Все мало-помалу расходятся. Совсем темнеет.
МИРИАМ (ГОРГИЮ)Я до сих пор любила очень многих,
Того не скрою, индус, от тебя.
Ипархов важных и трибунов строгих
Я принимала часто у себя
В укромном гроте розового туфа…
Там даже был один апологет
И два епископские аколуфа.
Но дервиша я не любила, нет!
Каков ты? Вероятно, исхудавший
От долгих воздержаний и постов,
И с бородою, гребня не видавшей?
Мне любопытно б знать!
МИРИАМ молчит пораженная и подавленная.
Не правда ль, любопытно чрезвычайно?
Неистовый в упорстве человек!
Иль ты готов следить за мною тайно?
Да. Я с тобою не расстанусь ввек.
Какая мука! Солнце видеть близко —
И эту тень былого влечь всегда!
Взлететь, как феникс – и от обелиска
Позорным дням не скрыться никогда!
Пойми же ты, постигший много истин,
Всего одну, простейшую из них:
Твой голос, вид, весь ты мне ненавистен,
Так будь же горд – уйди с дорог моих!
О, никакая – слышишь? – в мире сила
Меня бы не заставила любить
Тебя опять…
Но разве ты забыла,
Что ты должна моей сегодня ж быть? —
И будешь.
Нет, проклятый! В том клянусь я
Самою девственнейшею Танит!
Скорее Нил польется вспять от устья…
А золото твое… вон где блестит!
(Кидает далеко от себя кошелек)
ГОРГИЙ (близко склоняясь к ней)Ты будешь, будешь, Мириам, моею,
Узнавши, сколько за тебя я дал.
Ведь я… ведь я… Нет, не могу! Немею…
(С усилием)
Я для тебя убийцей, вором стал!
Не веришь мне?
(Показывает кошелек)
МИРИАМ (всплеснув руками)ГОРГИЙДа, не один металл,
А то, что несравненно больше ценно —
И честь, и гордость я тебе с ним дал!
Иль, думаешь ты, было так легко мне,
Платонов дух проникнув до конца
И наизусть слова Сократа помня,
Душить и шарить в платье мертвеца?
Но что все вымыслы об идеале
Пред этим ликом женственным живым?
Топчи ж добро концом своих сандалий
Пурпуровых… Его я бросил к ним,
О змееносная…
(Падает к ее ногам и обнимает их)
МИРИАМ (зловеще-спокойно)Да! две подруги
В шафранной чешуе еще со мной…
И танец наш в зеленом лунном круге
Теперь уж будет – берегись! – иной…
Я прикасаюсь к розовейшим грудям,
Я пью ее полуночнейший взор…
Как счастлив я! Как счастливы мы будем!
Привет же вам, насилье и позор!!
Не правда ли, в руках моих прохлада
И гибкость змей? Узнай же, милый, их…
(Приближает змей к его шее и сразу резко)
Узнай! узнай!.. И умирай от яда!
А… смерть? И смерть у самых уст твоих?
И близ возможного уж наслажденья?
Нет! Не хочу… Эй, кто тут?.. Все сюда!
С одной стороны появляются ПАЛОМНИК и ВЕВЕЯ, с другой – БИРРИЙ.
МИРИАМ прячется за мачту.
ГОРГИЙСпасите! Я отравлен… О, мученье!
Вся кровь в огне… Во взорах – краснота…
Я гибну из-за той… плясавшей танец!
Во имя Той, что не из этих стран,
Живи, но жить давая!
Исчезла муть и мука огневая…
Я ожил! Чем тебя, спаситель мой,
Мне наградить?
Вновь чудо! чудо! Он ли не святой?
Склонитесь же пред ним, слепые люди!
Склоняюсь пред твоим искусством, врач,
Хоть, как ученый, сомневаюсь в чуде.
Но что за труд ты хочешь? Сам назначь!
Трижды то же!
Иль он как сведущ, так и прозорлив?
То – ангел, ангел… Белый ангел Божий!
Он видит знак, что носят, кровь пролив.
Та в ужасе отходит.
БИРРИЙ (тихо)ГОРГИЙПодойди! Что встал там, дуралей,
Стуча зубами и глаза расширя?
Нет… Лучше самого меня убей! —
Его… его я убивать не стану…
Он знает всё… Он – бел, голубоок…
Он излечил смертельнейшую рану…
То – светлый Горус, – лотосовый бог!
И мы о нем посмели мыслить худо?!
И мог бы от руки моей он пасть?!
Ой, страшно, страшно!.. Прочь скорей отсюда!
(Убегает.)
ГОРГИЙНе удалиться ль по его примеру?
Опасен этот молодой авгур!
Как в тайное познанье ни не веруй, —
Себя губить нелепо чересчур…
(Уходит.)
МИРИАМ отделяется от мачты, за которой скрывалась. ПАЛОМНИК сидит в отдалении, ВЕВЕЯ – у его ног. Увидев МИРИАМ, та идет ей навстречу.
МИРИАМ (про себя)Он не погиб?.. А жаль! С его утратой
Не стала бы я слишком горевать.
(Заметив ПАЛОМНИКА и ВЕВЕЮ, ревниво)
Ты с ним, Вевея? С ним чуть не с утра ты!
О, я почти готова ревновать!
Не говори… Так говорить не нужно!
Кощунство! Грех!
Но здесь, в лучах луны,
Что делаете вы? Иль так вы дружны?
Иль, правильней сказать, так влюблены?
Безумица! Бесстрастный, бестелесный,
Он сам подобен лунному лучу
Иль духу неба!..
Всё ж то – дух прелестный!
Бесстрастный ли, – не знаю… И хочу
Сама в том убедиться!
(Направляется к ПАЛОМНИКУ)
ВЕВЕЯ (останавливая ее)Слушай! Разве
Не при тебе сейчас он исцелил
Чудеснейше, не прикасаясь к язве,
Того, что здесь змеей укушен был?
Так как же ты дерзнешь…
Мой ум помешан,
Сказала ты… Да. И на нем! на нем!
Что юн и соблазнительно безгрешен…
Как в этом ты раскаешься потом!
(Убегает.)
МИРИАМ (приблизившись к ПАЛОМНИКУ)Отчего ты, юноша, так скучен?
Иль ты не жаждешь приключений, —
И тебе не весел скрип уключин,
Резкий ветр и ширь морская в пене?
Что такое – скука, я не знаю
И привык я к шири беспредельной,
А когда плывешь к Святому Краю,
Рев ветров – как нежный свист свирельный!
Да, не скучен ты, но ты печален!
Иль грустишь ты, милую покинув? —
Дом жилой – для мраморных развалин,
Женский смех – для фырканья дельфинов?
Нет. Печаль мне также незнакома,
И немыслимо разлуки горе!
На земле же этой нет мне дома:
Он – далеко, средь лазурных взгорий…
Да, ты не печален. Но ты скромен!
Или ты не знаешь ласк любовных?
О, поверь мне, их восторг огромен, —
Слаще нардов и псалмов церковных!
Женщина! Мне твой язык невнятен.
Сам тогда мне что-нибудь скажи же!
Лишь позволь вот здесь, средь лунных пятен
И у белых ног присесть поближе…
(Садится.)
ПАЛОМНИКЯ скажу: лепечешь ты о счастье,
А его сама не испытала.
Тяготят объятья и запястья, —
И от них ты, бедная, устала…
И вот еще скажу я:
Как стекло пред этим халцедоном,
(Указывает на ее застежку)
