Гвардии лейтенант Георгий Суворов участвовал в боях по прорыву блокады Ленинграда. Он погиб в дни наступления, при переправе через Нарову, 13 февраля 1944 года.
Веет, веет и кружится,
Словно сон лебедей,
Вяжет белое кружево
Над воронкой моей.
Улетает и молнией
Окрыляет, слепит…
Может, милая вспомнила,
Может, тоже не спит.
Может, смотрит сквозь кружево
На равнину полей,
Где летает и кружится
Белый сон лебедей.
1943 (?)
439. «Спуская лодки на Неву, мы знали…»
Спуская лодки на Неву, мы знали,
Что немцы будут бить из темноты,
Что грудью утолим мы голод стали
И обагрим свинцовых волн хребты,
Что будут жадно резать пулеметы
Струею алой злую стену тьмы…
Мы это твердо знали, оттого-то
За левый берег зацепились мы.
И, оттеснив врага от волн полночных,
Мы завязали с ним гранатный бой.
Мы твердо знали. Да. Мы знали точно —
Победу нам дает лишь кровь и боль.
<1943>
Он такой же, как все,
Только глаз быстрей.
Видит так же, как все,
Только видит ясней.
Среди многих теней
Придорожных берез
Выделяет одну
В человеческий рост.
Среди многих одну
Выделяет он.
И винтовка к плечу.
И курок взведен.
И над мушкою дым —
Соболиный хвост.
Грузно падает тень
В человеческий рост.
<1943>
441. «Сочилась кровь, и свет бежал из глаз…»
Сочилась кровь, и свет бежал из глаз.
Сверкнул огонь — и вдруг огонь погас.
А он дрожал, как будто кто-то гвоздь
Вбивал в его раздробленную кость.
Но лишь на миг в себя он приходил —
Ползти старался из последних сил
Туда, где на ветру дрожит трава,
Где катит волны к берегу Нева.
Туда, где лодки… где прохлада… Но
Летит земля на грудь… В глазах темно…
И кажется… всё прошлое забудь!
На половине оборвался путь…
Но вдруг на грудь твою сошла заря,
Весенней белой яблоней горя.
В твои глаза два синие цветка
Вдруг посмотрели. О, как жизнь сладка!..
И девушка, в руке зажав бинты,
Тебе сказала: «Жить! Жить будешь ты!..»
<1943>
442. «Над лесом взмыла красная ракета…»
Над лесом взмыла красная ракета,
И дрогнуло седое море мглы.
Приблизили багровый час рассвета
Орудий вороненые стволы.
От грохота раскалывались тучи,
То опускаясь, то вздымая вверх,
Через Неву летел огонь гремучий —
И за Невою черной смертью мерк.
И так всю ночь, не ведая покоя,
Мы не гасили грозного огня.
И так всю ночь за русскою Невою
Земля горела, плавилась броня.
И так всю ночь; гремели батареи,
Ломая доты за рекой во рву, —
Чтоб без потерь, стремительней, дружнее
Пехота перешла через Неву.
Чтобы скорее в схватке рукопашной
Очистить дорогие берега,
Чтоб, растопив навеки день вчерашний,
Встал новый день над трупами врага.
<1943>
Мрак лесной. Тишина. Ни души.
Погружаются в ночь блиндажи.
От болотины смертью несет.
За болотиной — ров, дзот.
За болотиной — сучьев треск.
Автомата немецкого блеск.
На болоте блуждает светляк.
Луч луны закачался в ветвях.
Мрак лесной. Тишина. Блиндажи.
Ночи майские как хороши!
Пара глаз устремилась в лесок.
Мушка в прорези — на висок.
Палец плавно давит крючок.
На болоте погас светлячок.
Над болотом метнулась тень.
Мертвый немец свалился на пень.
<1943>
Мы стали молчаливы и суровы.
Но это не поставят нам в вину.
