Константин Ваншенкин - Женщина за стеной. Лирика

Не в роще, и не на лугу,
И не на валике дивана —
Лежу на низком берегу,
Под самым боком океана.

Он возвышается горой,
Почти отвесно, в жуткой сини,
И наблюдается порой
Кораблик на его вершине.

Гудит прибой, в моих ушах
Шум порождая монотонный,
Когда очередной ушат
Выплескивает многотонный.

…Шуршал песок. Менялось дно.
Шторма взрывались или слабли.
Но это было всё равно
Для колоссальной синей капли.

Над елью высь видна.
Как он ушёл бедово
От женщин, от вина,
От умысла худого!

Ушёл в лесную тьму.
Да, чтобы стать пророком,
Сперва пришлось ему
Знакомым быть с пороком.

Ушёл в далёкий скит,
Пронзён грехом навылет.
На голых ветках спит,
Дрова с медведем пилит.

Лишь подошёл к платформе поезд,
Как дождь обрушился с небес.
И люди стайками и порознь
Перебегали под навес.

И вдруг — не мальчик и не дачник
Под непрерывный ровный гул
Мужик присел на чемоданчик
И сапожища с ног стянул.

Рвалась над рощей канонада.
Тянулись тучи косяком.
А он, как будто так и надо,
По лужам шлёпал босиком.

Никак под этим ливнем лютым
Не остывал его накал.
Он поворачивался к людям
И, улыбаясь, им махал.

Терял от радости рассудок
Под нестихающим дождём.
А между пальцев ног разутых
Продавливался чернозём.

Там луна плывёт подобьем утицы
И, вздохнув гармоникой во сне,
Разбросав белеющие улицы,
Спит деревня, лёжа на спине.

За лесами спит деревня Гришино
От Москвы за много сотен вёрст.
Но зато пугающе приближена
К небесам, дымящимся от звёзд.

Осень настала внезапно почти,
Выткала серого неба ряднину.
За десять дней затяжные дожди
Перелопатили эту равнину.

Первый — на стёклах — морозца стежок,
Белым — разводы по крыше из толя.
Редкий, совсем ещё слабый снежок,
Лишь подчеркнувший неровности поля.

Жухлые листья опали с ветвей,
Тусклым ледком затянуло озёра.
В рощах и в комнатах стало светлей,
И удивляла обширность обзора.

В каком это было году? —
Не числится в сводке.
У нас на пруду
Любили купание с лодки.

Встал сильный, прямой.
Так резко пошло твоё тело,
Что лодка кормой,
Едва ли не ахнув, присела.

А сам ты уже в глубине,
Со светом в разлуке.
Таинственны камни на дне.
Водой увеличены руки.

И тут же опять —
Наружу, под солнце, — как мячик.
И враз не понять:
А что там, поодаль, маячит?

То лодка бочком
Дрейфует — куда ей деваться! —
Твоим же толчком
Отброшена метров на двадцать.

От пёстрых огней
Успевший отвыкнуть во мраке,
Ты движешься к ней,
Бросая ленивые взмахи…

Катались вблизи камыша.
А кто понахальней,
Ещё проплывал не спеша
Пред женской купальней.

Слепящая больно вода.
Неистовство света.
В крови навсегда,
Должно быть, останется это.

Но мы не вольны
Ни зрелость увидеть, ни старость
И что до войны
Безжалостно мало осталось.

Чуть свет, на третьем этаже,
В начале нового квартала,
Совсем замаявшись уже,
Надсадно девочка рыдала.

Не тем тревожила всерьёз,
Что плачет, этого не пряча,
Не бурной дрожью этих слёз,
А продолжительностью плача.

Вдруг замирала в тишине,
Казалось бы, уже окончив,
И в это верилось вполне,
Поскольку детский нрав отходчив.

Но лишь стихала, чтоб опять
Рассветной будничною ранью
Побольше воздуху вобрать
Для следующего рыданья.

В альбоме репродукций небольшом
Решительно уменьшены картины:
Наездник с фиолетовым плащом,
В кудряшках дети около куртины.

Уже на пост пора ночной звезде.
Густеет тень. Горит закат в запруде.
И женщина спускается к воде,
Ладонями поддерживая груди.

Крестьянского восстания момент.
Расцвеченная площадь городская.
И вдруг! — Не вся работа, а фрагмент
Предстанет, от себя не отпуская.

Один лишь куст над краешком тропы.
Один зелёный камень волнолома.
Одно лицо из тысячной толпы.
Одно окно светящегося дома.

Из целой жизни выхваченный вдруг
Кусочек жизни — маленькая тайна.
В прожекторный безжалостнейший круг
Она попала вовсе не случайно.

…Пришли записку или письмецо.
Дыши сырыми гроздьями сирени.
Приблизь ко мне прекрасное лицо
В задумчивости, радости и лени.

Час после спада жары.
Срок между светом и мраком.
Тень от огромной горы —
Предупреждающим знаком.

Груз напряженья несём,
Даже устали колени.
Вздох облегченья во всём.
Дань позволительной лени.

Гальки шуршанье в тиши.
Зелень солёной пучины.
Миг расслабленья души
Без объяснимой причины.

Сумерки в горы вползли.
Ткётся туманная пряжа.
Лишь золотится вдали
Лежбище женского пляжа.

Уверенный в своих правах,
Охвачен сладостным порывом,
Охотничек на островах
Гуляет по дубовым гривам.

Себя не числит чудаком,
Забыв о койке и о стройке.
Собака ходит челноком
И замирает в прочной стойке.

Его мгновенной дрожью бьёт.
А хитрый вальдшнеп рвётся боком.
Тогда он птицу рушит влёт,
Сам словно в обмороке глубоком.

А с неба льётся благодать.
Такая синь над островами,
Что невозможно передать
Всё это бедными словами!

Такая рыжая листва
В какой-то ласковой печали!..
Собака старая резва,
И всё — как будто лишь в начале.

Со смыслом или наобум
Они по гривам бродят парой.
И словно дальней жизни шум —
Для них листвы шуршанье палой.

Возвращалась поздно, не одна.
Расставались на лужайке плоской.
И потом смотрела из окна,
Как он удалялся с папироской.

А спустя мгновение спала
И во сне, зардевшаяся малость,
Убирала чашки со стола
И куда-то переодевалась.

На рассвете пели соловьи.
В комнате заметно холодало.
Руки обнажённые свои
Прятала она под одеяло.

Сновиденья путая и явь,
Выгибая заспанное тело,
Улыбалась тихо, будто вплавь
Озеро ночное одолела.

Свет ломился в просеку окна,
Притемняя крашеные рамы.
На предплечье — вмятины от сна,
Ночи кратковременные шрамы.