– Поцелуй отца, – сказал он.
Дочь поцеловала его в щеку.
– Я забыл, как ты относишься к отцу.
– Отец – это все, – без промедления ответила дочь.
Зазвонил телефон.
– Меня нет дома.
Дочь сняла трубку:
– Его нет дома.
– Мне вчера никто не звонил? – Он спросил это как бы между прочим.
– Вчера? По-моему, никто.
– Из милиции не звонили? Какие-то идиоты что-то там перепутали…
– Папа, что случилось?
– Ничего не случилось!
– Ты меня испугал.
– Ну, спутали там фамилию, чепуха какая-то, в общем, все в порядке.
Дочь поверила и успокоилась.
– А с работы никто не звонил?
– Звонил, кажется, Рассомахин.
– Почему же ты мне не говоришь! Что он спрашивал?
– Ничего, тебя спрашивал.
– А ты что сказала?
– Сказала, тебя нет.
– А он? Почему из тебя тянуть надо, расскажи все подробно.
– А что подробно? Вот и все.
– А он говорил, что я не был в поездке?
– Нет. А ты что, не был в поездке? – снова встревожилась дочь.
– Я говорю, все в порядке!
Он жалел уже, что затеял этот разговор. Захотелось чем-нибудь порадовать дочь, что-нибудь пообещать.
– Ты какая-то нервная стала в последнее время, ты мало развлекаешься. Я же могу провести тебя куда угодно, на любой концерт. Тебе скучно со мной – можешь взять любую подругу, приятеля. Летом у меня гастроли на Дальнем Востоке. Почему бы тебе не поехать с отцом? У меня колоссальные возможности, любая дочь может тебе позавидовать. Поцелуй отца, – приказал он.
– Боже мой, как он мне надоел. – Дочь поцеловала его в щеку. – Когда все это кончится!..
Она сидела в кабинете Рассомахина.
– Вызвал я тебя вот зачем, – сказал Рассомахин. – Несколько дней назад сюда пришли из милиции, расспрашивали о твоем отце. Я дал ему хорошую характеристику. Я надеюсь, что все в порядке, но тебя я хочу предупредить.
Лиля смотрела на него подозрительно.
– Вот он, оказывается, обманул тебя, что он в поездке, получилось нехорошо; я звоню тебе, а они слушают.
– Он не обманывал. Если он говорит, значит, так и было.
– Но вот же – так не было!
Лиля задумалась.
– Хотя – да, что-то случилось. В последнее время я замечала странности, куда-то уходят деньги. Правда, он говорит, что одолжил Мише Тиунову.
– Кому он одолжил, он сам у всех стреляет.
– Я чувствовала что-то неладное. Он же ничего не может скрыть, все видно, он чем-то мучится. Но что такое – я не знаю.
– Милая моя, в этом возрасте с одиноким человеком может случиться все. Один вдруг начинает играть на скачках, другой попал в дурную компанию. Я ничего не говорю, не хочу тебя пугать. Но ты должна за ним последить. Он тебя очень уважает, если кто может его выручить, так это в первую очередь ты. И давай в этом деле держать союз. Если тебе что-нибудь будет нужно – приходи.
Она закивала головой:
– Да, он меня действительно уважает, может быть, странно, но это так. Я даю вам слово, я пойду на все. Если у него появилась другая жизнь – я ее узнаю. Если это дурная компания, я ее разыщу. Теперь я все время буду с ним вместе…
Отец и дочь шли по вечерней улице. Он был рад, что дочь так привязалась к нему и все свободное время проводит с ним. Хорошо гулять по улицам со взрослой уже дочерью.
– Тебе, наверно, скучно со мной ходить? – сказала Лиля. – У тебя, наверно, свои знакомые?
– Никого у меня нет, кроме тебя, – возразил отец. – Это тебе, наверно, скучно со мной?
– Что ты!
– Тем более что я не могу тебя даже повести в кафе. Миша, черт его знает, не отдает долг, в кассе задержка.
– Проживем, – успокоила его дочь.
В это время из пивного бара вышел пьяный человек. Он навалился на фокусника и, держась за него, сказал:
– Друг.
– Пошел, пошел, – отстранился фокусник.
Но дочь заволновалась:
– Это твой знакомый?
– Какой знакомый! Иди, милый, проспись.
– Зазнался? – с обидой сказал пьяный, глядя ему в глаза.
– Папа, он тебя знает!
– Ты не видишь, что он пьян? Ты где живешь, приятель?
Приятель не ответил и продолжал смотреть ему в глаза с обидой.
– Видишь, папа, ты его обидел. Товарищ, а вы откуда знакомы?
– Брест.
– Вы перепутали, в Бресте папа не был. Может быть, Белоруссия?
– Белоруссия.
– Что ты с ним разговариваешь, он же ничего не соображает!
Но пьяный уже обнимал их обоих и уходить от них не собирался.
– Ну и что, – вступилась дочь, – мало ли кому случается выпить, может быть, он хороший человек. И он говорит, что он с тобой знаком. Вполне вероятно, что ты сам забыл, пьяные иной раз лучше помнят, чем трезвые.
