Любовь Столица - Голос Незримого. Том 1

То было там, у нас… И тридцать лет назад!
Октябрьский дождь то тих, то лился как из ведер…
В перловой пронизи мерцал Каретный Ряд,
Где юный ваш театр, глядящий в старый сад,
Огни свои зажег… Впервые шел Царь-Федор.

Впервые с серых волн завесы раздвижной
Крылами белыми взмахнула ваша чайка, —
И дивным новшеством, и чудной стариной —
В Москве, столь каменной, бревенчатой Москвой
Со сцены дунуло!.. Парча, рядно, китайка…

Там правда русская воскресла вдруг во всем:
В окатном говоре, в медлительном движенье…
В венчанном простеце, несчастном и святом!..
И этот дух живой, раз вспыхнув, и потом
Горел у вас в стенах, был в каждом достиженье!

Минуло милое… Живешь как в тяжком сне…
Но ныне, вспомянув те солнечные годы,
Я с вами праздную! И так отрадно мне,
Что здесь, в далекейшей, но близкой нам стране
Вас чествует и цвет болгарского народа…

Живите ж, творчески пылаючи! Чтоб нам,
Когда мы радостно-взволнованною стайкой,
Как птицы, из чужих к своим примчим краям,
Среди церквей Москвы и ваш светился храм,
Средь голубей Москвы белела бы и чайка!

Как схожи всех славян истории! —
Как будто бы одна то книга…
В равнинах, в горах, на предгории
Их бытие встречали зори и…
Вдруг нависала туча ига.

Всем, всем нам было предназначено
Узнать гнет замка иль становья —
Неметчины иль Азиатчины, —
О воле встосковать утраченной
И вновь ее добиться кровью!

Но нам, Руси, всего не ближе ли
Народ тот маленький, чью веру
Серпы турецких лун не выжали,
Чей дух, язык, нам общий, выжили,
Уйдя в балканские пещеры?..

Недаром в годы добатыевы
Наш Святослав-князь, вечный витязь,
Забыл врата родного Киева
Для дальней солнечной страны его,
Где жил, победами насытясь!

А князь Владимир, ставши старее,
Из всех сынов взлюбив, приблизил
Того, кому глаза столь карие
Дала красавица Болгарии, —
Святого княжича Бориса.

Потом… Но Русь в великой скромности
Помянет ли свое деянье?
Оно в сияющей огромности
Сердцами лучших бóлгар помнится,
Как жертвенное состраданье…
Под пышно-пушечными дымами,
В сугробах Шипки, мглах Дуная
Мы, верю, стали побратимами,
Объятьями нерасторжимыми
Друг другу в бедах помогая!

Там, где север диковинно-дикий,
Где леса зелены и зимою,
Где и в полночи зори не меркнут, —
В крае вьюг, медведей и брусники
Верой столь же чудесно-простою
Создалась наша русская Церковь.

И встает перед внутренним взором
Вся она нерушимейше-крепкой,
Ненаглядно-прекрасной – подобной
Вековым новгородским соборам
С куполами лазоревой репкой,
Толстых стен белизною сугробной!

Шли века, – и она возникала
По российским нагорьям и скатам,
В черном ельничке, в поле зеленом,
В гордом городе, в пустыньке малой,
Отзываясь на беды набатом,
А на радость народа – трезвоном.

Возникала – белела – звонила,
Осеняла – светила крестом нам…
И когда по чужбинам суровым
Мы рассеялись в дали унылой,
Стала странним, гонимым, бездомным
Только церковь отчизной и кровом!

В ней глядят на нас милые лики
Наших всё-то прощающих Спасов
И скорбящих о всех Богородиц,
А в настенной цветной повилике
Между Сиринов и Китоврасов
Манят русский подвижник, юродец…

Воска ярого пахнет в ней гарью,
Парчевою московскою тканью
Да смуглеющей теплой просфоркой,
И поют-гудят киевской старью
Тропари, кондаки, величанья,
Шестопсалмия скороговорка…

Выйдешь вон – мир светлей и просторней,
Бремя свеялось, горе смололось…
Вся душа твоя – вроде киотца
Для кротчайшего Образа в терне!
И звучит в ней ласкающий Голос:
«До конца претерпевый спасется».

Вышли в небо отовсюду звезды-ясыньки,
А с Востока – всех поболе да блестящее,
И стремила та звезда продлиновенный луч,
Словно перст, нам, человекам, указующий
На вертеп – на кут овечий меж сугробных круч,
Где сам-треть ютился Старец, в нем ночующий,
И где Боговою люлькой стали ясельки,
Уж такие-то простые, немудрящие…
Вышли, вышли в темь ночную звезды-ясыньки,
А одна средь них особая – учащая!

