Петров. Было как будто сто восемь.
Ратников. Четыре сбросили.
Петров. Куда?
Ратников. Вообще. (Вспылив.) Да что в самом деле! Мы — старожилы города. Каждой кровинкой его любим. Он рос на наших глазах. Нашими трудами подымался. И вдруг — нате, пожалуйста... (Подходит к Петрову.) Я к тебе с душой, Иван Васильевич, помогать хочу, а ты...
Петров (спокойно). Допускаешь ли ты, что ошибки могут быть и у тебя?
Ратников (горячим шепотом). Допускаю, но я вижу...
Петров. А видишь ли ты, что людям еще не легко жить? Не думаешь ли ты, что уже сейчас, сегодня, завтра ты обязан облегчить им жизнь?
Ратников (выпрямившись). За Бурминым не пойду.
Петров. Честь мундира соблюдаешь?
Ратников. Государственного — да. Не могу ради сомнительных удобств десяти тысяч жителей портить вид ансамбля заводского поселка. В моем проекте все предусмотрено. Я этот проект вынашивал полтора года.
Петров. А сколько времени нужно, чтобы осуществить его?
Ратников. Всего три-четыре года.
Петров. Всего?
Ратников. Но зато вид какой будет! Прямо областной центр.
Петров. Не о том ты думаешь, Степан Петрович.
Ратников. Я думаю о будущем нашего города.
Петров. А о рабочей семье, живущей сейчас в тесном бараке, ты думаешь?
Ратников. Придется подождать, перетерпеть.
Петров. Подождать, пока ты город до областного центра подтянешь? Вот ты избрал роль мечтателя. Красивая, завидная, прямо скажем, роль. Но почему тебе кажется, что ты один можешь мечтать о будущем? А все остальные жители города? А рядовые партийные и советские работники? Вот ты задумал заводской поселок из шестиэтажных домов, назвал Зеленой рощей и, кстати, не запроектировал ни одного дерева...
Ратников. Дело не в названии.
Петров. Хорошо, название можно изменить... Архитектура — это политика, Ратников. И если хочешь знать, мечта тоже политика. В самый разгар Сталинградской битвы в Москве открыли станцию метро — Завод имени Сталина. Это была большевистская мечта о будущем. Но из-за нее не переставали выпускать снаряды и пушки, портянки для солдат. Ты строишь город? Строй! Строишь заводской поселок? Строй! Но строй быстро и прочно. И чтоб рабочему глазу было приятно и жить в новом доме было интересно. И, мечтая, не отрывайся от земли, от повседневных нужд населения. Заботься об огородах, о крышах, о топливе на зиму. Или, может, это не твоя обязанность? Да ты подумай: что ты защищаешь? Сомнительные, как ты выразился, удобства десяти тысяч жителей?! Или, может, по-твоему, нам нужны два председателя исполкома: один — для потомков, а другой — для современников?
Горбачев (опять поднимается). Иван Васильевич, я пойду, у меня...
Петров. Сидите. (Ратникову.) Мы с тобой, все мы отвечаем перед теми, кто ушел, кто живет и кто будет жить... Не думал об этом, Ратников?
Ратников. Я думаю о другом. (Посмотрел на Горбачева. Почти шепотом.) Секретарь горкома не разобрался в существе дела. Зарабатывает легкую популярность среди беспартийных специалистов.
Петров. Коммунисты ни при каких обстоятельствах не боятся говорить правду.
Ратников. Все это не так просто, как вам кажется. Ратникова знают. Вся его жизнь на виду. Я буду в ЦК писать.
Петров (спокойно). Зачем же сразу в ЦК? Может, на бюро горкома поговорим? Все-таки авторитетный орган, как ты считаешь? Или вот сессия исполкома будет... Послушаем депутатов. Ты подготовился к сессии?
Ратников. За депутатов не беспокойтесь...
Петров. Я за тебя беспокоюсь. Только выходи на трибуну с проверенными данными.
Ратников. Да уж как умеем. Хотя и университетов не кончали.
Петров. О, Ратников! Лет пятнадцать уже, как этим хвастаться перестали.
Ратников (останавливается в дверях). Проект свой я пришлю подписанным. До свидания! (Хочет уйти.)
Петров. Ратников!
Ратников. Что еще?
Петров. Через полчаса приходи на бюро горкома.
Ратников. Что так срочно?
Петров. Будем обсуждать оба проекта. И без опозданий.
Ратников. Хорошо, товарищ Петров. (Уходит.)
