А в России - больше всех. Что весьма обидно.
В этом заключается Русский наш Вопрос.
Кто в хамунистической состояли партии,
все при власти нынешней - в партии Хапок.
А народ в прострации, в коме и в апатии.
Только толстошеий - хапнул, кто что смог.
Так за разговорами мы три литра выпили,
с чего - не поняли, но шибало в нос.
За Россию чокались, чтоб спаслась от гибели,
и конечно, с гордостью за Родной Вопрос.
Ну, давай, открывай,
и налей - не жалей,
чтоб было все,
как у людей.
1991-93
Какой кромешною дорогой
мы шли из абсолютной лжи
к Свободе горькой и убогой
и к Правде, купленной за жизнь!
Я пью Свободу, словно водку,
дурею, плачу, матерюсь...
С ноги несбитую колодку
тащу по кочкам через Русь.
И подражая власть имущим,
тщеславной жадностью влеком,
летаю в западные кущи
голодным, нудным простаком.
И в страхе вижу, как Свобода
печет из хлеба русских нив
чудовищ нового народа,
сны разума заполонив.
И снова смуты перманентны,
и власть ворует, пьет и врет...
И снова мы интеллигентны,
и не за нас опять народ.
Живем и прячемся от свету
к стихам и к музыке глухи..
Так трудно написать поэту
простые, ясные стихи.
Мудрим и маемся от дури,
полубезумен разговор...
И вновь со дна житейской бури
всплывает самый мелкий сор.
И нет признания таланту,
и забавляет хамов хам.
И невозможно музыканту
придумать музыку к стихам.
Живем темно и осторожно,
гигантской стала наша клеть...
И прокормиться невозможно,
и разоришься умереть.
О чем поют и по-каковски?-
пол не понять по голосам.
И только горестный Чайковский
возносит душу к небесам.
И снова право глупой силы
маячит где-то невдали...
И только женщины красивы,
и только дети - соль Земли.
1992
Ты задавал ли Творцу вопрос -
в чем перед ним виноват,
шумливый рокер с помойкой волос,
мой меньший, заблудший брат?
Если ты умен и король,
и клево давишь на гриф -
любое слово твое - пароль,
а мощи и задница - миф.
Нашарит народ пророков и распинает их.
Кончилось время Рока,
черная Птица Шока
долбит нас в череп, псих.
Если в штанах у тебя предмет,
а в голове шуруп,
то миллионы незрелых лет,
слыша тебя, умрут.
Ты специально орешь муру,
зная, что стоит фул.
И жрут козлы твоих слов траву,
России даря свой стул.
Сняв от трудов рубаху,
Харон опустил ввело...
Смотри на него без страха.
Это эпоха Баха -
время Рока прошло.
Попробуй спеть, старик, для меня,
чтоб я дослушать смог,
чтобы Чести моей броня
впустила в себя твой слог.
Я жду с надеждой твое кино,
сюжета души струю.
Но ты наливаешь дрянное вино
в стаканы голов хамью.
Прикид не прикроет срама —
эти псалмы - фуфло.
Словесность в помойной яме!
Но кончилось время Хама.
Время Срама пришло.
Ты тщишься, что отражаешь Мир,
шизоидный Век Отцов,
затылком зная, что этот пир -
налог на родных глупцов.
И все равно я терплю твой крик,
сиротский вой Сатаны.
Ты миллионам в кишки проник,
а сам потерял штаны.
С Запада и с Востока
под Крысолова око
текут простаков стада.
Но кончилось Время Рока...
Пришли Времена Стыда.
1993
Подъезжаю к океану,
но не с русской стороны.
В Сан-Франциско от туману
даже шопы не видны.
У меня пусты карманы-
на фига мне этот шоп.
Мы под мухой, но не пьяны.
Это очень хорошо!
Океан, океан,
ты опять сегодня пьян...
я пришел для разговора
по душам и по уму.
Только пьяницу и вора
без бутылки и без спора
не научишь ничему.
