подан ей… Но будет ли он взят?
Да, я брожу за ней, подобный тени,
Готовый туфель узких след лобзать…
Бледнею я от сладостных хотений…
Она грустит… Но любит ли? Как знать…
Зовет меня: «Мой лебедь! Мой красавец!»
Полуцелует… И теряюсь я:
Мневэр – лукавейшая из лукавиц?
Иль – скрытное, но кроткое дитя?
О, если б знать!.. На карем Карабахе
Я милую бы в синь степей умчал.
Догнали б – умер с радостью на плахе…
Так я от этих томных мук устал!..
А тут еще – сегодня сон ужасный
И дикий замысел слуги ее,
И этот хан – владыка сладострастный
Того, что, может быть, уже мое!..
Как душно мне! Как тяжко беспричинно!
Здесь вечер – дня знойней и голубей,
И так благоуханен цвет жасминный,
Так томно воркованье голубей…

Ты! Ты! Кого желаю и жалею,
Ты слышишь ли мой стон немой?..

Она!
Так притаюсь и послежу за нею:
С собой Мневэр быть искренней должна.

Близка уж ночь – и с ней осуществленье
Моей почти немыслимой мечты…
А я не радуюсь, о удивленье!
А я не жду лазурной темноты.
Во мне смущенье лишь да равнодушье…
Мой взор увлажен, неулыбчив рот,
И лишь свирель унывная пастушья
В ушах моих звенит, зовет, поет…
Иль здесь гяур – вон за завесой тою?
Иль там гяур – вон там, где роз кусты?..