Мария Фиола.
– И ваше! Хорош напиток, правда?
– Даже не знаю. Какой-то привкус маслянистый. Вроде касторкой отдает, нет?
Я ошарашенно посмотрел на Марию. «Ну и фантазия!» – пронеслось у меня в голове. Боже упаси меня на старости лет!
– Нет, – сказал я твердо. – Нет никакого маслянистого привкуса.
– Если хотя бы один из нас в этом уверен, уже хорошо, – философски заметила она. – Можно не опасаться беды. А что там внизу в этой шикарной посудине?
– Гуляш, – сообщил я. – Крышка заклеена скотчем. Опять-таки от прожорливого Феликса О’Брайена. Я не смог придумать этикетку, которая его удержала бы. Он ест все без разбора, даже если написано, что это крысиный яд. Поэтому пришлось прибегнуть к скотчу. – Я сорвал клейкую ленту и поднял крышку. – Настоящая венгерская кухарка готовила. Подарок сочувствующего мецената.
Мария Фиола рассмеялась.
– Вас, я смотрю, просто осыпают подарками. А эта кухарка – она хорошенькая?
– Она неотразима, как всякий тяжеловоз, и весит под центнер. Мария, вы сегодня обедали?
Глаза ее кокетливо сверкнули.
– Что бы вам хотелось услышать, Людвиг? Манекенщицы питаются только кофе и грейпфрутовым соком. Ну, и галетами.
– Отлично, – ответил я. – Значит, они всегда голодны.
– Они вечно голодны и никогда не могут есть то, что им хочется. Однако изредка они делают исключения. Например, сегодня. Когда видят гуляш.
– Вот черт! – вырвалось у меня. – У меня же нет бойлера, чтобы это согреть. И я не знаю, есть ли бойлер у Мойкова.
– А холодным его есть нельзя?
– Боже упаси! Можно схватить туберкулез и сухотку мозга. Но у меня есть друг, у которого целый арсенал электроприборов. Сейчас я ему позвоню. И он одолжит нам бойлер. А пока что вот маринованные огурчики. Идеальная закуска ко второй рюмке.
Я подал огурчики и позвонил Хиршу.
– Роберт, ты можешь одолжить мне бойлер? Я хочу подогреть гуляш.
– Конечно. Какой масти?
– Гуляш или бойлер?
– Дама, с которой ты собрался есть гуляш. Я подберу ей бойлер под цвет волос.
– Гуляш я буду есть с Мойковым, – сказал я сухо. – Так что бойлер подбери лысый.
– Мойков был у меня две минуты назад, принес водку и сказал, что едет дальше в Бруклин. Ну да ладно уж, приходи, врун несчастный.
Я положил трубку на рычаг.
– Будет у нас бойлер, – возвестил я. – Сейчас я за ним схожу. Подождете здесь?
– С кем? С Феликсом О’Брайеном?
Я рассмеялся.
– Ладно. Тогда пойдем вместе. Или такси возьмем?
– Не в такой вечер. Не настолько я пока что голодна.
А вечер и вправду выдался дивный, какой-то медовый, тягуче разнеженный от остывающего летнего тепла. На ступеньках перед домами смирно сидели убегавшиеся за день дети. Мусорные бачки подванивали лишь слегка, ровно настолько, чтобы можно было перепутать их с бочонками недобродившего дешевого вина. Владелец овоще-цветочной лавки Эмилио не иначе как нагрел руки на массовой кремации. Из кущ белых лилий и банановых гроздьев он призывно махал мне цветком белой орхидеи. Должно быть, отхватил очередную партию по очень выгодным ценам.
– Как красиво отражается солнце в окнах напротив, – отвлек я Марию, указывая на противоположную сторону улицы. – Как старинное золото.
Она кивнула. На Эмилио она не глядела.
– Воздух такой, будто плывешь, – сказала она. – И себя почти не чувствуешь.
Мы добрели до магазина Роберта Хирша. Я вошел.
– Привет. Ну, где бойлер?
– Неужели ты заставишь даму ждать на улице? – ехидно поинтересовался Хирш. – Да еще такую красивую. Почему бы тебе не пригласить ее сюда? Или боишься?
Я обернулся. Мария стояла на тротуаре среди снующих прохожих. Это был час матерей-домохозяек, возвращающихся с партии в бридж или просто от кумушки-соседки. Мария стояла среди них, словно юная амазонка, отчеканенная на металле. Витрина, разделявшая нас, сообщала ей странную чуждость и далекость. Я едва узнавал ее. И вдруг понял, что имел в виду Хирш, когда спросил, не боюсь ли я.
– Да я-то, вообще говоря, только бойлер хотел забрать.
– Сразу ты его все равно не получишь. Я сам уже час разогреваю гуляш Танненбаума-Смита. Понимаешь, я ждал на ужин Кармен. Так эта мерзавка уже почти на час опаздывает. Кроме того, сегодня вечером по телевизору бокс, финальные бои. Почему бы тебе не остаться? Еды на всех хватит. И Кармен придет. Надо надеяться.
Я колебался лишь секунду. А потом вспомнил плюшевый будуар, пустую комнату покойника Заля, сонную физиономию О’Брайена.
– Замечательно! – сказал я.
И направился в долгий, чуть ли не километровый путь к недоступной, безмерно далекой амазонке, что застыла в световом пятне от витрины в переливах серого и серебристого тонов. Когда я наконец дошел до нее, она вдруг показалась мне ближе и роднее, чем когда-либо прежде. Что за странные игры света и тени, подумал я.
– Мы приглашены на ужин, – сообщил я. – И на бокс.
– А как же мой гуляш?
– Уже готов. Стоит на столе.
Амазонка вытаращила на меня глаза.
– Здесь? У вас что, по всему городу лохани с гуляшом расставлены?
– Нет, только в опорных стратегических пунктах.
Тут я заметил приближающуюся Кармен. Она была в светлом плаще без шляпы и шла по улице столь отрешенно, будто вокруг вообще никого не было. Я так и не понял, с какой стати она в плаще. Было тепло, на вечернем небе ни облачка; вероятно, впрочем, ей до всего этого не было никакого дела.
– Я немножко опоздала, – объявила она. – Но для гуляша это не страшно. Его чем дольше греть, тем он вкусней. Роберт, а вишневый штрудель ты принес тоже?
– Имеется и вишневый штрудель, и яблочный, и творожный. Все доставлено сегодня утром из неисчерпаемых кухонных припасов семейства Смитов.
– И даже водка с маринованными огурчиками! – изумилась Мария Фиола. – Водка из мойковских погребов. Вот уж кто поистине вездесущий маг и волшебник.
* * *
Экраны телевизоров опустели, засветились белым, после чего пошла реклама. Бокс кончился. Вид у Хирша был слегка измотанный. Кармен спала, сладко и самозабвенно. Видно, непонятные боксерские страсти были ей скучны.
– Ну, что я тебе говорил! – сказал мне Хирш, отводя от Кармен ошалелые от восторга глаза.
– Дайте ей поспать, – прошептала Мария Фиола. – А мне пора идти. Спасибо за все. По-моему, я впервые в жизни наелась досыта. По-царски наелась! Спокойной ночи!
Мы вышли на улицу.
– Он явно хотел остаться со своей подружкой наедине, – сказала Мария.
– Я не слишком в этом уверен. С ним все не так просто.
– Она очень красива. Мне нравятся красивые люди. Но иногда я из-за них огорчаюсь.
– Почему?
– Потому что они не остаются такими навсегда. Ничто не остается.
– Остается, – возразил я. – Злоба людская остается.
