В дни развала страны
Что нынче творится с моей страной?
Под стягами гласности, правды, счастья,
Подняв оглушительный свист и вой,
Хотят растащить ее всю на части.
И многие, с кем мы всегда росли,
С кем вместе мечтали, дружили, пели,
Глядишь, где-то вроде в иной артели
Иль дальнем-предальнем краю земли.
Так что же поделать и как понять,
В какое поверить сегодня сердце?
С кем вместе проблемы свои решать,
На что окончательно опереться?
Какой-то почти парадокс сплошной:
Ведь жили под властной и злой рукою,
И не было правды, и плох был строй,
Но все же позвольте вопрос прямой:
Творилось у нас ну хоть раз такое?!
Скажите: бывало ль хотя бы раз,
Чтоб хаос, чтоб нищенство – без предела,
А сверху правительство бы на нас
С умильной улыбочкою смотрело?
Не верю в тупую вражду народов
И ярости злобно-кровавый свет.
Ведь мир меж соседями жил не годы,
А счесть невозможно же сколько лет!
Так что это: радость или напасть,
Когда шовинисты и экстремисты,
Пробившись, пробравшись порой в солисты,
Отчаянно лезут в большую власть.
Скажите мне, бросив на запад взгляд,
Ну может ли где-то всерьез решаться
Вопрос: отделяться, не отделяться?
Уйдет или нет вдруг какой-то штат?!
В Канаде, Америке или Франции –
Везде могут сотни проблем решать,
Однако незыблемость федерации,
Какие б ни всплыли вдруг пертурбации,
Никто б и не пробовал обсуждать!
А мы? Только вспомните, как рождался:
Ведь с Рюрика тысячу с лишним лет,
Сквозь сотни побед и сквозь сотни бед,
Наш дом государственный воздвигался.
Так как же позволить нам, чтоб теперь,
При робости чьей-то иль слабой власти,
Вдруг кто-нибудь выбил ногою дверь
И начал разваливать дом на части?
Да, пусть не простым был тот долгий путь,
И смуты, и голод, и войны были.
Но разве случалось, чтоб где-нибудь
Историю с ландышами творили?!
Мчит время, но главное все же в том,
Что все мы привыкли в тех добрых стенах
Жить, словно бы все за одним столом,
И так все срослись, что в краю любом
Едва ль не сидим друг у друга в генах.
Какому ж мечтается псу лихому
Учить наши нации враждовать?!
Ведь разделять всех нас – значит рвать
По самому кровному, по живому.
Чем хуже – тем лучше. Ведь вот ирония!
Но скажем же честно: когда страна
По сотням причин тяжело больна,
Нельзя доводить ее до агонии.
Не смеем мы, совести вопреки,
Под флагами Гласности и Свободы
Давать спекулянтам любого рода
Разваливать Родину на куски!
И где б ни грозили нам беды снова,
Уверен, что нынче всего важней
Ответить на шумный накал страстей
Спокойно, решительно и сурово.
Пусть эти лукавы, а те жестоки,
Нельзя отступать нам пред тем огнем,
Ведь если мы Родину не спасем,
А мы ее, кажется, не спасем,
Вовек нам того не простят потомки!
1990
Обидели песню! И как обидели!
Сначала сочли ее пресной вроде
И стали кроить под иных ценителей
По самой-рассамой нелепой моде.
Быть может, я модный трезвон нарушу
Иль что-то, возможно, скажу не так,
Но только это же не пустяк,
Когда из песни вынули душу!
И никому вроде нету дела,
Была б оркестровочка хороша.
Оставили песне одно лишь тело,
Чтоб выло оно, чтоб тряслось, гремело,
А душу? Плевать! Для чего душа?
Да, я за прогресс. Но, простите, вряд ли
Новаторство все, где лишь рок да рок:
Рок-шоу, рок-группы и рок-ансамбли,
Ну разве всегда этот рок нам впрок?!
Песня… Но как разрешить сомнение:
Какая воистину хороша?
Не знаю, найдется ль иное мнение,
Но верю: там истинное волнение,
Где есть и мелодия, и душа.
Ведь сколько же в прошлом в стране у нас
Создано всяческих было песен,
Живи они все, так ведь мир сейчас
Был бы, как бочка с сельдями, тесен!
Но разве такое могло случиться?
Народ не всеяден. И сквозь века
Дошли к нам лишь редкие единицы,
Лишь то, что прекрасно наверняка.
Кружат они стаями благородными,
Волнуя, печаля и веселя.
Те песни зовутся теперь народными.
Народными. Тем и горда земля.
А все эти хрипы и вопли эти,
Что созданы левой подчас ногой,
Ну сколько им жизни на белом свете?
