28. Вседозволенность
Когда людей желают развратить,
Нет лучше способа иного,
Чем все запретное огульно разрешить,
Сняв с колдовских затей покровы,
Доступной магией прельстить
И модной скверну всю провозгласить.
Расскажет басня нам о временах минувших.
В одном из тех неведомых краев,
Где был правитель грозен и суров
И казни предавал на веру посягнувших,
Ловили по доносам ведьм и колдунов,
Затем на площади их многолюдной
Сжигали на кострах живьем,
Поддерживая страшным тем огнем
В стране порядок правосудный.
И догадаться нам теперь не трудно,
Что жертв невинных много было сожжено.
И недовольство тем давно
Росло в кругах широких.
И говорили, что судейство было однобоким.
И тонкий мир нужда назрела изучать,
Затем чтоб точные науки дополнять.
Однако жители протестовать боялись,
Расправы властной опасались,
Благоприятных чаяли времен,
Когда наследник царственный взойдет на трон.
И вскоре дня того дождались.
Наследник, хоть и молод был,
Но свой порядок всюду наводил.
И, видно, удивить весь царский двор стремился.
А, может, на отца за что-то злился,
Наперекор ему охотно поступал —
Огульно колдунам свободу дал,
Немыслимую в тех краях дотоле.
Десятки осужденных вышли из неволи
На божий свет.
И, возвратясь к делам мудреным,
До той поры лишь потаенным,
Отныне зажили без бед.
Однако, через пару лет
Так непомерно осмелели,
Что и скрывать на людях не хотели
Свои дела. На шумных площадях,
Где раньше жгли подобных им нещадно,
Теперь прохожих зазывали безоглядно.
И чуть ли не в монастырях
Наивных мастерством своим прельщали.
И молодежь повально совращали.
Досель богатая страна, по швам треща,
Усилиями тех работничков пришла в упадок.
И люду уж казался сладок
Строжайший суд. Сожженье ведьм и колдунов
Восстановить он был готов.
Лишь только б навести опять порядок!
Желая мудро управлять,
Не стоит без оглядки в крайности впадать,
Забыв порядок и приличья.
Да, меру приняв за основу всех основ,
Хотя б рекламу ограничить
Услуг целителей и колдунов.
Людей же просвещать, что магия не панацея,
Когда вселенной правит разум и идея,
Гуманности и светлой веры торжество.
Познать земного мира естество
И оккультизм порою помогает:
Пред любознательными двери открывает,
Кто хочет физику и метафизику объединить,
Науку с тонким миром примирить,
И тем культуру общества обогащает.
Отчаян, в битву против ста Гиен
Вступает Вол, как мученик суровый.
И ходит слух, что он благословлен
Великим Солнцем. И венок лавровый
Ему готов и будет поднесе́н,
Когда сей Вол поборет сто Гиен.
Вот только бой неравен, против своры
Не одному Волу бы воевать!
В толпе зверей слышнее разговоры,
Что надо бы героя поддержать…
Но друг за другом потупляют взоры
Сторонники Вола при виде своры.
Раздался трубный глас, земля дрожит,
Воловью реву внемлет словно грому
Небесному, и на врага бежит
Отважный воин – Солнцу золотому
Подобен пламенем своей души.
Готов любую рать он сокрушить!
Толпа глядит на подвиг с умиленьем:
Иной кричит: «вперед, ты победишь!»
Другой вздыхает, радуясь сраженью.
От счастья плачет третий, ан глядишь…
Не побеждает Вол. Гиены с упоеньем
Его терзают, чужды ослепленью.
Висит на нем кто сзади на хвосте,
Кто прыгает на морду, кто на холку.
Подобен враг безжалостной орде,
И в одиночку биться с ним нет толку.
Толпа зверей вздыхает: «быть беде…»,
Как зрители смиренные в суде.
Порой и мы, как звери те, глядим умильно
На одинокий бой, святой, но непосильный.
У хищника – нехищный завсегда неправ.
Лишь потому, что, хищником не став,
Не помышляет он преступным интересом.
И в большинстве, с другими наравне,
Помехой подлости становится вполне,
Корыстолюбию служит противовесом —
Оплотом верности родной стране.
В морском краю, у берегов залива,
Где волны теплые игриво
Прибрежный ил колышат, чуть скользя,
И убегают в море торопливо,
Некрупных рыб толпу теченьем унося,
Поймала Щука молодого Карася.