Мы здесь ходим, как буржуи
вдоль по стрит и авеню.
Если кто-то забушует,
я их вмиг угомоню.
Дам по будке и по банке,
чтоб не квакали муру.
Я по фене на Лубянке
ботал, как и в цэрэу.
Океан, океан,
ты шизо и хулиган.
Ты гуляешь и бушуешь,
и плюешься, как шпана...
Душу серую, лихую
на судьбу свою бухую
плещет пьяная волна.
От Нью-Йорка до Майами
шли мы влево и вперед.
И на Тихом океане
свой закончили поход.
Солт-Лейк-Сити пролетали
словно Пензу и Туву...
Ни хрена мы не видали,
только водку и жратву.
Океан, океан,
залечи мне тыщи ран -
от жены, и от детей,
и от всей родни моей,
от Земли и Небосвода,
от высокого стиха,
и от русского народа,
и от пьяного греха.
1993
"Бог искушал Авраама и сказал ему:
...возьми сына твоего, ...
...которого ты любишь, Исаака, ...
...и принести его во всесожжение ..."
Ветхий завет. Книга Бытия 22,1-13.
Это чувство называется - Печаль,
ощущается в упадке и тоске...
Или дней неверно прожитых нам жаль,
или пяток, позабывших о песке?
Покачаемся на волнах, как киты,
и пора на глубину, на глубину.
Наши правила безумны и просты,
наша клетка так похожа на страну.
Покопайся в чемоданах, в сундуке -
там ты крылья позабытые найдешь...
В них на Землю ты явился налегке...
Вещи, деньги, мебель, книги - это ложь!
Все написано в Душе и в Небесах,
только Боги переставили слова.
У любимых эти истины в глазах.
А еще их помнят ветер и трава.
Это чувство называется - Печаль,
ощущается в прощаниях, как страх.
Или дней, что без Любви я прожил, жаль,
или крыльев, позабывших о ветрах?
Ты вернешься в ту далекую Страну.
Миг прощанья с Этим Миром - миг любой.
Не пугайся ни Богов, ни Сатану,
если Память и Любовь всегда с тобой.
Ради творца не унижу сына,
ради Царя не испорчу песнь.
От тропаря до струны клавесина,
от суеты до великого сплина
все мне - Благая Весть.
1994
Я люблю этот бедный вертеп,
это скопище наглых эстетов
и владельцев ножей и кастетов,
и парламентской придури рэп.
Я бежал с молодежных собраний,
с целины и армейской муштры.
И фуфло журналистских писаний
не проникло в мои конуры.
Я любил это хамство и мрак,
эти улицы пьяных рабочих,
и героев войны у обочин,
и кровавый замызганный стяг.
Я любил первомайские лица,
идиотских восторгов накал,
когда мог под вождями напиться
тот, кто брал и не брал интеграл.
Я живу на земле, где ублюдки
нами правят и в уши поют,
где невиннее всех проститутки,
вожделенны кулак или кнут,
Наши самые главные дяди
врут в газетах и врут через рот,
содержа, как макак в зоосаде,
терпеливый, безмолвный народ.
Разжирев на вранье, журналисты
смотрят честно с экранов на нас.
И, глупее всех больше, артисты
забавляют владетельный класс.
И с дурманом в крови и в кармане
спят бомжи в полутьме чердаков,
и дыша перегаром в тумане,
дети грабят и бьют стариков.
Умирает Страна некрасиво.
Похмеляясь и пробуя красть,
И насилует тихо Россию
сам народ, что поднялся во власть.
Я и сам, как убийца угрюмый,
спрятав маленький ножик в карман,
поутру начинаю из рюмок,
а к полночи глотаю стакан.
А во сне чиноправные морды
обещают прогресс и уют,
прибивают на сердце мне орден
и слова о свободе поют,
А проснусь, и заплеванный Питер
принимает меня, как бомжа.
И плетусь я, засунутый в свитер,
без любви, без Страны, без гроша
О, Господи, что там в Гад Буке