Да часто, как бабочке: час-другой.
Неужто мы жалкие попугаи
И больше уж ценностей не родим?
А все что ни скажут нам – повторяем,
А все что ни сунут нам – все едим!
Балдея от дьявольской какофонии,
Готовы напялить хоть рок-штаны!
Ведь есть же рок-оперы, рок-симфонии,
Жаль, нет рок-сосисок и рок-гармонии,
Рок-папы, рок-мамы и рок-жены!
Где надо – согласен. Идем учиться!
Но хватит нам мусор-то подбирать!
Неужто нам нечем уже гордиться
И нечего миру уже сказать?!
Нет, наша душа далеко не дура,
И голос есть яркий и чистый свой.
Так сгинь же, чужая макулатура,
Да здравствует собственная культура,
Что лучше, быть может, любой другой!
1990
Она потому для меня жена,
Что кроме нежности до рассвета,
Была она свыше одарена
Стать другом и верным плечом поэта.
Конечно, быть нежной в тиши ночей
Прекрасно. Но это умеют многие.
Но вот быть плечом на крутой дороге,
Любовью и другом в любой тревоге –
Это редчайшая из вещей!
А впрочем, о чем разговор? К чему?
Ведь это постигнет отнюдь не каждый.
Понять меня сможет лишь тот, кому
Вот так же, как мне, повезет однажды.
Сказал и подумал: хватил же я!
Ну разве другим мой совет поможет!
Ведь женщин таких, как жена моя,
И нет, да и быть на земле не может!
12 апреля 1990 г.День космонавтикиПеределкино
Мы встретились не в детстве и не в юности,
А очень-очень взрослыми людьми,
Когда уже у каждого и трудности,
И радости, и глупости, и мудрости
Давным-давно за плотными дверьми.
Но для того чтобы любить и верить
И прошлого не брать с собою в путь,
Нам нужно, вероятно, эти двери
Друг перед другом настежь распахнуть.
Согласен, что нелегкая задача,
Но коль душа – сложнейший в мире дом,
То разве будет впереди удача
Там, где, полдома откровенно пряча,
Вдруг кто-то держит двери под замком?!
Ведь то, что перечеркнуто и названо,
Погаснув, новой не грозит бедой,
Тогда как все, что тайной перевязано,
Способно тлеть, как угли под золой.
Как жил я в этом мире, я не знаю.
Да кто на свете сам себе судья?!
Смотри сама: вот жизнь тебе моя,
Я ничего в минувшем не скрываю.
Оно нелегким было, это прошлое, –
И соловьи, и хмурые сычи.
Что было там плохого, что хорошего?
Сама обследуй, вот тебе ключи!
А ты, залив все беспредельным светом,
Чтоб жизнь мою полней перелистать,
Свои былые письма и секреты,
Уж если честно говорить об этом,
Не мучилась желаньем открывать.
Ты близкий друг. И вроде не лукавишь,
И вроде любишь, любишь от души!
И в то же время как бы утверждаешь
И этого почти что не скрываешь:
– Мой прошлый день не тронь, не вороши.
И если хочешь сохранить доверье,
Прими все то, что я тебе скажу:
– А вот про ключ от затворенной двери
Забудь. Считай, что нет его. Прошу.
И все ж порой ты отмыкаешь двери,
Чтоб вспомнить взгляды, шутки и бои,
Чтоб вновь кому-то верить и не верить
И перебрать удачи и потери –
Далекие реликвии свои…
И, поклоняясь мифу или праху,
Ты с радостной улыбкой, видит бог,
Скорей положишь голову на плаху,
Чем дашь шагнуть мне через тот порог!
И я не спорю, потому что, право,
Вторгаться в душу просто ни к чему.
У каждого есть в этом мире право
Хранить все то, что дорого ему.
И это здесь не ревность. Тут скорей
Исполненное горечи сознанье,
Что никакими силами в том зданье
Мне не раскрыть захлопнутых дверей.
Прости меня! Все это не укор.
А что? Не знаю. Эгоизм, быть может,
Никто тут не придет и не поможет,
И будет все, как было до сих пор…
Но как странны мы часто, просто смех:
Вот нет любви – ждем ласкового слова,
А есть любовь – переживаем снова:
– Хочу быть лучше и любимей всех!
Любовь, любовь! И праздник, и терзанья:
Все-все отдай, лишь для меня гори!
А, впрочем, может, все эти желанья
Не так уж глупы, шут нас подери!
И лишь ночами в голубом эфире
Порой мне снится сквозь метельный снег,
Что для кого-то где-то в этом мире
Я самый-самый главный человек…
1990