Без слова мы уходим на войну
И умираем на войне без слова.
Всю нашего молчанья глубину,
Всю глубину характера крутого
Поймут как скорбь по жизни светлой, новой,
Как боль за дорогую нам страну.
Поймут как вздох о дорогом рассвете,
Как ненависть при виде вражьих стад…
Поймут — и молчаливость нам простят.
Простят, услышав, как за нас ответят
Орудия, винтовки, сталь и медь,
Сурово выговаривая слово: «Месть!»
<1943>
445. «Бушует поле боевой тревогой…»
Бушует поле боевой тревогой.
И вновь летит сегодня, как вчера,
Солдатское крылатое «ура!»
Своей воздушной, дымною дорогой.
И вновь солдат окопы покидает,
И через грязь весеннюю — вперед,
В постылом свисте стали, в шуме вод
Ни сна, ни часа отдыха не зная.
Глаза опалены огнем и дымом,
И некогда поднять усталых глаз,
Чтобы за две весны боев хоть раз
Всласть насладиться всем до слез любимым.
Увидеть, как среди пустых воронок,
На уцелевшем пятачке земли,
Две стройные березки расцвели,
Как жизнь среди полей испепеленных.
Да. Это жизнь. Она к смертям привыкла.
Но всюду явно жизни торжество.
Она шумит зеленою листвой,
Как вечное вино, как сердца выкрик.
Она глядит и слушает с тревогой,
Как режет мрак крылатое «ура!»,
Как целый день сегодня, как вчера,
Мы падаем, а нас всё так же много.
<1943>
Я шел в разведку. Времени спокойней,
Казалось, не бывало на войне.
Хотелось отдохнуть на горном склоне,
Присев к густой приземистой сосне.
Хотелось вспомнить край золотоликий,
Мою Сибирь, мою тайгу. И вот
Пахнуло пряным запахом брусники
Над прелью неисхоженных болот.
О, неужели, упоен мечтою,
Я вызвал аромат моей страны…
Брусника каплей крови предо мною
Горит у корня срубленной сосны.
С какою дикой радостью приник я
К брусничным зорям, тающим в траве.
Но мне пора. Иду. В глазах брусника,
Как бы далекой родины привет.
<1943>
Заря над лесом разлилась устало,
Бой отгремел, с огрызком сухаря
Я сел у пня, винтовка отдыхала
У ног моих, в лучах зари горя.
Я ждал друзей, идущих с поля боя…
И вдруг… Где трав серебряная мгла,
В пятнадцати шагах перед собою
Я увидал два черные крыла.
Потом кривая радужная шея
Мне показалась из сухой травы…
Рука — к винтовке, но стрелять не смею…
Ведь он один на берегах Невы…
Земляк! И предо мною голубые
Встают папахи горных кедрачей,
Как бы сквозь сон, сквозь шорохи лесные
Я слышу ранний хохот косачей.
Так, вспоминая, в голубом томленье
Глаз не сводил я с полулунных крыл…
Легла винтовка на мои колени,
Поднять ее я не имел уж сил.
Да и зачем? Мой выстрел, знаю, меток.
Но птица пусть свершает свой полет.
Охотник я. Я знаю толк в приметах:
«Кто птицу бьет, тот зверя не убьет».
<1943>
448. «Когда-нибудь, уйдя в ночное…»
Когда-нибудь, уйдя в ночное
С гривастым табуном коней,
Я вспомню время боевое
Бездомной юности моей.
Вот так же рдели ночь за ночью,
Кочуя с берегов Невы,
Костры привалов, словно очи
В ночи блуждающей совы.
Я вспомню миг, когда впервые,
Как миру светлые дары,
Летучим роем золотые
За Нарву перешли костры.
И мы тогда сказали: слава
Неугасима на века.
Я вспомню эти дни по праву
С суровостью сибиряка.
<1944>
449. «Пришел и рухнул, словно камень…»
