Молюсь за женщину, которая со мной,
За женщину, которую уж пятьдесят я знаю.
И все равно я вижу в ней ту красоту,
В которую влюбился я когда-то,
Она мне украшает жизнь, поэтому живу,
Она со мною, не Ксантипою Сократа.
При всех грехах моих, любовь я к ней храню,
Она любовь мою навеки заслужила,
Она святая женщина и преданность свою
Мне без остатка в жизни подарила.
Когда встаю, молюсь за сына и жену,
Я Господа благодарю за день насущный,
Дать всем хорошим людям по добру,
И подбодрить меня в заботах сущих.
Затем почистить, дать еду коту,
Которого с женою любим мы безмерно,
Он умный, поумнее нас, и потому
Ему внимание оказываем непременно.
Похолодало, время растопить камин,
Подарит он тепло моей любимой,
Она берется за уничтожение морщин,
Борьба со старостью кусочком льда – долой морщины.
Затем уборка в доме – хватит на двоих,
Да завтрак приготовить – нужно время,
Затем немножко надо почесать язык,
Проблемы сына обсудить, ведь тоже бремя.
Он врач, и денежки идут большим трудом,
А тратит их налево и направо без раздумья,
И к сорока шести лишился он почти всего,
Ну половину бывшего, полпенсии – безумье.
Ругать нам стыдно сына-добряка,
Но страх – уйдем, а он останется без денег,
На обсуждение проблем уходит два часа,
А толку что ругать, ведь не бездельник.
Зато бездельнице-жене досталось все,
Полпенсии и содержание на годы,
Которые хватает ей на все про все,
А нам на старости душевные невзгоды.
Затем, если жена больна, готовлю ей обед,
Хотя обед тот ест она с опаской,
Невкусно, в этом тот секрет,
Что я спешу писать стихи, не до обеда, ясно.
Затем пишу стихи, зачем не знаю сам.
Быть может опыт жизненный влияет,
О смысле жизни, о любви, что Фрейд сказал,
Часа четыре писанина занимает.
Награда Божия за прошлые труды,
Которые всю жизнь меня с женой сопровождали,
Поверили мы в Бога – божьей красоты,
Которую на старость лет нам дал не забываем.
Сынок наш забывает заповедь, что чти отца и мать,
А это значит слушайся советов,
Которые единственно те люди могут дать,
Которые к нему в любви – одни на целом свете.
Эх, надо бы доубирать, а сил тех прежних нет,
Их операции тяжелые, года отняли,
Уборку пылесосом начинать, аж нет,
Пыхчу, а надо, чистоту все время соблюдаем.
Закончено, ну, время нам поговорить,
И в книжке почитать чего не знали,
А после ужина камин топить,
Чтоб вечер и в тепле и без печали.
Поговорить всегда нам есть о чем,
Ну посмотрите все подорожало,
А пенсия то прежняя, правительству все нипочем,
Что за услуги и лекарства платим мы немало.
Не понимают наверху, что рубят сук,
Тот на который сели так уютно,
Ведь сами станут старыми, услышат стук,
Своих костей, ох будет бесприютно.
Ну, почему не сделать скидку старикам,
На транспорт, на лекарства, ведь не обеднеют,
Не могут, денежки ведь не пойдут в карман,
А по-другому воры не умеют.
Ну ладно, с Божьей помощью святой,
Ведь в жизни не такое мы видали,
Хлеб есть, над головою потолок сухой,
Уют домашний, мы работою создали.
Вот вечер наступил, у телевизора сидим,
Так редко что-то ценное, убийства, делать что не знаем,
Насилие, порнуха, весь сюжет один,
Чтоб душу разложить, зачем, мы понимаем.
Они-то знают наверху, зачем все так.
Затем, поуправлять-то легче дураками,
Чем умными, он ведь не такой простак,
Что слушает и хлопает ушами.
Как жаль, что раньше мы от Бога были вдалеке,
В России заповедям не учили,
А с возрастом мы к Богу подошли,
И двери замкнутые от сердец ему открыли.
Какая радость, счастье мы уж не вдвоем,
Без Бога сколько мы ошибок совершили,
По жизни мы теперь втроем идем,
Не осуди нас Господи в своей господней силе.
Позволь достойно место нам занять,
В той бесконечной дали, где в туманах,
Придется нам когда-нибудь перед тобой предстать,
Где жизненных нет миражей и жизненных обманов.
15.02.2010
P. S.
Ну что ж, за просто так, в другую жизнь мы не уйдем
Пока живем, мы позаботимся о сыне,
Быть может книжки напечатают потом,
И миражом тревоги наши все пройдут отныне.
Случай на реке Лимпопо. Быль
Однажды в Африке, известно всем везде,
Где речка Лимпопо чудесная струится,
С дороги лишь свернуть, и там невдалеке
Теленочек спустился к озеру напиться.
