такля Чертков написал Льву Николаевичу письмо, па которое
я уже ссылался. Датируется письмо 26 мая 1910 года и начи¬
нается с сообщения, что на днях в Телятинки приедет «известный
артист Орлоньев», с которым он познакомился и сблизился еЩё
в Лондоне в 1905 году: «Там и в Америке он со своей труппой
имел большой успех. Но актерское «ремесло» никогда его не
удовлетворяло, и он постоянно лелеял мечту, что когда-нибудь
ему удастся поделиться своим искусством с простым народом.
Еще в Англии он увлекался проектом передвижного народного
театра, с которым он переезжал бы с места на место, давая пред¬
ставления в деревнях, в амбарах и под открытым небом». Далее
Чертков проводил аналогию между Сытиным, как известно, выпу¬
скавшим литературу для народного читателя, и Орленевым, кото¬
рый видит «единственную светлую точку» в крестьянском театре.
Возможно, что эта аналогия должна была расположить Толстого
к Орленеву, поскольку с Сытиным у Льва Николаевича были дав¬
ние отношения.
Автор письма воздает должное Орленеву, потому что он, из¬
балованный вниманием ценителей и толпы, относится к своему
«предприятию» благоговейно, скромно, с не оставляющим его
сомнением: «сможет ли он удовлетворить своих зрителей из кре¬
стьян», ведь возможностей для того у него так мало. И стремится
он к одному: «успокоить свою совесть, сознающую всю незакон¬
ность его положения и всю пустоту той публики, которую он «по¬
тешает», тем, чтобы отдавать хоть часть своих сил и своего вре¬
мени попытке внести хоть немного радости в крестьянскую среду,
и, главное, самому себе доставить радость подышать одним воз¬
духом с простым рабочим народом». Просветительство Орленева
тем интересней, что оно выражает его потребность художника,
это не благотворительность, это вполне осознанная необходимость.
Теперь Чертков проводит — правда, в осторожных выражениях —
параллель уже не с Сытиным, а с самим Толстым: «Его отноше¬
ние к своему предприятию немного напоминает мне ваше отноше¬
ние к первым вашим писаниям специально для народа, когда вы
сознавали, на сколько труднее писать для народа, чем для обык¬
новенных ваших читателей, и насколько задача эта ответствен¬
нее. Так же и с Орленьевым в некоторой степени». Сравнение
знаменательное!
Признание у интеллигенции широкого круга Орленев давно
заслужил и успеха в этой среде не ищет, но «перед предстоящим
для него завтра спектаклем в крестьянском любительском театре
в Голицыне... он трогательно робеет, как новичок». Чертков под¬
робно останавливается и на материальной стороне дела, замечая,
что Павел Николаевич затеял свой театр «не для прибыли, а для
души», намереваясь, наоборот, тратить свои деньги,— здесь-то и
упоминаются сибирские тридцать тысяч. Попутно Чертков пи¬
шет, что Орленева интересует вопрос об «облагорожении кинема-
тографа» (изобразительную стихию Которого он оЦенил еще в пе¬
риод младенчества этого искусства, одним из первых среди рус¬
ских актеров), и у него есть по этому поводу практические пред¬
ложения.
Высоко ценя незаурядную личность актера, Чертков просит
Толстого незамедлительно его принять: чтобы «он именно в на¬
стоящее время познакомился с вами и воспользовался духовным
общением, случаев для которого так мало в его собственной
среде... Хотя Орлеиьев уже давно чувствует большую потреб¬
ность повидаться с вами и переговорить по душе о многом, как
из своей внутренней жизни, так и по поводу искусства, со взгля¬
дами вашими, с которыми он знаком и от души им сочувствует,
тем не менее из деликатности и скромности он не решился бы
утруждать вас собою, если бы я не уговорил его поехать к нам
в Телятинки с тем, чтобы с вами повидаться. Вот сколько я вам
наговорил об Орленьеве. Но я почему-то очень принимаю к сердцу
его дальнейшую душевную судьбу, так же как и его предприя¬
тие. В. Чл 10. Неожиданное признание в устах Черткова.
