— Ангел моего рая, — отвечал король, — единственное существо, которое любит меня ради меня.
Генрих улыбнулся.
— Да, ради меня самого, — сказал Карл, — она меня полюбила, когда еще не знала, что я король.
— А когда узнала?
— А когда узнала, — ответил Карл со вздохом, говорившим о том, что залитая кровью власть бывала для него тяжелым бременем, — а когда узнала, то не разлюбила. Суди сам!
Король подошел на цыпочках и прикоснулся губами к нежной щеке молодой женщины осторожно, как пчелка к лилии. И все-таки она проснулась.
— Шарль! — прошептала она, открыв глаза.
— Слышишь? — сказал Генриху король. — Она зовет меня просто Шарль.
— Ах! — воскликнула молодая женщина. — Сир, вы не один?
— Нет, милая Мари. Мне хотелось показать тебе другого короля, более счастливого, чем я, потому что у него нет короны, и более несчастного, чем я, потому что у него нет Мари Туше. Бог всех равняет.
— Сир, это король Наваррский? — спросила Мари.
— Он самый, милое дитя. Подойди к нам, Анрио.
Король Наваррский подошел. Карл взял его руку.
— Мари, взгляни на его руку: это рука любящего брата и честного друга! Знаешь, если бы не она…
— То что же, сир?
— Если бы не эта рука, Мари, то наш ребенок остался бы сегодня без отца.
Мари вскрикнула, упала на колени, схватила руку Генриха и поцеловала.
— Хорошо, Мари, так и надо, — сказал Карл.
— А хорошо ли вы его отблагодарили, сир?
— Я отплатил ему тем же.
Генрих с изумлением посмотрел на Карла.
— Когда-нибудь, Анрио, ты поймешь смысл моих слов. А покуда — иди взгляни!
И Карл подошел к кроватке, в которой спал младенец.
— Да, — сказал король, — если бы этот карапуз спал в Лувре, а не в домике на улице Бар, многое было бы по-другому и теперь, может быть, и в будущем.
— Сир, вы уж извините меня, — заметила Мари, — но мне больше по душе, что он спит здесь: тут ему спокойнее.
— Ну и дадим ему спать спокойно. Хорошо спится, когда не видишь снов! — сказал король.
— Не угодно ли будет вашему величеству?.. — спросила Мари, показывая рукой на дверь в другую комнату.
— Да, правильно, Мари, — ответил Карл, — будем ужинать.
— Милый мой Шарль, — сказала Мари, — вы ведь попросите вашего брата короля извинить меня?
— За что?
— За то, что я отпустила наших слуг. Видите ли, сир, — обратилась она к королю Наваррскому, — Шарль любит, чтобы за столом ему прислуживала одна я.
— Святая пятница! Охотно верю, — ответил Генрих.
Мужчины прошли в столовую, а заботливая мать укрыла теплым одеяльцем малютку Шарля, который спал крепким детским сном, вызывавшим зависть у отца, и не проснулся.
Тогда Мари прошла к гостям.
— Здесь только два прибора! — сказал Карл.
— Разрешите мне прислуживать вашим величествам, — ответила Мари.
— Вот видишь, Анрио, из-за тебя мне неприятность! — сказал Карл.
— Какая, сир? — спросила Мари.
— А ты не понимаешь?
— Простите, Шарль, простите!
— Прощаю, садись рядом со мной — здесь, между нами.
— Хорошо, — ответила Мари.
Она принесла еще прибор, села между двумя королями и стала их угощать.
— Не правда ли, Анрио, — сказал Карл, — хорошо, когда у тебя есть такое место, где ты можешь есть и пить спокойно, не заставляя кого-нибудь другого сначала пробовать твое кушанье и твое вино?
— Ваше величество, поверьте, что я, как никто, способен оценить всю прелесть такого счастья, — сказал Генрих, улыбаясь и отвечая этой улыбкой на свою мысль о собственных вечных опасениях.
— А чтобы мы продолжали чувствовать себя так же хорошо, говори с ней о чем-нибудь хорошем — не надо ее впутывать в политику; в особенности не надо ей знакомиться с моею матерью.
— Да, королева Екатерина так любит ваше величество, что может приревновать вас к другой женщине, — ответил Генрих, ловко увернувшись от опасной темы, затронутой королем.
— Мари, — сказал король, — рекомендую тебе самого хитрого и самого умного человека, какого я когда-либо знал. При дворе — а это немало значит — он околпачил всех; один я, быть может, ясно вижу, что у него на уме, но не то, что у него в душе.
— Сир, — ответил Генрих, — меня огорчает, что вы сильно преувеличиваете одно и подозрительно относитесь к другому.
— Я ничего не преувеличиваю, Анрио. Впрочем, когда-нибудь все станет ясно.
Затем, повернувшись к Мари, король сказал ей:
— Он замечательно составляет анаграммы. Попроси его составить анаграмму из твоего имени, — ручаюсь, что он сделает.
— О! Что же может выйти из имени простой девушки вроде меня? Какую тонкую, приятную мысль можно извлечь из сочетания букв, которыми судьба случайно начертала — Мари Туше?
— О, сделать анаграмму из этого имени такие пустяки, что и хвалить не за что, — ответил Генрих.
— Ага! Уже готово! — сказал Карл. — Видишь, Мари!
Генрих Наваррский вынул из кармана записную книжку, вырвал из нее листочек и под именем,
«Marie Touchet»[17]
написал:
«Je charme Tout»[18].
Затем передал листок молодой женщине.
— В самом деле, просто не верится! — воскликнула Мари.
— Что он там выискал? — спросил Карл.
— Сир, я не решаюсь повторить, — ответила Мари.
— Ваше величество, — сказал Генрих, — если в имени «Marie» заменить букву «i» буквой «j», как это нередко делается, то получается анаграмма буква в букву: «Je charme Tout».
— Верно, буква в букву! — воскликнул Карл. — Слушай, Мари, я хочу, чтобы это стало твоим девизом. Никогда ни один девиз не бывал так справедливо заслужен. Спасибо, Анрио. Мари, я велю выложить его из алмазов и подарю тебе.
Ужин кончился; на соборе Нотр-Дам пробило два часа.
— Теперь, Мари, — сказал Карл, — в награду за его хвалу тебе, ты дашь ему кресло, чтобы он мог поспать в нем до утра; только подальше от нас, а то он так храпит, что даже страшно. Затем, если проснешься раньше меня, разбуди нас — нам в шесть утра надо быть у Бастилии. Доброй ночи, Анрио. Устраивайся, как тебе любо. Но вот что, — прибавил он, подойдя к королю Наваррскому и положив руку ему на плечо, — заклинаю тебя твоей жизнью, — слышишь, Генрих: твоей жизнью! — не выходи отсюда без меня и ни в коем случае не вздумай вернуться в Лувр.
Генрих если не понимал, то слишком многое подозревал, чтобы пренебречь этим советом.
Карл ушел в свою комнату, а Генрих, ко всему привычный горец, вполне удовлетворился креслом и очень скоро оправдал предсказание своего шурина, поместившего его подальше от себя.