Породился-положился в эти ясельки
Отрок-свят, Дитё от века небывалое! —
Светел в золоте соломин и кудрявых влас,
Меж белешеньких, заснувших уж баранчиков
Он лежит – не спит, всё думает, жалеет нас,
Нас, земных, недолговечных горьких странничков…
Во слезах Его лазоревые глазыньки,
Во улыбинках уста медово-алые.
А родился в мир, сошел с престола в ясельки
Сам Пречистый Спас, Дитё покуда малое.

И склонялась – любовалася Им Девица,
Раскрасавица, что Яблонька ращеная!
С кос струится поднебесно-голубой платок,
Крин архангельский цветет меж смуглых рученек.
Сзади смотрит, опершися на кленов посошок,
Старец ласковый, честной Ее обрученник.
Перед Ней же бьет поклоны, ждет, надеется
Люд захожий – всё российские, крещеные…
Та, красы-то неописаннейшей Девица,
Богородица была, к мольбам преклонная.

Ох, грязна людей одежинка и латана,
Сами усталью полны и всякой скверною:
Злым уныньем и гордыней грешен тот, кто стар,
А нечестьем, самочиньем – те, кто молоды…
«Что Царю-Христу, – вздыхают, – принесем мы в дар?
Нет у нас, у горемычных, ныне золота,
Нет у нас, у окаянных, масла-ладана,
Есть у нас одна лишь вера наша верная!»
Ох, темна душа у русских, неопрятана,
Да печаль-то в ней о том нелицемерная…

Всполошилась – заступилась Мати Божия, —
И промолвил Спас, гостинца не отринувши:
«Ой вы, люди-человеки, пришлецы с Руси,
Зраки странничьи приявшие и рабии!
Всех взыскующих доводят до Меня стези,
Как вели волхвов с Индеи да Арапии…
И покроет дар ваш, знайте, всё негожее,
Всё поборет ваша вера, горы сдвинувши!»
…………………………………
Возгорайся же ты, милостию Божьею,
Солнце правды, после долгой ночи минувшей!

Тогда, давно, была я суеверка ли?
Но незабвенной ночью, лунной, святочной,
Чтоб погадать, помчалась на крыльцо.
Ты шел вослед… И мне явилось в зеркале
Глядящее маняще и загадочно
Твое лицо.

Свежо, светло, в бесстрастной неподвижности,
Под лыжным шлемом, темным, облегающим,
Лик крестоносца в боевой броне
Иль пóслушника в куколе подвижничьем, —
Лик неземной красы, почти пугающей,
Но милой мне…

Всё ближе, ниже… Ниже, неизбежнее…
И строгий рот, бенедиктином пахнущий,
Вдруг к моему, вздохнувшему, приник…
И сердце замерло, чтобы забиться бешеней,
И покачнулась я, тихонько ахнувши…
О, этот миг!

Луна неслась Жар-птицей среброкрылою,
А снежный ельник, черный и опаловый,
Нас в колдовское замыкал кольцо.
Коль не судьба – ужель не отстранила б я?
Коль не судьба – да разве целовала б я
Твое лицо?!

Судьбу свою увидела я в зеркале, —
И вот всю жизнь, пожалуй, слишком долгую
С покорной радостью несу ее.
На улицах, в музее тихом, в церкви ли,
Средь стольких лиц, ищу и вижу только я
Одно, твое.

И пусть закрою взор – в глуби души моей,
Как в зеркале, всплывает всё тогдашнее:
Луна, леса, гадание мое…
И холодом, и пылом розовимое,
Знакомое и всё ж непостижимое
Лицо, как высь прекрасное и страшное —
Свое иль… чье?!

Утрата наша велика.
Ее, о други, не восполнишь!
Вновь русский путь облекся в полночь
И в траур – сердце и рука.

Орел, очит, могучекрыл,
Скрывается, в лазури канув…
Так брег лазурный в дальних Каннах
Орла российского сокрыл.

Великий – князь и человек —
Великий духом, ростом, делом,
Он юношей и поседелым
В походы шел, как встарь Олег.

Стоял за очаги славян
И светочи своей отчизны…
Да, слезы о почившем брызнут
В селеньях многих, многих стран…

Утрата ж слишком велика.
Ее не исчерпаешь плачем!
Что вчуже я иль ты, друг, значим
Без имени, чья мощь громка?

Где наша сабля, стяг, скакун
И край любезный, где боролись
Мы все – гвардеец, доброволец,
Улан, казак, гусар, драгун?

Мы – отблеск доблестных полков,
Полков – Величеств и Высочеств…
А ныне – серой тьмой рабочей
Согнувшиеся у станков,

Немые у гудков такси,
Нагие в жгучей ночи копей, —
Мы, кто любовь таит и копит,
И ждет, и ждет ее… Руси!

Печаль, о други, велика…
Но устрашимся ли, как дети?
Нет. Воински сей прах мы встретим —
Глаза – к нему, к виску – рука.

И клятва – в сердце: быть, как Он,
Непререкаемейший Витязь!
Чтоб в час, как кликнут нас: явитесь!
У крестоносных встать знамен.