И грусть его не горька.
Лишь только пальцы,
Как спазмы, сжимают
Горло солдатского вещмешка.
«Я помню, как слегка вздремнул…»
Я помню, как слегка вздремнул,
А после резко встрепенулся —
Ведь я приехал в Барнаул,
Ведь я из Армии вернулся.
Я помню тот осенний день,
Асфальт повсюду перекопан.
И даже дембельский ремень
Напоминать стал об окопах.
Казалось, только что прошли
Бои всемирного размаха,
И люди в ямах залегли
От удушающего страха.
Я никого не обманул
И никого не опечалил,
Когда покинул Барнаул,
Когда домой в Рубцовск отчалил.
Траншеи с комьями земли,
Трущоб осевшие бараки —
И здесь бои как бы прошли,
И город новой ждал атаки.
И люди прыгали, как блошки,
И я невольно содрогнулся —
Что не из Армии вернулся,
А выскочил из-под бомбёжки.
«Уж как она меня любила…»
Уж как она меня любила?!
Порою на день десять раз
Мне клятву верности твердила —
И слёзы утешали нас.
Бывало, я приду с работы,
Электроплитку починю —
Она готовит мне компоты,
А я ей песню сочиню.
И было в жизни всё так прочно,
Мы с ней играли в две руки,
И не могли нас опорочить
Любые злые языки.
Потом я в Армию был призван.
Она писала мне, писала,
Любовью так пылали письма!..
И вдруг, как без вести, пропала.
Я по наивности вначале
Военкомат просил – подробно,
Чтоб там, на месте, разобрались.
И разобрались – всё законно…
Она живёт теперь с другим.
Счастливо, якобы, живёт.
И новый муж ей так любим,
Что просто зависть всех берёт.
А я живу в другом квартале
И до сих пор всё не пойму
Того, что средь своих печалей
Я не завидую ему.
Много поэтов разных
Действуют на Руси,
Горьких и с лирой праздной,
Боже, всех упаси.
Слышу их в каждом крае —
Тикают, как часы.
Совесть по ним сверяем —
Боже, всех упаси.
Только Твоё дыхание
В музыке красоты.
Даже когда молчание,
Господи, это – Ты.
Знаю, что час неровен,
Вздрогнут мои весы —
Каждый поэт греховен,
Боже, всех упаси.
Скоро с меня Ты спросишь
И об этой мольбе.
Если не упасёшь их —
Я молюсь о себе.
«Весна ещё лежит под снегом…»
Весна ещё лежит под снегом,
Такая тонкая, с подснежник,
Но всё же слышно иногда,
Как ощутимо оживает
По капле первая вода.
Она, как маленькое сердце,
Стучит по корке изо льда.
Она хотела бы погреться,
Но холод ходит у пруда!
О, как его звон капель бесит!
На крышах, ставнях и в саду
Он их сосульками повесил
Для устрашенья на виду.
Но чем сильнее холодило,
Чем жёстче капли стужа жгла,
Тем больше те в себе копили
Победоносного тепла.
И час пробил. И
наступленье!
Лёд тронулся – и в бурунах
Вода несла освобожденье.
А проще – к нам пришла весна.
«Ночь уходила, и рассвет…»
Ночь уходила, и рассвет
Повсюду проступал.
Как будто бы за много лет
Впервые он ступал
По этой тихой мостовой,
Где на крылах зари
ЦУМ, как аквариум с водой,
Светился изнутри.
Где в этот час весь мир уснул,
И первая звезда
Так покидала Барнаул,
Как будто навсегда.
«За ярами и за сараями…».
За ярами и за сараями
Оседает, рыхлея, снег,
И с утра во всём Потеряеве
Воробьиный весёлый смех.
Возле кузницы, из-под снега,
Появились хребты телег,
Неожиданно, словно с неба,
Опустились они на снег.
Сани в луже, и гусь, ступая
В воду, важно гундосит – воот…
И корова, плетень шатая,
Как бы лыбится во весь рот.
И во всём всё такое наше,
И такой в синеве азарт,
Что петух, на забор взобравшись,
Загорланил —
смотрите, март!
«Народ толпился у базара…»
Народ толпился у базара.
Садилось солнце, и ручьи
По улицам, по тротуарам
Несли кораблики свои.
А в красном небе, исчезая
И возрождаясь вновь вдали,
Родные избы узнавая,
Весну трубили журавли.
С восторгом и неясной грустью
Я ощущал жнивьё полей,
Как будто сам летел над Русью
В той стае белых журавлей.
«Под берёзой сидит пастух…»
Под берёзой сидит пастух,
Он к утру заметно продрог.
Как ковёр расстелился луг
У его посиневших ног.
За рекою стоит туман,
А на стане – гудит движок.
Пятерню запустив в карман,
Он с улыбкой достал рожок.
