– Что ты!
– Не стесняйся, вот, возьми бутерброд.
Он стал резать батон, но дочь остановила его:
– Перестань, что ты делаешь!
– Видишь, тебе это не под силу понять.
В это время в комнату вошел здоровенный, но измотанный занятиями парень. Он странно посмотрел на фокусника, который делал бутерброд.
– Здравствуйте, – приветливо сказал фокусник, но студент не ответил, возможно, по рассеянности.
– Никого нет, – сообщил ему фокусник. – Свет горел, а никого нет. Должно быть, скоро придут.
Парень присел на стул, расшнуровал кеды, хотел прилечь на кровать, но в присутствии девушки постеснялся.
– Ах, вы здесь живете! – сообразил фокусник и положил нож. – Потешно. А я вас почему-то не видел. Будем знакомы.
Он протянул руку, но в замешательстве не назвался. Студент пожал ему руку, но тоже ничего не сказал.
Фокусник прикрыл дверцу шкафа с продуктами и присел рядом с дочерью. Так они втроем сидели и молчали. Студент стал хмуро читать тетрадку, а им было нечего делать.
Пришел другой студент. Он был тоже озабочен, словно главное дело его жизни происходило далеко отсюда.
– Здравствуйте, Виктор Васильевич! А у нас как раз сессия, завтра жуткий экзамен.
– Здравствуйте! – обрадовался фокусник. – А мы тут сидим с вашим товарищем, и он, наверно, думает: кто такие? Как мы ухитрились здесь ни разу не встретиться – просто непонятно!
– Он спортсмен, духовная жизнь его не интересует.
– Сашка, у тебя все лекции? У тебя что-то пропущено, – спросил спортсмен, листая конспекты.
– Вам надо заниматься, не обращайте на нас внимания! – воскликнул фокусник.
– Ничего, ничего, – студент стал перелистывать конспекты обратно.
Здесь автор просит разрешения представить обстановку лишь в общих чертах, так как подробности для главных действующих лиц не имели значения. В комнату приходили, просили или возвращали «шпоры» и конспекты, сообщали необходимые сведения, и уходили, и снова приходили те или уже другие – фокусник не различал. С ним здоровались, приветливо, но рассеянно, однако главное для них происходило не здесь, а далеко отсюда.
– Учтите, что там вопросы вообще повторяются; если внимательно слушать, то можно сориентироваться.
– А схемы висят?
– И висят и лежат, выбирай, что тебе нужно.
– Всего билетов двадцать четыре, единственно, что они не по порядку.
– Вы хоть все билеты знаете или нет?
– Вот именно, что только два.
– Вот это да, какие «шпоры»! Если можно было бы, их бы надо на выставку.
– Резонно было бы размножить.
– Если будет Елкина – отличная тетя.
– Брось ты, Елкина – зверь!
– Знаешь, Валька, что мы прошли с тобой? Вот, восьмую часть мы прошли. Еще семь восьмых – и мы на вершине.
– В общем, эту ночь мы решили спать, да?
– Здравствуйте, Виктор Васильевич, рады вас видеть! Жалко, время сейчас немножко неудачное…
– Ничего, ничего, в другой раз, не обращайте на нас внимания!
Пока Лиля надевала плащ, в комнате примолкли.
– До свидания, сдавайте получше, – поклонился фокусник.
– Кончится сессия, заходите! – ответили ему студенты и снова заговорили о деле.
…Бог знает где случаются трудные для нас объяснения: и улица какая-то неподходящая, и ветер дует, и трамвай долго не подходит.
Фокуснику казалось, что он вмиг растолкует дочери, в чем дело, он даже не ставил чемодан, однако вид у него был встрепанный и неубедительный.
– Если бы ты видела, как они меня встречают, как они радуются, когда я прихожу, ведь это легко отличить, по-настоящему тебе рады или делают вид. Я им не только показывал фокусы, я им делал пантомимы, пародии (голосом конферансье): ваш смех – это моя зарплата, значит, ваш смех и мои слезы где-то рядом. Так что вы смейтесь, пожалуйста! Ха-ха-ха-ха-ха! (это за зрителя). Вот товарищ рассмеялся на две ставки!.. Или, смотри…
Он потащил ее под арку ворот и стал открывать чемодан с реквизитом.
– Не надо, папа, потом, – попросила дочь.
Но он достал из чемодана белую веревку, раскрутил ее и принялся впрыгивать в ее круг и выпрыгивать обратно.
У арки начали останавливаться прохожие. Со двора подходили женщины с детьми.
– Хорошо, папа, я видела, пошли.
– Постой.
Отец достал из чемодана несколько серебристых палочек и стал ими жонглировать, ловя то спереди, то сзади.
– Жонглирование на пятьдесят процентов может исполнить каждый: бросать легко, ловить трудно.