Горбачев. Мне было мучительно слушать ваш разговор. Зачем вы меня оставили?
Петров. Чтоб вы все знали.
Горбачев. Что же нам теперь делать?
Петров. Вы же слышали? К докладу готовы?
Горбачев. Еще бы, товарищ Петров!
ЗанавесКартина четвертаяДом Бурмина. Вечер. Большая комната, в глубине — дверь, ведущая на застекленную террасу. Посредине комнаты — четырехугольный стол. На стенах — фотографии и картины, много вышивок и аппликаций. На окнах — цветы. Одна из дверей — в комнату Клавдии, другая — в комнату Бурмина. Клавдия сидит за столом. Она заканчивает статью. Губы ее все время что-то шепчут. Она то нервно пишет, то зачеркивает написанное. Напротив нее с шитьем в руках сидит Татьяна Ивановна. Она молча следит за Клавдией, время от времени подчеркнуто громко вздыхает.
Татьяна Ивановна. Клавушка, вдень мне нитку.
Клавдия (не глядя). Сейчас, бабушка, минуточку.
Татьяна Ивановна. И все тебе некогда, все занята. Все пишешь да читаешь.
Клавдия. Подожди, бабушка.
Татьяна Ивановна. Да я жду.
Клавдия. Что, бабушка?
Татьяна Ивановна. Нитку вдень. В ушко не попаду.
Клавдия (берет иголку и нитку, быстро вдевает). Вот теперь, бабушка, чур, молчать. Я сейчас кончу, хорошо?
Татьяна Ивановна (покорно). Я и так все молчу. Конечно, старому человеку трудно все время молчать, но я молчу. Или просто сама с собой беседую.
Клавдия кончает писать, поднимается, собирает листки бумаги, ходит по комнате.
И чего ты мучаешься? Молочка бы выпила.
Клавдия. Не до молочка мне, бабушка. (Идет к дивану, прилегла.)
Татьяна Ивановна (подходит к ней и присаживается рядом). Чую, что смутил кто-то твое сердце.
Клавдия. Ты все знаешь, бабушка.
Татьяна Ивановна. Майор, наверное?
Клавдия. Почему майор?
Татьяна Ивановна. Нынче все в майоров влюбляются, вроде как поветрие какое.
Клавдия. Нет, бабушка, капитан.
Татьяна Ивановна. Это уж не Ратникова ли сын?
Клавдия. Он, бабушка.
Татьяна Ивановна. Тот, что приходил, тебя спрашивал?
Клавдия. Да. Только ничего из этого не выйдет. Я все сама себе испортила. Я тебе сейчас все расскажу.
Входит Бурмин.
Бурмин (Клавдии). Ты уж дома! Что так рано?
Клавдия. Нужно было. Писала.
Бурмин. Кого же ты теперь избрала своей жертвой?
Клавдия. Пока газета не вышла — секрет.
Бурмин. Вот как! Уже от отца секреты! О чем писала — прочти!
Клавдия. Не могу.
Бурмин. Раньше ты мне читала.
Клавдия. Эту не могу.
Татьяна Ивановна. Садись обедать, Сережа.
Бурмин. Обедал.
Татьяна Ивановна. Молочка, быть может, выпьешь?
Бурмин. Мамаша!
Татьяна Ивановна. Тот — не хочу, другой — не хочу. Киснет ведь молоко-то!
Бурмин. Я пойду сосну часок, разбудите меня. (Уходит в свою комнату.)
Клавдия (снова перечитывает написанное). Резко, резко... Смягчить? Нет. И все-таки пусть остается! Пусть остается!
Татьяна Ивановна. Кто? Где остается? Что ты, Клавушка, бормочешь?
Клавдия. Это, бабушка, тебе не понять.
Татьяна Ивановна (накрывает скатертью стол). Где уж нам, необразованным. И чего ты дома сидишь? Пошла бы в кино, что ли? Соседка говорила, в клубе хорошую картину показывают.
Клавдия (помогая бабушке). Ты в курсе всех дел, бабушка.
Татьяна Ивановна. У меня работа такая. Вы все по отдельности захватываете, а я — ну, как тебе сказать...
Клавдия. Обобщаешь?
Татьяна Ивановна. Обобщаю.
Звонок.
Клавдия (метнулась к двери). Я сама, бабушка.
Татьяна Ивановна. И чего мечешься-то?
Входит Павел.
Павел. Здравствуйте, Татьяна Ивановна.
Татьяна Ивановна. Здравствуйте, товарищ капитан.
