— Авинаш, приведи-ка сюда нашу пугливую козочку. Пусть увидит, как мы умеем веселиться, — махнул рукой капитан.
Карму доставили из трюма на палубу и выпихнули в центр. Арджун поднялся с бочки и приблизился к ней.
— Отчего наш бесстрашный драильщик полов пребывает в столь жалком одеянии? — он начал ходить вокруг нее кругами. — Отчего, красавица, ты прячешь свои прелести под грязной рубахой? М? Авинаш, мы нынче кажется, разжились неплохим трофеем женского трепья! Может, какие-нибудь наряды подойдут нашей всеобщей любимице? Как думаете, ребята?
В ответ раздался шквальный хохот и рев. Арджун сделал знак рукой, и все замолчали.
— Пора, козочка, показать, на что ты действительно способна, — капитан сдернул с ее головы чалму и содрал жилетку с плеч. — Не прячь свои прелести, куколка! Эй, отведите ее в мою каюту, пусть переоденется в то, что подобает нанизывать на себя бабе. Ну! Пошла! — он пихнул ее к каюте.
Карма испуганно огляделась вокруг. На нее смотрели дикие глаза обезумевших от крови пиратов. Кто-то схватил ее за руку и поволок в каюту капитана.
— Тамир, Гора, наливайте всем вина! Сегодня мы напьемся вдосталь. Гасан, тащи бочонок! Геворк, мясо, честно добытое в бою — на палубу!
И на судне начался гудеж. Вскоре Авинаш вытолкнул Карму на палубу уже в наряде индийской принцессы. Гам моментально утих, и воцарилось продолжительное молчание. Пираты разглядывали чудесную красавицу в красно-зеленом воздушном одеянии со всевозможными украшениями на руках, ногах и голове.
— О, Всемогущий Шива! — выдохнула толпа.
— Кто бы мог подумать, что из персидского евнуха может получиться индийская принцесса? — недоумевая, проговорил Тамир.
— Ух, какая хорошенькая! — заскулил Гасан, вздрагивая всем телом.
— Карма, подойди ближе, — поманил ее пальцами Арджун. — Ну, не робей. Прежде ты была на удивление храброй, — сказал он и рассмеялся.
Ему в ответ раздался дружный дикий хохот.
— У нас здесь вечеринка. Видишь? Мы пригашаем тебя присоединиться к нам. Правда, ребята?
— Да, конечно! — раздалось в ответ.
— Чего вы хотите? — растерянно озираясь, спросила девушка.
— Ты будешь танцевать для моих ребят. Они того заслужили. И у нас есть теперь музыка! Набиуа, тащи ситар и барабан. Видишь, у нас теперь есть все, что есть у Махараджи. Даже танцовщица. Верно, парни?
— Есть. Да еще какая! — крикнул Гора.
— Музыку! — скомандовал Арджун. — Танцуй! Давай, давай, пошевеливайся! Да, как следует, а то выпорю вот этой новой княжеской плеткой. Красивая вещь! — восхитился он работой неизвестного резчика по кости.
— Ты обещал не обижать меня, — обратилась Карма к капитану.
— Танцовщице я ничего не обещал, — равнодушно заметил тот. — Разве что — задушить в страстных объятиях… — засмеялся Арджун. — Пляши, дрянь! — И кнут больно скользнул по ее бедру.
Зазвучала музыка. Карма медленно начала двигаться в танце, которому ее учила мать Берджу. По лицу поползли слезы. Казалось, что от женской одежды и она сама стала слабее. Карма вовсе не хотела показывать этим дикарям свои страдания, но слезы предательски сами просачивались сквозь ее голубые глаза.
Чего опасалась, то и свершилось. Эти низкие люди сейчас глазели на нее, будто скидывали с ее тела пеструю непрочную ткань. Одна. На всем белом свете одна. И на белом ли? Что дала ей жизнь? Хватит ли ей сил вынести унижение и поругание? Мысль о последнем ее повергала в тоску, и желание прервать свое никчемное существование и броситься в ночное море, посещало ее все чаще. Из горла сам собой вырвался стон, что издавала ее душа, израненная, униженная и гибнущая. Карма запела, словно призывала смерть и прощалась с жизнью.
Пусть быстрей проходит
Медленное время,
И меня оставит
Завтрашнее бремя.
Пусть меня избавит
От моих страданий:
От тоски и грусти -
Путь небесных странствий.
Обратной дороги нет. За бортом океан и акулы. Здесь же — океан бездушных существ, потерявших все человеческое, и людские акулы, жаждущие погреть руки на несчастии других. Как этот мир жесток, думала несчастная путешественница.
— Эй, ну-ка что-нибудь повеселее! — крикнул Авинаш.
Делать было нечего. Сердить пьяных пиратов было опасно, да ведь она и поклялась самой себе, что, несмотря ни на что, стерпит все и ступит на благословенную землю. И Карма, осушив слезы, улыбнулась и, приплясывая, пошла по кругу с чашей вина.
Когда конфискованные бочонки показали свои дощатые днища, а матросы были пьяны до беспамятства и как трупы валялись по всей палубе, Карма спустилась к себе в трюм и забилась в уголок, обхватив себя за плечи. Бедняжку била дрожь.
Штормило все сильнее. Ночью океан превратился в разгневанного зверя, пытавшегося не столько укусить человеческий корабль, но проглотить его всего со всеми потрохами и, насытившись, успокоиться.
Не все паруса без потерь смогли вовремя свернуть, некоторые обрывками теперь болтались на ветру, хлеща матросов и треща, будто судно вот-вот расколется пополам. Пираты кричали друг другу приказы капитана, волны смывали их, но они цеплялись за канаты и борта.
Когда на палубе спасать больше было нечего, моряки спустились в кубрики. На капитанском мостике оставались только Арджун и Авинаш.
К утру шторм стих. На небе показалось солнышко, и на «Черный лебедь» вновь возвратилась жизнь.
Весь день ушел на ремонт и почин корабля. Вечером, когда основные работы закончились, моряки расслабились за кружкой крепкого вина.
Карма и Набиуа скоблили палубу и очищали ее от водорослей и ила.
— … Набиуа, ты один по-человечески относишься ко мне, — сказала она, ползая на коленях по скользким доскам.
— Поверь, мне очень жаль тебя, но я ничем не могу помочь, — отозвался он, сидя в той же позе, что и девушка.
— Неужели капитан такой безжалостный человек?
— К женщинам — да.
— Набиуа, достань мне мой кинжал. Прошу тебя. Если мне совсем станет невмоготу, я…
— Зачем ты так говоришь? Нельзя так.
— Нельзя? Как ты можешь утешать меня, ведь ты разбойник! Ты должен быть безжалостным и свирепым, как они. А ты сидишь и жалеешь меня.
— Жалею, верно. Я же не зверь.
Со стороны за ними наблюдали Авинаш и Гора.
— О чем они говорят? — пытался угадать Гора.
— О чем могут болтать евнух и женщина? — хмыкнул Авинаш.
— Да, ей нужен не евнух. Так, под рубахой и штанами ее не видно. А в том одеянии можно угадать и грудь, и все другие женские прелести… — Гора не сводил с Кармы глаз. А когда она стала ползать по палубе, повернувшись к ним задом, так его дыхание и вовсе участилось.