Да той порой была сыта сверх меры:
Не в силах и кусочка заглотать.
Но, не имея и дурной манеры
Захваченную жертву отпускать,
Карасика решила ранить хорошенько,
Повременив с едой маленько.
Чтоб он и далеко не уплывал,
Но и концы пока не отдавал.
Наме́рение Щуки постигая,
Карась взмолился, чуя свой предел:
«За что меня ты на мученья обрекаешь?
Как будто карасевый род тебе так надоел,
Что нынче ты на мне решила отыграться?»
«Карасик милый, да, признаться,
Такое раздраженье будишь ты во мне…
А Карасевый род – вдвойне.
За воспитанье ваше следовало б взяться.
Благодари меня, что нынче же тебе конец
И жалкое прервется прозябанье.
Да разве жил, Карась, ты до сих пор?
Не жил, влачил убогое существованье.
За то и не прошел естественный отбор».
«Но почему ты нас так ненавидишь?
Терзаешь нас, пока утробу не насытишь,
Ее сверх меры не набьешь.
Какую в Карасях помеху видишь,
Когда, лишь поедая нас, живешь?»
«Вас развелось немерено в округе.
Вас большинство в морской стране.
Заботитесь вы друг о друге,
А не о том, что бы жилось вольготней мне.
Хоть сами в бедности живете,
А все голосовать идете.
И выбирает ваше большинство
Не весть кого!
А после Щукам притесненье!
Терпеть его такое униженье!
Быть с Карасями наравне
Не гоже мне!
И то напрасно,
Что судьбы Щучьи Карасям подвластны.
Не вам вершить мою судьбу,
Когда свои устроить вы не в силах.
Ах, очутиться бы у власти как-нибудь,
Прав избирательных я б мелочь всю лишила:
Карасиков, Рачков, Бычков, —
А также и никчемных стариков.
И постепенно б всех вас истребила:
На славу удался бы лов!»
«Твое высокомерное презренье
К другим меня приводит в изумленье!
Скажи, но разве притесняют Щуку Караси?
Кого угодно ты спроси:
Вам, Щукам, лучше всех живется.
И никого, пожалуй, не найдется,
Кто бы лишал вас прав, свобод и благ.
Но ты ведешь себя, как будто мы твой враг!
И тщишься ограничить наше право:
Нехищным запретить голосовать,
Правителя законно выбирать.
Нам хочешь учинить расправу –
Придя ко власти, нас уничтожать.
А тот, кого морское население избрало,
Тебе противен, потому и нас коришь,
И выбор незаконным мнишь.
Тебе считаться с остальными не пристало».
«И в том ты прав, Карась,
решает большинство —
Никак не обойти его.
И что впустую на него ругаться,
А надо бы вот как за дело взяться:
Вас, мелких дурачков:
Рачков и Карасей, Плотвичек и Бычков, —
Всю недостойную ораву
На вновь избранного правителя и натравить,
Чтоб сами вы устроили ему расправу.
Ну а потом и прав лишить,
Поставив вам избранника другого.
За царствие возьмется тот сурово.
Тогда держись!
Пойдет рыбешки мелкой истребленье.
Немного лишь останется на размноженье.
Вот то-то будет справедливой жизнь!»
«Ах, Щука, да ведь, если нас не станет,
У хищников лихая жизнь настанет.
И весь ваш алчный род
В конце концов без нас помрет.
А то, что стариков вы прав лишите —
Злорадствовать пока что не спешите:
И вам черед состариться придет.
За вас судьбу решит другое поколенье —
Без милосердия осудит вас на истребленье».
Промолвил то Карась и был таков:
Внимательнее Щука слушать стала
И бдительность немного потеряла,
А, вместе с тем, и свой улов.
Живуч Карась и превосходит тем врагов.
В великих трудностях не унывает!
И потому в лихие времена он выживает!
Хоть Щукины слова нам кажутся смешны,
В них и расчет, и Щучий ум видны.
И, права голоса других лишить желая,
Свое главенство хочет утвердить
И всей морской страной руководить,
Из хищников правленье выбирая.
Безгласных жителей поработить,
Порядок новый справедливым называя.
Себя над всеми лиходейка ставит,
Других уничижает и бесславит,
О выгоде печется лишь своей…
И невдомек-то ей,
Что жизнь ее и процветание зависит
От ненавистных Карасей!
Да истребляя их, свою погибель бли́зит!
