Константин Ваншенкин - Женщина за стеной. Лирика

Возвращалась поздно, не одна.
Расставались на лужайке плоской.
И потом смотрела из окна,
Как он удалялся с папироской.

А спустя мгновение спала
И во сне, зардевшаяся малость,
Убирала чашки со стола
И куда-то переодевалась.

На рассвете пели соловьи.
В комнате заметно холодало.
Руки обнажённые свои
Прятала она под одеяло.

Сновиденья путая и явь,
Выгибая заспанное тело,
Улыбалась тихо, будто вплавь
Озеро ночное одолела.

Свет ломился в просеку окна,
Притемняя крашеные рамы.
На предплечье — вмятины от сна,
Ночи кратковременные шрамы.

Воспользовавшись общим разговором,
Я выхожу из дома и смотрю
На гаснущую за вечерним бором
Холодную и мрачную зарю.

Так в грудь вобрать побольше кислорода
Стремятся, пересилив дурноту.
Так две затяжки сделать косорото
Выходят, коль терпеть невмоготу.

Но мне-то, для чего мне нужно это:
Пиджак набросив на плечи, стоять?
Заря потухнет меж стволами где-то,
И темнота низвергнется опять.

Над росами померкнувшего сада
Поблёскивают слабо провода.
Души необъяснимая услада.
Таинственная жизни правота.

Близ голубеющих предгорий.
Что в дымке утренней видны, —
Для комсостава санаторий
У мерно плещущей волны.

Всё было в тщательном порядке,
И открывались из окна
Две волейбольные площадки
И городошная одна.

Лишь у немногих, в день заезда,
На гимнастёрке, одинок,
Напомнив, что это за место,
Пылал манящий орденок.

На пляже, где тела их голы,
Лишь у немногих знак прямой
Хасана, или Халхин-Гола,
Или Испании самой.

Покрыт был чем-то вроде пакли
Ствол пальмы, смолкою сочась,
И йодом водоросли пахли,
Как пахнет ротная санчасть.

Война была не за горами.
Посверкивало в небесах.
Они тревожно загорали
В своих сатиновых трусах.

От сомнений вдалеке,
Медленны и важны,
В прибалтийском городке
Бьют часы на башне.

Чтобы, ночью пробудясь,
С остротой мгновенной
Вы почувствовали связь
С остальной вселенной.

Будто в синий рельс болтом
Среди сна ночного:
Звук тревожащий, потом —
Пауза, и снова.

И отчётливо слышны
С отголоском боли
Среди мягкой тишины
Временные доли.

Ночь в корпусе нашем приморском,
Одетом снаружи в гранит.
Над полом, надраенным воском,
Неяркая люстра горит.

Да только стихия морская
Отчётливо очень слышна,
Способствуя или мешая
Развитию ровного сна.

Позвольте, чему вы не рады,
Чего вы ещё лишены?
Одни — штормовой канонады,
Другие — ночной тишины?

Вы любите ту же пластинку,
И разница только одна:
Звучит ли она под сурдинку
Иль вас оглушает она.

Дождь. Дорога за село —
Как виток спирали,
Козырнул, взлетел в седло.
Вдалеке стреляли.

А немного погодя,
В комьях красной глины
Он лежал на дне дождя,
Как на дне долины.

День осенний шёл к концу
В свете рваной сбруи.
Сильно били по лицу
Ледяные струи.

Над печалью мертвеца
Низких туч теченье.
Долго мытого лица
Слабое свеченье.

…Не увидит сына мать,
Изведётся в горе —
Станет тихо угасать
И угаснет вскоре.

Будет ночи напролёт
Тосковать невеста.
А потом другой займёт
В сердце это место…

Изо всех небесных дыр
Льёт — не видно света.
«…Не дождался командир
От меня пакета…»

Нас завалили сиренью,
Впрочем, без всякого зла,
В зале, потом на сиденье
«Волги», что нас повезла.

Я, хоть считался бывалым,
Тоже почувствовал страх:
Так засыпает обвалом
Хижины в снежных горах.

Сжатые душною чащей,
Мчались от дома вдали.
Возле гостиницы спящей
Выбраться нам помогли.

Кисти сирени лиловой
Вновь на полу, на столе,
В жбане и в банке литровой,
В прочем случайном стекле.

Лестно вниманье эпохи,
Здешних сиреневых мест, —
То ли за звонкие строки,
То ли за самый приезд.

…Звёзды проносятся мимо.
Только кого укорим,
Если от сладкого дыма
Чуточку мы угорим?

Механизмы грозные — часы,
Так немало значащие в мире!
Золотого времени весы, —
Даже есть у некоторых гири.

Вот вы поднимаете свой взгляд.
Что они вам нового сказали?
Может быть, медлительностью злят
Бесконечной ночью, на вокзале?

Или вы расслышали их бой,
Явно схожий с колоколом дальним,
И на вас повеяло судьбой,
Расставаньем и напоминаньем?

Изящно отразясь в воде,
Стояли зябнущие грации.
А я не знал: какая — где,
Их положенья и градации.

Не узнавал их крепких тел
И личиков нелепо-кукольных.
А я, упав, заснуть хотел
Вблизи стволов, от срока угольных,

Где щебета катился вал,
Меж листьев яростно названивая.
Я тоже что-то понимал,
Но больше — воинские звания.

Забор тяжёлой влагою набряк,
Сырой песок налип на каждом ранте.
Вошла с дождя — сложила зонт в дверях
И вновь его раскрыла на веранде.

Округа вся водою залита,
И сумрачно в полях пустых и плоских.
Но яркий шёлк раскрытого зонта
Тревожаще расцвёл на голых досках.

Уже стояла осень в городке,
Листва с ветвей валилась неустанно,
И вяло колыхалось вдалеке
Холодное растение фонтана.

Он был здесь всем и каждому знаком,
Он летом пел, но осенью суровой
Казался ломким высохшим цветком
С прозрачно-серебристою основой.

Он шелестел, шуршал, а впереди,
Питаемые облачной рваниной,
Предполагались долгие дожди
Над этой нескончаемой равниной.

В саду снега сидели сиднем,
Не ожидая перемен.
А на окошке вашем зимнем
Потягивался цикламен.

Была короткая заминка
Пред тем, чтоб снова зацвести.
Он был как розовый фламинго
В начале длинного пути.

Как молодая балеринка,
Что на занятиях одна,
Задумавшаяся былинка,
Вдруг задержалась у окна.