дцать пять рублей за веселый талант. И все-таки, развлекая пу¬
блику, он не унижал своих героев, напротив, независимо от неле¬
постей и натяжек сюжета они у него действительно влюблялись,
и марионетки на ниточках превращались в людей.
Юношеская любовь, чувство еще отроческое и уже окрашен¬
ное первой зрелостью жизни, проходит через многие роли Орле-
нева начала и середины девяностых годов. Журнал «Артист» пи¬
сал, что дирекция театра Корша, «как будто обрадовавшись, что
нашла двух прекрасных исполнителей» на роли влюбленных под¬
ростков, ставит «одну пьесу за другой», повторяющие «те же сю¬
жеты» 15. Автор высказывал опасение: не потеряет ли игра акте¬
ров своей непосредственности от этих вынужденных повторений?
Опасение не напрасное: Орлепев избегал однообразия только по¬
тому, что за водевильными масками всегда искал натуру с ее бо¬
гатством меняющихся оттенков, с ее безостановочным движением,
искал и довольно легко находил. Конечно, у реализма в театре
тоже есть предел, связанный с личностью актера, с тем, что его
способность перевоплощения не безгранична. Но в первый мос¬
ковский сезон Орленеву до предела было еще далеко, и каждый
из его влюбленных был влюблен по-своему, ни в чем не повторяя
предшественников.
В разнообразном мире этого водевиля существовало и некое
постоянство. Юношеская любовь у Орленева всегда была внезап¬
ной, с первого взгляда, с первой улыбки. Водевиль не оставлял
времени для обдумывания, для кристаллизации; все должно было
происходить в считанные минуты, и такой стремительный темп
был Орленеву по душе. Ему нравилась отчаянная, с надрывом и
романтикой, в самом деле печоринская любовь — она давала удоб¬
ный повод для насмешки, и она же скрывала в себе, если глубже
приглядеться, искреннее чувство, застенчивое и потому чуть-
наигранное, чуть-чуть позирующее. И была еще одна повто¬
ряющаяся черта у этой юношеской влюбленности — ее всепогло-
щенностъ. Тут тоже был повод для насмешки; сосредоточен¬
ность — это ведь еще и безразличие ко всему, что выходит за
пределы твоего интереса, рассеянность, чудачество, немотивиро¬
ванные поступки, конфликт с житейским здравым смыслом. Но
в таком состоянии самозабвения и полной поглощенности чув¬
ством есть и выигрышная сторона для актера-психолога. Мир
героя сужается до одного человека, зато как вырастает этот чело¬
век, даже если это самая заурядная пятнадцатилетняя гимна¬
зистка Лидочка, дочь начальника отделения департамента, из
водевиля «Роковой дебют». Любопытно, что в печатном издании
этого водевиля16 рядом с перечнем действующих лиц указываются
исполнители: Лидочка — г-жа Домашева, Всеволод Малыжев —
г. Орленев, что должно было служить надежной рекомендацией
для провинциальных актеров.
В наши дни, перечитывая водевили, которые играл Орленев,
задаешь себе вопрос, как из этой скудости произрастала его фан¬
тазия, его комический талант, его реализм, с теми бесчислен¬
ными красочными подробностями из области быта и из области
психологии, которыми не переставала восхищаться критика на
протяжении всех девяностых годов. Была, например, такая коме¬
дия в одном действии «Под душистой веткой сирени» В. Корне-
лиевой17, долго продержавшаяся в репертуаре Орленева и хорошо
принятая публикой. Как и полагается в этом жанре, в ее основу
взято недоразумение. Он, «только что кончивший курс в частном
учебном заведении» (к тем, кто кончил казенные учебпые заве¬
дения, цензура относилась ревниво, и драматурги предпочитали
их не упоминать), и она, «недавно из пансиона», пришли летним
вечером на свидание в парк, а их «предметы» или «сюжеты» (ос¬
тавшиеся за сценой Варенька и Дмитрий Николаевич) почему-то
не явились. Далее действие развивается по принципу строгой
симметрии. Он и она ждут, ждут и потом знакомятся, и, по¬
скольку оба оказываются в невыгодном положении отвергнутых
партнеров, легко находят темы для увлекающего их разговора.