Письмо это произвело большое впечатление на Толстого. Уже
самый тон Черткова поразил его своей приподнятостью. К тому
же речь шла не о безотчетных порывах сочувствующего его взгля¬
дам актера, а о вполне практическом деле, для которого помимо
доброй воли есть необходимые средства. И потом замечание
о скромности и сомнениях, столь не свойственных профессии ак¬
тера, особенно если он такой преуспевающий, что ездит на гаст¬
роли в Америку. И самое главное, что затеял он свое предприятие
с мыслью не только о других, но и по внутренней необходимости
для самого себя. Знал ли Толстой фамилию Орленева до этого
письма? Вероятно, слышал, но в его памяти она пе запечатлелась.
Когда Софья Андреевна позже принимала Павла Николаевича
у себя дома, она сказала ему несколько любезных слов по поводу
того, как он играл у Корша роль Вово в «Плодах просвещения».
У Льва Николаевича по этому поводу ассоциаций не возникло:
очень уж велика была дистанция между младшим Звездинцевым,
членом трех обществ — велосипедистов, конских ристалищ и по¬
ощрения борзых собак,— и актером, переживавшим духовный
кризис и желающим посвятить свое искусство простым людям,
«grand monde», то есть большому свету, как называл Толстой и
вслед за ним Чертков народ.
Под датой 27 мая 1910 года Лев Николаевич записал в «Днев¬
нике»: «Письмо Ч[ерткова] об Орленьеве. Надо будет постараться
кончить пьесу». Речь шла о пьесе «От ней все качества», которой
он был недоволен и отозвался с присущей ему резкостью как
о «глупой и пустой комедии». Рядом с этой записью — другая, хо¬
рошо объясняющая состояние его духа в тот майский день:
«В первый раз живо почувствовал случайность всего этого мира.
Зачем я, такой ясный, простой, разумный, добрый, живу в этом
запутанном, сложном, безумном, злом мире? Зачем?»и. В этом
жестоком и безумном мире, как всегда, как во все предшествую¬
щие годы, кто-то с нетерпением ждал его слова!
О письме Черткова он рассказал своим близким, и Софья Анд¬
реевна в «Еженедельнике» под той же датой 27 мая записала, что
Лев Николаевич «взволновался письмом Черткова, который писал
об актере Орленеве и его намерении играть театр для народа» 12.
На следующий день появилась запись в летописи его секретаря
Булгакова: «28 мая. .. .Рассказывал о письме Черткова, в котором
он сообщает, что приедет артист Орлеиев, который хочет посвя¬
тить себя устройству народных спектаклей. Очень заинтересован.
Говорил, что хотел бы очень написать для Орленева пьесу, но
вот — не может» 13. Похоже, что Толстой связывал какие-то планы
с предстоящей встречей с Орленевым, и все домашние поспе¬
шили это отметить.
Прошло несколько дней, и в письме к Черткову от 3 июня
Лев Николаевич пишет: «Давно уже получил, милый друг, ваше
письмо об Орленьеве и всё жду его и в ожидании его понемногу
стараюсь придать моей пьесе приличный вид, но до сих пор бе¬
зуспешно» 14. Толстой поверил в серьезность намерений Орленева
и готов был сотрудничать с ним. А ведь прежние попытки убе¬
дить его написать пьесу, чтобы актеры могли с ней «ходить по
русским деревням», никогда не удавались, и он говорил, что
«желание интеллигенции поучать народ» кажется ему несносным
и фальшивым. По отношению к Орленеву такого скептицизма
у него не было, вероятно, потому, что, отправившись в деревню,
тот «робел, как новичок», и ждал перемен в своей внутренней
жизни. В общем, двери дома в Ясной Поляне были открыты для
Орленева. А что же в это время происходило с ним?
Он давал спектакли в Голицыне, хлопотал о постановке
«Бранда» на природе под Москвой, договаривался о новых поезд¬
ках по России, подыскивал новый репертуар и ждал вестей из