– Возьмем на троих, – предложил знакомый.
– Ты что, рехнулся! – сказал отец.
– А почему, на троих у нас как раз хватит, у меня есть, – сказала дочь. – Только давайте купим и пойдем домой. Ты, папа, не романтик.
– Это не романтика, романтика – это совсем другое.
– И другое. И это. Нельзя смотреть так узко.
– На троих, – сказал пьяный.
– До свидания. – Фокусник прислонил его к водосточной трубе. – Только не упади, а то тебя заберут.
– Артист, – подмигнул пьяный, сочтя это за остроту.
Отец повел дочь дальше, но, вновь охваченная подозрением, она упиралась.
– Почему ты уходишь, нехорошо бросать друзей в таком положении. Товарищ, – обернувшись, позвала она.
Но пьяный уже держался за другого прохожего.
Они сидели рядом за рабочим столом, ремонтировали реквизит и переговаривались лишь для того, чтобы еще раз подивиться своей необыкновенной дружбе.
– А другие девочки даже не понимают, как это быть откровенной с родителями, – сказала Лиля, вскинув брови по поводу этой странности.
– Надо сознаться, тебе повезло с отцом, это тоже не часто случается.
– Главное, мне нравится, что у нас нет друг от друга секретов, – нежно сказала она. – Ведь ты все про меня знаешь. Одно время, правда, у меня был от тебя секрет, я имею в виду Павлика, так я места не находила, пока не рассказала тебе.
– И, по-моему, не пожалела? – усмехнулся отец.
– Наоборот, я не знаю, что бы я делала без тебя. Но больше всего я удивляюсь, что я про тебя ведь тоже знаю все. У тебя тоже нет от меня секретов, правда?
– Да, да, – поспешно подтвердил отец.
– Хотя ты имеешь право со мной не откровенничать. Но я знаю, если бы у тебя что-нибудь и было за душой, ты все равно бы не постыдился меня!
– Конечно, – убежденно подтвердил он.
– А почему? Потому что ты знаешь: я все пойму…
– Лиля, я должен тебе сознаться.
Дочь оставила работу.
– Все это время я вел себя нехорошо. И прежде всего и по отношению к тебе. Я безобразно тратил наши деньги на вино и конфеты. Я тебе врал: мне уже ничего не полагается, я все давно получил. Я знаю, как тебе трудно, ты работаешь и учишься, а я не думаю о тебе, не спрашиваю тебя… Не знаю даже, как тебе рассказать, ты будешь надо мной смеяться.
– Я не буду.
– Лиля, у меня появились друзья. Если бы ты видела, как они ко мне относятся, ты бы поняла. Я даже не знаю, кому это нужнее – им или мне. Может быть, все это глупо. Я хочу, чтобы ты увидела их сама. Поедем со мной!
– Куда? Сейчас?
– Сейчас.
Дочь заторопилась, стала одеваться.
– Хорошо, я быстро…
Фокусник взял свой чемодан и стоял у двери, ожидая ее.
– Мы поедем с тобой в одно место. Ты все поймешь. Я познакомлю тебя с людьми, которые считают, что твой отец все-таки чего-то стоит. Вот, оказывается, есть и такие…
Трамвай выбрался на окраину, пошли заборы, затем по обе стороны потянулись деревья, за ними, как карты, тасовались освещенные окна.
Фокусник с дочерью зашли в общежитие. Вахтерше он сказал беспечно:
– Это со мной.
Он боялся, как бы та не унизила его перед дочерью.
Женщина не сказала ничего, она устала противиться беспорядку жизни.
Они шли по коридору, и фокусник победительно поглядывал на встречных и некоторых даже громко приветствовал:
– Здравствуйте! Мое почтение! – опять немного нервничал, что ему вдруг не ответят и сконфузят перед дочерью. Но ему отвечали.
И все же что-то странное было в поведении студентов.
Они шли по коридору быстрее, чем обычно, скрывались в комнатах более неожиданно, чем всегда. Они останавливали друг друга на перекрестках и обменивались конспектами более нервно. И у всех был такой вид, словно главное в их жизни происходит не здесь, а где-то далеко отсюда…
Фокусник остановился и постучал в одну из дверей. Ему не ответили. Он подергал ручку – было заперто.
– Сейчас…
Он взял чемодан и поставил его у другой двери, которая была приоткрыта. Он улыбнулся и опять постучал, но ему и здесь не ответили. Он заглянул в комнату. Там горел свет, но никого не было.
– Раздевайся, – сказал он дочери и внес чемодан в комнату.
– А удобно?
Он рассмеялся, снял с дочери плащ и повесил его на дверь.
– Садись. Смотри, как они раскрасили себе стены. Стихийный абстракционизм. И никто ничего. Здесь, – он открыл белый стенной шкафчик, – продукты, у них коммуна. Так, что сегодня? Фасоль и колбаса. Хочешь есть?