А потом все идет crescendo: улыбка, дружеское расположение,
милое признание, слезы, протянутые друг другу руки и, наконец,
вечная любовь. В заключительном явлении комедии он и она вы¬
ходят смущенные из-за кустов и обмениваются репликами:
«Он (вполголоса). Прощай, голубка!
Она (так же). Прощай, медвежонок!
Оба (посылая друг другу воздушные поцелуи). До завтра!»
После этих слов влюбленные разбегаются в разные стороны и
идет занавес.
И вот представьте себе, па протяжении многих вечеров пу¬
блика смотрит эту нехитро придуманную историю, смеется, апло¬
дирует и по многу раз вызывает Орленева и Домашову. И очень
сведущие люди находят в их игре даже тургеневские мотивы.
И кто-то в газетах, может быть, сам Амфитеатров, пишет о «веч¬
ной музыке», которую он услышал в непритязательном анекдоте,
сочиненном актрисой Кориелиовой. И придирчивый, разборчивый
Кугель отдает дань искусству Орленева, из пустяков творящего
чистейшую лирику. Притом заметьте, что эта чистейшая лирика
не была бестелесной, в ней слышался голос просыпающейся му¬
жественности, такой естественной и согласной с природой, что и
самый строгий цензор нравов нс мог бы ее упрекнуть в грехов¬
ности. А если бы кто-нибудь и упрекнул, то у Орленева был готов
контраргумент: шутя, он говорил в дружеском кругу, что любовь
в бессмертной трагедии Шекспира тоже детская, на переломе от
отрочества к возмужанию.
Вторая зима у Корша была короткой. В разгар сезона, в ок¬
тябре 1894 года, умер Александр III, был объявлен государствен¬
ный траур и надолго закрылись театры. До этой паузы Орленев
сыграл много ролей: Вово в «Плодах просвещения» — газеты
в меру его хвалили («сумел уберечься от шаржа»), по выделяя
из общего, не более чем заурядного ансамбля; пастуха по роду
занятий, сиятельного принца по крови в пьесе «Васантасепа», на¬
писанной по мотивам старой индийской поэмы,— действие в ней
происходило за пятнадцать веков до нашей эры, и Орленев весело
играл мифического героя (лихо выезжал па манежной лошади на
сцепу), тем не менее «Московские ведомости» назвали «Васапта-
сену» представлением «безмерно длинным и безмерно скучным»18;
башмачника Коппо в «Мадам Сан-Жен» Сарду, постановка кото¬
рой вызвала скандальные отклики в Париже и Москве.
Корш во Франции встретился с Сарду и попросил у него
пьесу. Знаменитый драматург заломил неслыханную сумму.
Сделка не состоялась, и хитрый Корш за немногие франки нанял
нескольких расторопных студентов, рассадил их в разных углах
театра и поручил им по ходу действия записать текст комедии.
Потом он свел эти записи воедино и вернулся домой с пьесой
в кармане. Когда несколько позже стало известно, что в Москве
идет «Мадам Сан-Жен» с битковыми сборами, Сарду потребовал
крупного возмещения. Корш знал, что ответственности по закону
за свое литературное пиратство он нс песет, авторской конвенции
между Россией и Францией тогда нс существовало, и не спешил
с ответом. Взбешенный Сарду дал интервью парижской газете
(его перепечатали и многие русские газеты), в котором заявил,
что московский антрепренер его ограбил и даже не извинился. На
фоне этого международного происшествия мало кто обратил вни¬
мание па второстепенную роль какого-то башмачника.
Жизнь Орленева в этом сезоне текла буднично, ничем не на¬
поминая триумфа прошлого года. Он решил отыграться на бене¬
фисе и выбрал сильно драматическую роль в переделке романа
А. Доде «Джек», которой заинтересовался еще в Минске в 1890 го¬
ду. Траурные дни нарушили планы, и бенефис был отменен.
В ноябре частным театрам неожиданно разрешили возобновить
