торжествующе допела Гвенивер и весело рассмеялась, довольная, что одолела такого монстра с пергамента до конца, и отыскала меня взглядом, вполне сошедшим за воздушный поцелуй.
— Нам надо поговорить, — ничего не выражающим тоном сказал Гамлет.
— Не принимай так всерьез, что ты Ланселот, — сказал я, с улыбкой поклонившись девушке. — В конце концов, это даже не любовная лирика.
— Заткнись, — раздраженно прошипел Ланселот, ухватив меня за рукав и притянув поближе к себе. — Переводить собственные старые сказки на бриттский язык — это уж слишком! Да еще такие псевдоисторические. Ты выдаешь за местную легенду то, что, возможно, было совсем не так! На второй же день, даже не проверив, какие тут есть несоответствия!
— Еще чего! — я небрежно оттолкнул его. — Конечно, все было не так! На то это и легенды. Какая разница? А ты что, веришь в драконов? Эй, драконы!..
Гамлет шарахнулся.
— Псих! — выплюнул он сквозь зубы и в сердцах ударил кулаком по седлу. Его конь недовольно всхрапнул и поддал задом. — Скотина, — сказал Гамлет уже лошади. — А ты, Эрик, еще сведешь нас всех в могилу.
— Да что ты такой дерганый?
— Я?! Это кого из нас несет вразнос?!
— Да никого и не несет. И вообще, а что терять-то?
Гамлет томно зажмурился.
— Тебя надо было усыпить сразу после рождения. Ну за что мне с тобой такие мучения?..
Ну вот, еще одна кудахчущая клушка…
Тут Кей заметил на деревьях пару повешенных, и мы сделали остановку. На коре деревьев были вырезаны магические знаки, на ветвях повязаны ленточки. Умерщвление явно носило ритуальный характер. Отец Блэс немедленно напустился на всех язычников, а друид Бран потребовал не обобщать. Принадлежа к просвещенной школе Мерлина, он и сам был против человеческих жертвоприношений. В том смысле, что не надо богам ничего навязывать — захотят, так сами заберут все, что им причитается. Но как говорится: заставьте дураков богам молиться — они принесут в жертву все, что видят, как будто создатели даром надрывались. Получается не поклонение, а прямо-таки какое-то утонченное издевательство над своими богами.
В таком духе и прошел почти весь день.
Гамлет был прав. У этого, как он выразился, «объекта», мы и остановились. Надеюсь, лесные сказки Галахада не имели большого влияния на это решение. Вообще-то, более чем полсотни человек не так просто сунуть в какой-нибудь угол. Впрочем, всех и не стали. В «темный угол» сунули только верхушку общества, женщин и разномастных священников. Для остальной армии под бдительным оком Кея с удивительной сноровистостью был неподалеку сооружен лагерь — вбиты колышки для привязи, раскинуты палатки, и даже вырыт небольшой ровчик по периметру. На мой взгляд это куда больше смахивало на «люкс», чем стены, обмазанные глиной и покрытые камышовой крышей. Затем Кей удалился охранять своих родителей, забрав с собой Марцеллина, а у нас за главного остался Бедвир, который оказался настолько любезен, что предоставил нам четверым отдельную палатку — четверым, не считая собаки, которую на всякий случай все обходили стороной и постоянно при виде нее сплевывали, чтобы избежать сглаза.
Только мы расположились, на дороге появился еще один крупный отряд вроде нашего. Под штандартом из треугольного плотного алого шелка с вышитой клыкастой головой белого вепря, в постоянно развернутом виде прибитым к перекладине на древке. Человек, ехавший впереди на буланом коне с гривой заплетенной в косички и упряжью с бубенцами, время от времени трубил в рог. Весь поезд выделялся заносчивой стройностью и броскостью, в то же время лишенной изнеженности в своей пышности. Даже кони ступали по земле с высокомерием.
— Король Корнуолла, — пробормотал шустрый Дерелл и поспешил известить Бедвира. Но тот уже и сам вышел из шатра на звук рога.
Воины без особого беспокойства, но со сдержанной настороженностью стали подтягиваться друг к другу, негромко переговариваясь и двигаясь обманчиво расслабленно, как сытые волки. Это не было подготовкой к бою, только данью уважения другому следующему своей дорогой крупному хищнику, дабы тот не сомневался, что его принимают всерьез, хотя и своего не уступят. Впрочем, тот, другой, демонстративно не обращал ни на кого внимания, кроме того, что ехавший за трубачом человек в золотой короне и блестящем чешуйчатом доспехе, покрытом алым плащом с белой каймой, с отрешенным любопытством скользнул взглядом по воинству Регеда, чуть задержался на здании гостиницы, мысленно отметив, что вождь наш где-то там, и мирно стал смотреть на путь перед собою. Видимо, между Регедом и Корнуоллом не было ни любви, ни раздора. Так бы они и проследовали мимо, если бы вдруг на новый звук рога наш адский пес не взвился в воздух, и не помчался к всадникам с бешеным лаем.
— Кабал! Назад! — закричал Фризиан, и бросился за ним вдогонку.
Я досадливо поморщился. Вот за что не люблю собак — до всего им есть дело, всюду суют свой мокрый нос и шумят почем зря. Псина кинулась не к трубачу и не к человеку в золотой короне, а облаяла юношу на вороном жеребце, едущего вслед за королем Корнуолла и, судя по явному сходству и гордому виду, его сына-наследника. Возможно, это случилось оттого, что конь принца был весь в мыле, грыз удила, приплясывал под ним и храпел, и пес среагировал просто на излишки адреналина, выброшенные норовистым животным.
Как бы там ни было, процессия сбилась с ритма, вороной заржал и попытался сбросить седока, и это ему почти удалось. Фризиан же сгреб пса в охапку и оттащил, сердито ему выговаривая и даже, в раздражении, стукнув по носу. Принц справился с конем и остановился, в ярости глядя вниз, на собаку. Лицо его стало пунцовым, как его плащ, русые кудри растрепались, брови свирепо сдвинулись. Тронув укрощенного зверя шпорами, он двинул его вперед.
— Оставь, Константин, — спокойно сказал король Корнуолла, не меняя скучающего выражения лица.
— Да, отец, — сказал тот, не оборачиваясь. — Вот только посмотрю, как убьют эту шавку. Эй, ты, — презрительно окликнул он Фризиана. — Ты меня слышал. Прибей ее.
Фризиан, удивившись подобной наглости, поднял голову и посмотрел парню в глаза. Взгляд был оценивающий, а результат оценки — явно так себе. В конце концов, принц или не принц, для нас — всего лишь еще один смертный туземец. Все ведь относительно.
— Поезжай своей дорогой, — бесстрастно промолвил Фризиан, продолжая держать пса за шею, уже защищая, а не оттаскивая. Щенок, кажется, догадался, что был не прав, и тихо смущенно жался к его боку.
Принц оторопел. Конь его дрожал и ронял с удил клочья розоватой пены. Теперь, когда он стоял рядом, я услышал, что животное тихо стонет. Я уставился на него в легком изумлении, потом обвел взглядом прочих всадников. Нет, ни одна лошадь больше так не выглядела. Нормальные здоровые кони, в меру покрытые потом и пылью, и только этот — на грани безумия, что и оказалось для нашего щенка так заразительно. И запах крови — от разорванных мундштуком губ и боков, израненных шпорами. В подернутых лиловой дымкой глазах мешались бешенство и затравленность. Затравленности было больше, чем бешенства.
