***
Моя полуночная кухня,
Опять я в объятьях твоих. —
Бессонница жрёт меня, пухнет,
Питается, дрянь, за двоих.
Съедает и время и силы,
Морочит ночною тоской.
Нет места для жизни красивой
В стране, где бардак и отстой.
Страна—бедолага, сограждан
Учила не жить, – выживать.
Похмельною мучимый жаждой,
Народ обречён вымирать.
На свадьбах мы пьём, на поминках,
По поводу пьём или без.
Калинка – моя ты, – малинка,
Попутал тебя пьяный бес.
Когда же достигнешь предела,
Катясь по накатанной вниз,
Не в силах судьбу переделать?..
О, Русь не святая, очнись!
Тем, кто веселится за счёт обедневшего народа
Стихи мои не слишком веселы.
Но ведь и я не клоун на арене.
Хотите, вволю «петросяньтесь» вы,
Я предпочту Пьеро и в жизни и на сцене.
Стремитесь драму превратить вы в фарс.
Смеётесь там, где плакать лишь уместно.
Судьба народа не волнует вас, —
Ему на нарах вы всегда найдёте место.
Воруй, гуляй, российская шпана.
Здесь дуракам и подлецам закон не писан.
Идёт без объявления гражданская война —
Попранье вековых и заповедных истин.
В России что ни день – напасть иль пагуба,
И криминальному альянсу нет конца.
Российский дом наш стал похож на пагоду:
Средь «крыш» ни совести не видно, ни лица.
По одёжке протягивай ножки
Надела лучший я наряд из «гардеропа»,
Но вам почудилось – в селе моя родня.
Интеллигенция у нас, не как в «европах», —
И как никто, она поймёт меня.
Из шарфика и платья сшит мой блáйзер,
И брюки перешиты из старья,
Но ведь глаза прохожего – не лазер:
Не душу видит, – выгляжу как я.
А я иду в поношенном берете, —
Сама себе модель и кутюрье,
В мечтах о будущем, о солнце и о лете,
И рада, что жива и не в тюрьме.
Читала в школе я ещё Спинозу,
Сдала и минимум, и максимум прочла.
Но в той стране, где ценят «ностра козу»,
Судьба к начитанным и умным зла.
Я знаю, кто такой Дали не понаслышке,
Не только, что духи он в форме губ.
Такие умные всю жизнь читала книжки,
Так почему же мир со мной жесток и груб?..
В стране, где горе от ума, – все знают,
Народ здесь плохо переносит умный вид.
Но интуиция шепнёт: ждёт жизнь иная,
Не рай, но всё ж не наша «се ля ви».
«Тефаль, ты думаешь о нас» (Из рекламы)
По телевизору не видно панорамы:
Куда ни глянь, везде она – реклама.
Одна, Тефаль, ты думаешь о нас.
Мы о себе и думать—то устали.
Перебродили вина в уксус уж и в квас.
Мы – плоть от плоти, ты одна – из стали.
Как облака над океаном гнал пассат,
Так нас ветрами перемен болтало.
Пусть твой краснеет временами термостат,
А нам теперь стыдиться не пристало.
Продали недра мы, а также ум и честь.
Судьба и наша участь незавидны.
Быть может, совесть где—то ещё есть.
Без термостата, правда, и её не видно…
Жить и писать стихи!
Выше есть счастье ль мне?!
Только пусть будут тихи
К бедам моим сопричастники,
Которые, то бишь, соседи
Панельной моей «хрущёвки».
Мы так в ней, пардон, осели,
Что нет столь надёжной верёвки,
Которой бы из колодца
Жизни без денег, удачи
Вытащил тот, кому «хотца»,
Нас, кто живёт на сдачу
От тех хрущёвских авансов,
Какими бросались с трибуны.
Теперь—то у нас нет ни шанса.
Когда—то и мы были юны,
Полны надежд и амбиций,
Строили замки из пыли…
Теперь нас заели пиццей
И жить в «хрущёвках» забыли.
Мой слух оскорблён, мои чувства рыдают.
Настали, скажу вам, для них времена.
Я знаю, конечно, и хуже бывает —
Когда там цунами, чума иль война.
Беде характерно своеобразье —
Но есть в ней начало, есть пик и конец.
У нас же – хроническое безобразье,
Названье ему: эгоист, хам, подлец.
Годами для них создавались условья:
Сто лет процветает культ хамства и масс.
Отброшены в прошлое званья, сословья, —
Одним поют пойлом таких разных нас.
В бордель превратилась страна православья:
Невинность здесь девы давно не блюдут,
Пьют пиво и курят, ругаются славно,
И матом любого таким обкладут!
А, может, обложат. Точней, облажают.
Не в терминах суть, в содержании слов.
Никто никого здесь не уважает,
Чуть что, превращаемся тут же в послов,
В том смысле, что нас кой—куда посылают,
Пока доберёшься, получишь инфаркт.