В том озере кувшинка нежная цветет,
Там крокодил и бегемот сцепляются, как волки,
Зол крокодил на бегемота и наоборот,
И сплетни распускает крокодил, и кривотолки.
Теленочек чудесный из породы «гну»
Хотел из озера воды холодненькой напиться,
А крокодил схватил за мордочку и потащил на дно,
И с криком ужаса фламинго начали кружиться.
Они кричали в ужасе: «Не убивай его!
Эй, бегемот, скорей беги – случилось вдруг несчастье!
Скорей спеши – утянет он его на дно
И там сожрет! Ну, как нам избежать напасти?»
И бегемот затопал, тонны развернув,
Помчался на спасение несчастного теленка,
Огромной пастью крокодила оттолкнув,
Теленка подтолкнул на берег, словно своего ребенка.
Столпилось вокруг все лимпопошное зверье,
В молчанье с изумленьем за происходящим наблюдало,
Как многотонное, нелепейшее существо
Огромным языком теленка все лизало и лизало.
Но умер он, о, горе, утонул, не ожил…
Из бегемота глаз слеза бежала,
Он медленно от мертвого теленка уходил,
И в горести застыв, природа замолчала.
Вдруг прекратился птичий перезвон,
На озере кувшинки и цветы от горя все позакрывались.
Лежит, закрывши глазки, неподвижно он.
И почему не двигается? Звери удивлялись.
Но видел краем глаза добрый бегемот,
Как крокодил теленочка под воду увлекает,
Но все же уходил вдоль озера тихонечко вперед,
Что происходит позади, как бы не замечая.
И все вернулось на круги своя. Теперь
На Лимпопо засуетилась жизнь от края и до края,
Как будто не было трагических потерь.
И это хорошо, ведь вечной грусти не бывает.
Нас тыщи лет терзали, мучили и убивали,
В отличие от бегемота, над жертвой не прольем слезы.
В жестокости своей над ней не зарыдаем,
Нет состраданья больше в нас, давно уж нет, увы.
Нам только ухватить, как жить, мы знаем,
Мы не животные, к тому же над природой мы цари,
Мы умные, мы все на свете понимаем:
«Пред вами суд и правда – все молчи» [10] .
Я видел фильм документальный – эту быль,
Вдруг защемило и затрепетало сердце,
А что над жертвою так редко плачут – этого не позабыл,
А где слезу-то взять – от сердца и души закрыты дверцы.
11.09.2009
Коридор коммуналки – вдоль стены керосинки
Запах кислой капусты – недоваренных щей
Проржавелая мойка, в ней кусочки обмылков
И щекотка по телу надоедливых вшей.
Керогаз – керосинка в это время лихое
Были наши кормильцы нас спасали тогда
Из гниющей картошки, да притом с кожурою,
Приготовят котлетку – доживем до утра.
Керосинка на тумбочке – сковородка дымится
Слюдяное окошко, а за ним – фитили.
Без нее нам конец – жизнь должна прекратиться.
Ведь на чем приготовишь? Без нее хоть помри.
Ну, а запах не надо просить повториться.
Навсегда поселился в коммуналке теперь
Если запах собрать – мог бы там появиться
Вдруг шедевр под названием «Кoко Шанель»?
Керосиновый запах, проникающий в стены,
В коммуналке живущим – он проник навсегда.
Уж прошло шестьдесят, он всегда неизменен,
И нередко во сне посещает меня.
В той ушедшей дали – вдруг заохала мама,
Керосинка зафыркала – перестала варить.
И соседка-профессорша – престарелая Дама,
Подсказала нам, к счастью, что надо купить.
В керосиновой лавке мне купить керосина
Для ребенка опасной та покупка была
Вот бутыль и последние деньги для сына
Чтоб купить керосина – и сварилась еда.
Неподдельная радость, мне доверили это
В девять лет. Я, наверное, взрослый теперь.
Притащить керосин, ну, и спички при этом.
Я – счастливый, я – гордый, я быстро – за дверь.
Мы, военные дети, взрослели так рано
По сравненью с теперешнимим были мы старики
Без одежды и обуви, как цветы средь бурьяна
В лихолетье войны выживали, росли.
Станиславского улицей я спешу к керосинной
И бутыль трехлитровую прижимаю к груди.
Я боюсь, что закроется и дорогой недлинной
Я бегу к этой лавке, что там впереди.
Дверь. Толчок. Я – внутри керосинной.
Ой, наверно бы, в обморок упала Шанель.
Этот запах волшебный – смесь запахов дивных.
Ощутишь ты как только приоткрыл эту дверь.
Запах черного мыла, свечей, гуталина
Фитилей, проникающий запах в ноздрю.
Он от бочки большой, что полна керосина,
До сих пор так волнует, почему – не пойму.
В этом сумраке сером, безысходном и мрачном