Из серебристых палочек вдруг развернулись и затрепыхались флажки. Фокусник поймал их и, подняв над головой, поприветствовал случайных зрителей.
– Не в том дело, что я их развлекал. Если ты так поняла, то это неверно! Я обосновался там в одной комнате, вошел в коммуну, по субботам мы собирались, ели картошку, читали стихи, там один студент пишет. Правда, так мрачно, что я даже собрался с духом и говорю ему…
– Ой, ой, – застонала дочь, – зачем ты там показываешь свое невежество, что ты понимаешь в стихах!
– Не знаю, там почему-то никто так не считает. Во всяком случае, он ко мне потом подошел и говорит: «Я с вами не согласен, но в ваших словах есть логика».
Прохожие начали расходиться.
– Они меня все время к себе приглашают, то туда, то сюда. Вот пригласительный билет на свадьбу.
– Фу, какая пошлость, – сказала дочь, взглянув на приглашение с овальными портретами жениха и невесты.
– Ладно, хуже другое. Практически всем известно, что жених не очень-то хотел жениться. Я взял и рассказал им кое-что о себе. Я рассказал, как твоя мама в первый раз мне позвонила, как она провожала меня в армию, как я вернулся из госпиталя и сказал, что не хочу жениться вообще, чтобы никому не портить жизнь, а она сказала, что и сама не собирается, и так далее.
– И что, они сидели за столом и слушали?
– Да, они сидели и слушали, человек пятьдесят, не меньше, а потом, когда все танцевали, невеста нашла меня и плакала!
Дочь смотрела на него молча, сочувствуя, жалея и злясь на то, что он так переживает сегодняшнюю встречу. Она-то знала, чего это ему стоит.
– Верю, что это было так, – вздохнула она. – Но пойми, папа, у них у всех свои дела, своя жизнь, так же пылать ответными чувствами они не могут. Не сейчас, так через год они тебя забудут, это естественно. Они, наконец, окончат институт и разъедутся, а ты уже начал от них зависеть. Вот они не так тебя встретили – и ты уже страдаешь, зачем тебе это! У тебя тоже свои дела, у тебя тоже своя жизнь, показывай свои фокусы мне, я это оценю и не покину тебя никогда.
Послышалась музыка.
Фокусник обернулся и стал вглядываться в просвет арки.
Там стояла женщина и смотрела прямо на них. Солнце светило с улицы, и ее неподвижный контур, осененный круглым нимбом ворот, был отстранен от городской суеты. Беглого взгляда было достаточно, чтобы почувствовать, что она хороша собой.
Фокусник отвел глаза.
– Кто это? – опросила дочь.
– Черт возьми, как звать, как звать, забыл, дико неудобно, мы же знакомы, она обидится.
Женщина подошла к ним. У нее был необыкновенный цвет кожи: где нужно белый, где надо розовый, где надо голубоватый. Глаза? Разумеется, серые. Волосы? Разумеется, золотые. Губы? Разумеется, полные. Нос? Разумеется.
– Здравствуйте, – улыбнулась прекрасная женщина.
– Здравствуйте… Познакомьтесь, это моя дочь.
– Очень приятно. А как меня зовут? – спросила она неожиданно.
Фокусник сделал вид, что вдруг в эту минуту забыл.
– Постойте… Я помнил.
Женщины рассмеялись. Дочь смеялась, как флейта, красавица – как виолончель.
– А я ему не скажу! – воскликнула знакомая. – Пускай сам вспомнит.
– Никогда в жизни, – заливалась дочь.
– Что же мы здесь стоим? – сказала женщина. – Пошли в садик.
И они оказались в садике. Фокусник сидел на скамье посередине, а флейта и виолончель – справа и слева.
– Я плохо знаю вашего папу, но мне кажется, он из тех людей, кому удобней, чтобы проходили через его комнату и мешали ему, чем проходить через чужую и мешать другим.
– Мы как-то жили за городом. Он поздно вернулся, побоялся будить хозяев и всю ночь бегал по улице в одной рубашке.
Женщины говорили, словно его здесь не было: одна – как флейта, другая – как виолончель.
– Но студенты наши: и мальчишки и девчонки – все! – они ведь никого ни во что не ставят, а за вашего папу – я что-то посмела сказать – они мне ухо готовы были откусить.
– Правда? – удивилась дочь. – Смешно.
– Я из-за этого к вам и подошла, что мне захотелось еще раз посмотреть нa этого человека.
Все это было так странно и женщина так весело улыбалась, говоря о нем, что фокусник перестал улавливать подробности разговора и теперь уже слышал только звуки флейты и виолончели поочередно. Инструменты о чем-то пожужжали шепотом, женщины встали и пошли. Фокусник с чемоданом заторопился за ними.
На углу вдруг, не сговариваясь, они разошлись в разные стороны. Он растерялся, не соображая, за кем следует идти, но тут обе музыкально рассмеялись и обернулись.