В дорожку такого ещё пожелают,
И выдадут сразу в то место грин—карт.
Здесь новый вид спорта – плевок ближним в душу.
С культурой и тактом тут не победить.
Где совести голос всё глуше и глуше,
Цель – след не оставить, – грязней наследить,
Чтоб долго потом о тебе вспоминали,
Хотя бы и с худшей твоей стороны.
Сто лет ни за что нас сажали, пинали…
Что ждать гражданину несчастной страны?..
Сегодня воинственный хам правит балом.
Мат стал одной из разменных монет.
Совсем уже стадность страну забодала.
Покоя всю ночь от бездельников нет.
Убойно гремит в дорогих иномарках
Пародия музыки – ночью и днём.
Бежишь, от неё ошалев, в лес иль в парк ты,
Но грохот ударных достанет и в нём.
И нет изощрённее ночью нам пытки —
Что молот отбойный, что музыка та.
В стране беззаконья бессильны попытки
Хоть чуть облегчить себе ношу креста.
Химере в угоду страну мы отдали.
Народ не избег ни тюрьмы, ни сумы.
Не светлая даль, а болота нас ждали, —
Плоды пожинаем духовной чумы.
И скучно, и грустно от «тыкв» и от «реп» —
Так ум теперь русский зовётся.
Под окнами гулко звучит жуткий рэп,
Он в «репе» моей отзовётся
Лишь болью затылка, а, может быть, лба.
В стране слышу Баха я редко.
Под Бахуса музычку стали «колбать».
Ну, дед, погоди, зреет репка…
Сажать тебе репку, не пересажать,
Меж «клюквой» с трибун и «клубничкой».
А нам, простофилям, чего в жизни ждать? —
Снесёт ли рябая яичко…
Я не приемлю жизнь в стране,
Где продали и честь и совесть.
Мне больно, горько, стыдно мне,
Что страшных лет мы пишем повесть.
Кругом – продажность и враньё.
В стране судьёй стал главным – доллар.
На гниль слетелось вороньё.
Нажива здесь ценнее долга.
Где целомудренность ума?
Где благородство высших целей?
Удел народа – страх, сумá,
Что б нам с трибуны там не пéли.
Не думать, жить одним лишь днём.
Не создавать воздушных замков.
Уйти в свой мир, укрыться в нём,
Пусть будет он, как крепость, замкнут.
Куда ты мчишься, тройка—Русь,
В пути ломая столько судеб?..
К счастливой жизни? – Но, боюсь,
Нам, русским, места в ней не будет…
Мы – изгои в собственной стране.
Ей теперь народ её не нужен.
Увязает в хамстве и вранье, —
Мозг её наживою контужен.
Разбазарив недра и леса —
Как иначе: вор сидит на воре,
Демосу дала же власть—лиса
То, что написал он на заборе.
Погубила лучших из детей
Водкой, безнадёгою и болью.
Сколько ни работай, ни потей,
Всё равно ты был и будешь голью.
Что, интеллигенция, слабо
Размножаться, создавать и сеять?..
То ли нам переписать забор,
То ль уйти в пустыню с Моисеем?..
Я пытаюсь различить —
Звуком мир расколот, —
То ли музыка звучит,
То ли долбит молот.
«Хэви мэтл» меня давно
Сильно раздражает.
Где таланта не дано,
Грохот лишь «рожают».
Что там Моцарт, что там Бах, —
Жизни ритм сменился.
Бум—бум—бум да бах—бах—бах:
Чёрт в аду женился.
Бьёт копытом, бьёт хвостом
В барабан из стали,
В праздник, в будни и постом…
Как от них устали
Мои уши, слух души.
В жизни с прибабахом
Пиво есть и есть «суши» —
Места нет для Баха.
Нас разыграли, словно в карты иль в рулетку:
На кон поставлена огромная страна.
Не плачьте, бедные сограждане, в жилетку, —
В стакане истина, но не достать до дна. Весна 2006 г.
– Ах, сколько рассказов во мне сочинялось!..
Я, жизненный опыт свой в них привнося…
– О чём вы? Так что с ними сталось? —
В другие дела шла энергия вся:
На жизнь зарабатывать энную сумму,
Концы чтоб с концами хоть как—то свести.
В России синонимы «нищий» и «умный».
«Забота о ближнем» не даст расцвести
Чреватым для всех реализма плевелам.
Один детектив, как бурьян, глушит всё.
Писатель обычным в стране занят делом:
Момент выжидает, как тот карасёк,
Который словить не сподобилось щуке.
Он, спрятавшись в тине, покуда молчит.
И всё же однажды, не выдержав муки
Молчанья, он правду свою прокричит,
И камня на камне в пруду не оставит:
Знай наших, мол, «дикси»! Теперь, щука, жри!
Пусть жизни конец будет скор и бесславен,
Но я напоследок пущу пузыри!..