Права ли власть, глядящая сквозь пальцы,
На праздник нетерпимости среди зверей?
Где, понося других, кричат о правоте своей!
Сопричислив свой род к страдальцам,
Себя в лесу считают всех достойней и главней!
В итоге сильно от того страдают Зайцы —
Их большинство в лесу, да всех они смирней.
И нет мишени для глумления верней.
На Заячий совет собрались Русаки,
Решать, как мир с соседями наладить,
Согласия и дружбы прежней ради,
Раздорам и размолвкам вопреки.
Хоть слова доброго давно им не слыхать,
Одни бранят, другие рады потакать:
Глядят на Русаков, осклабившись, Куницы,
Всё норовят обидеть и задеть.
Немного их, но первенства хотят добиться
И Русаками хорошенько поживиться,
Да что бы власти не мешали впредь.
Высокомерно Барсы выступают
И Русаков неравными себе считают.
Гнушаются соседством, брезгуют родством,
Противно им, что Зайцы большинством
Стремятся поддержать в лесу порядок.
И каждый Заяц кажется им гадок
За то, что трудится в округе, как лесник:
Во все участки леса он проник,
Заботится о мире и согласье
И Барсам остается не подвластен.
От Сов и Барсуков слышны нападки —
В соседстве с ними Русакам несладко.
Ругают Зайцев Суслики, Косули и Ежи…
А Царь зверей молчит, хоть что скажи!
Не смеет Лев пресечь дурное поведенье
И подданных умерить волеизъявленье.
Поддержку леса Царь боится потерять,
А потому и позволяет Зайцев унижать:
Все стерпит Русачок, ему не привыкать.
«Но вот, терпенью нашему конец приходит, —
Так старшина совета говорит, —
Молва по лесу бродит,
Что Заяц делу общему вредит,
Что большинством своим мешает
Другим зверям политику вести.
Что лес напрасно он объединяет,
Вокруг себя народы собирает —
Других лишает выбора пути.
А потому от власти Зайца оттесняют
И в хор лесной его не допускают.
В правленье не дают как следует войти,
В нем соразмерной квоты обрести.
Вдобавок и единства благо отвергая,
Несносно Русака ругая,
Соседи больше не хотят дружить.
В таком лесу невыносимо жить!
Но надо нам обидчикам ответить,
Нападки и упреки встретить
Открытой грудью. Драчунам отпор
Достойный дать! И, кто желает ссор,
Тот пусть получит их в достатке.
А нам терпеть в бездействии не сладко.
Кто говорил, что Заяц под кустом дрожит?
Что, повинуясь внешнему веленью,
Готов унизиться, стерпеть хоть сто обид?
Так нет! И прочь сомненья,
Вперед, друзья мои, и будет поделом
Тем, кто сломать желает общий дом!»
Такие речи вел Русак бывалый.
Его волненье и души накал
И слушателей гневом зажигал.
Впустую им кричать казалось мало.
Желая делом доказать
И правоту свою, и смелость, Зайчья рать,
Бросаясь в чащу, лес крушила и ломала.
А, если зверя настигала,
Не сладко было беглецу тому.
Царю лесному не до шуток самому:
Коль треснет мир, так и ему несдобровать!
Скорее надо лес спасать!
Всех бунтарей наш Лев переловил нещадно.
Чтоб остальным то было не повадно,
Мятежников он сильно наказал.
Но лесу слово дал,
Что сходно зверя каждого накажет,
Кто оскорбительно про Зайцев скажет.
И слово царское отныне он держал.
Что за житье без доброго соседства,
Когда в родном краю раздор и неприязнь!
Не наблюдает за порядком власть,
Но лишь использует все средства,
Чтоб выгоду свою извлечь.
Обязанности сбросив с плеч,
Дает свободу сыпать оскорбленья,
Презрев закон. Хоть он един для всех —
Но только Русака наказывать не грех.
Да от того растет лишь напряженье.
В единстве долго лес не удержать,
Когда не в силах Царь признать,
Что меру нужно соблюдать в правленье.
И соразмерно к власти допускать
Все этносы, живущие в том окруженье,
В пропорциях к числу их населенья.
Коль Русаков в округе большинство —
Его не гоже изгонять из поля зренья.
Иначе власти исказится естество.
К тому прибавим лишь взаимоуваженье,
Умение друг другом дорожить —
Вот, что позволит в мире и согласье жить!
Народам не утратить единенье,
А с новой силой дружбу укрепить!