Отчего захотелось вдруг
Подудеть, он не знает сам —
Просто зорька,
Цветущий луг,
Прикоснувшийся к небесам.
Полночь тёмно-синяя.
В тишине
Крупные, как яблоки,
Звёзды светят
Низко так, что чудится,
Можно мне
Палкою сбивать их,
С крыши свесясь.
Я иду по тропочке
За сады.
Там меня Николка
С другом встретят.
Зачерпну из озера
Я воды,
Звёздами оттянется
Край берета.
Мы напьёмся досыта
Той воды,
И она поможет нам
Расхрабриться,
Мы минуем полозом
Злой пустырь…
Яблоки колхозные,
Как жар-птицы.
Раз и два – за пазуху,
Раз и два.
Сторож нас почует,
И вдогонку
Соль забарабанит,
И трава
Хлестанёт по пяткам
Зло и звонко.
Я вбегу во дворик свой,
Отдышусь.
Яблоки колхозные —
Всё забава,
Но, однако, прежде чем
Спать решу,
Выпущу в свой садик
Волкодава.
«Качнулись крылья, самолёт…»
Качнулись крылья, самолёт
Чуть разогнался и над полем,
Как стрекоза, как листик что ли,
Подпрыгнув, начал свой полёт.
Люблю я с детства самолёт.
Люблю смотреть я, как со старта
Вмиг изменяются поля,
И кажется волшебной картой
Назад скользящая земля.
О, самолёт. Холмы, озёра,
Всё может в сказку превратить,
И вот уже огромный город
Могу на кепке разместить.
А он всё выше белой строчкой
Уходит в небо и вдали
Сейчас, наверно, тёмной точкой
Едва лишь видится с земли.
«Мы в лёгкой лодке ладно пронеслись…»
Мы в лёгкой лодке ладно пронеслись.
Коснулось солнце краешка воды,
И две струи за нами разошлись,
И улыбнулся дед из бороды.
Туда, туда, где стынут камыши,
Туда, туда, где водится карась,
И звёзды ночью падают в тиши,
Как рыбы, чешуёю серебрясь.
А после дед в уютном шалаше,
Вдыхая пряный запах табака,
Расскажет мне всё то, что на душе,
Всё то, что на душе у рыбака.
И я увижу спутанные сети,
Большую рыбу в золоте зари,
И всё замрёт, как замирают дети,
Лишь только двери в сказку отвори.
«Из пол-литровой синей кружки…»
Из пол-литровой синей кружки
Я пил парное молоко.
Светились лунные дорожки,
Светились призрачно, легко.
И я, пастух, уединённо
Лежал, на сене развалясь,
Корова умиротворённо
Уже за жвачку принялась.
А я лежал. В пустую кружку
Глядела сытая луна,
И прямо у окна избушки
В пруду купалась тишина.
И, растревоженное ею,
Бесилось царство лягушат,
А облака с такой же ленью
Ползли, как тыщу лет назад.
Казалось всё непреходящим,
Соприкасаясь с тишиной…
(Мир часто притворялся спящим
Всего за час перед войной.)
«Я знаю всё о нём подробно…»
Я знаю всё о нём подробно.
Пустой рукав – под ремешком.
Рука потеряна под Ровно —
Искусство стало ремеслом.
Когда-то глина звоном гимна
Звала с ладоней высоко.
А ныне кисочек из гипса
Он лепит левою рукой.
Война ему всё реже снится,
И только «гипсовая мисс» —
Во мраке стынущая жрица,
Мерцает, словно обелиск.
В который раз в июле,
В который раз
Дождь в старом Барнауле
Гостит у нас.
По-деревенски старом,
Раскинувшим дворы
У сонного базара
И у горы.
Гляжу в окно на мостик —
Вечерний свет.
Вдали, как на погосте,
На церкви крест.
И пусто, как на даче,
Где утонул
Весёлый смелый мальчик,
Сбежавший в Барнаул.
«Я кружу по городу, как шакал…»
Я кружу по городу, как шакал.
Вдоль и поперёк его исшагал.
Пищу для этюдика, Господи,
Бедному художнику, где найти?
Красок не имеется. Нет холста.
Звонкая в кармане лишь пустота.
Осень разоделась – на миллион,
Чем изобразить тебя, милый клён.
На каком прикажешь, на холсте,
Всё моё богатство в нищете.
Под ногами золото. На все сто —
Дуб сыграл в жёлуди, как в лото.
Скоро выйдет с Севера – Орион.
Осень проиграет свой миллион.
В серебристый иней, во траву,
Сбросит дуб последнюю листву.
Но тогда об Осени не скорбя,
Я срисую Осень, сам – с себя.
«Ветер стучится в ставню…»
Ветер стучится в ставню,
В раме поёт стекло.
Ночью неслышно встану,
