– Ах во-о-от оно что… – сообразил Великий князь и решительно отрезал: – Нет!
– Вон пошли!!! – что есть мочи рявкнул на слуг и свиту Андрей Иванович, встал перед братом и взмолился: – Василий, о милости прошу! Не вернутся ведь годы, откатится для нас с тобой время, и Елена ждать перемены уж не станет! Уйдет, ускачет, навеки упущу…
– Нет!
– Да постой же, Василий, дай вымолвиться! – рубанул воздух ладонью князь Старицкий. – Договорить позволь, опосля поносить и карать начинай! Договорить позволь, хорошо? Не как к брату, как к государю всех земель русских к тебе обращаюсь! Ради матери, ради отца нашего молю!
– Ладно, Андрей, – глянул куда-то через плечо брата Василий, – ради родителей наших покойных потерплю речи твои, о сути каковых и без того догадываюсь. Говори!
– Токмо дослушай, молю! – опять облизнулся Андрей Иванович. – Не о себе пекусь, о роде нашем и державе отчей, тебе оставленной. Я на одиннадцать лет тебя младше, брат. Но тоже давно не мальчик. Тебе сорок шесть, мне тридцать пять. Двое братьев наших уж преставились, Юрий в будущем своем отчаялся. Лишь во мне надежда осталась. Дай бог тебе лета долгие, брат, но даже ты не вечен. Что потом? В мире лучшем отца увидишь – как сотворенное тобою оправдаешь? Я по старшинству трон твой, понятно, займу, да ведь стариком уже сухим стану. Ты вон здоров и еще лет тридцать править продолжишь с легкостью! А потом? У тебя детей нет и не станет уже, сухая твоя Соломония… И нечего зубами от гнева скрипеть! Окромя меня, брата твоего, правды тебе сказать некому! Коли за двадцать лет чада не принесла, то, стало быть, и не будет! И потом что? Я для детородства тоже староват буду, как запреты твои кончатся. Что тогда?! Трон Шуйским подаришь?! Готов ты отцу нашему на небе рассказать, как руками своими державу ненавистникам извечным подарил?
– Все в руках божьих! – ледяным тоном ответил государь. – Но воля моя прежней остается! Покуда наследник у меня не родится, вам тоже детей не иметь! Старшинство в роду нашем за моей семьей навсегда останется!
– Ты не понимаешь, брат! – схватился за виски Андрей Иванович. – Боги небесные возможность нам редкостную даруют не половиной, всем миром овладеть! Ты у астролога собственного, Васьки Немчина, спроси! По просьбе моей он гороскоп на Елену составлял, гадал, кости бросал, через тень ее волю лил, книги Сивилиные листал. Твой, брат, прорицатель, не мой вовсе! К нему, как к лучшему, обратился! И сказывал мне сей Немчин, что по всему выходит, два сына у Елены, княжны Глинской, родятся. Один слаб душой и телом, другой волей и силой двоих будет стоить, а славой своей и деяниями даже прапрапрадеда, царя Чингиса, зело превзойдет! Ты понимаешь, брат? Чрево девы сей наш род, твой и мой, возвысят! Державу отчую! Нельзя упускать ее, никак нельзя. Умчится бесовка литовская, иного мужа найдет. И сын ее не правителем, а ворогом земли русской станет! Дозволь мне жениться на ней, брат, и дело великое сотворишь! На твою власть, твое правление покушаться у меня даже в потаенных мыслях нет! Дождусь часа свого в служении честном твоему величию. А как час придет, так, глядишь, хоть и старцем дряхлым стану, да не без потомка. Не о себе, о роде нашем с тобой, о семье нашей, державе нашей беспокоюсь!
– Складно сказываешь, брат, – ответил Великий князь. – Да токмо первыми ни тебе, ни детям твоим не бывать! Только от семени моего сыновьям! В усадьбу поехали, Андрей. Наскучила мне охота.
– Как прикажешь, государь, – склонил голову младший из семьи. – Дозволь вперед поскакать, дабы убедиться, что к приезду твоему все готово.
Не дожидаясь ответа, князь Старицкий махнул рукой сокольничему, выхаживающему уставших от бешеной скачки скакунов, поднялся в седло и умчался вдоль реки.
Попытка примирения закончилась у братьев новой размолвкой.
* * *
Княжеские хоромы в Старице мало чем отличались от сотен дворцов, что стояли чуть не во всех крупных русских городах: высокая каменная подклеть, два бревенчатых этажа над нею и ведущее прямо ко второму жилью высокое крытое крыльцо. Как это часто бывало, две стены княжеского дома одновременно являлись и внешней стеной крепости – но убранству или повседневной жизни это ничуть не мешало. Ведь войны накатываются, по счастью, раз в поколение, а то и реже, и в таковые дни комнаты можно расчистить, скатать ковры, запереть сундуки, поднять кровати, сдернуть занавески, убрать слюдяные рамы – и станет светелка девичья али горница боярская боевой площадкой с бойницами, надежным укрытием и кровом сразу для многих стрельцов.
Разумеется, для дорогого гостя отводились не такие комнаты, а куда более светлые и просторные, с большими, выходящими во двор окнами, с гульбищем вдоль внутренней стены, тянущимся над небольшим прудиком с лилиями в центре. В мирные годы – красота, в военные – тоже припас ценный, коней ратных пригодится поить.
Во дворце, уже подремонтированном, вычищенном и нарядном, с замененными на новые коврами в коридорах и горницах да новой кошмой на стенах, все еще хлопотала дворня, наводя последний глянец, оправляя складочки и конопатя выщипанные птицами щели. Среди этой суеты идущий быстрым шагом хозяин дома никого не удивил – видать, тоже тревожится, чего уж?
Между тем Андрея Ивановича внешняя красота дома интересовала меньше всего.
Пройдя по коридору, он толкнул одну из дверей, вошел в обитую серым сукном горницу, остановился в дверях.
Княжна Глинская сидела в кресле, обитом тем же сукном, положа руки на подлокотники и водя ступнями в вышитых войлочных тапках по густому персидскому ковру. На князя она всего лишь подняла взгляд, вопросительно приподняла брови.
– Ты обратила на себя внимание, – кивнул Андрей Иванович. – Теперь надобно заинтересовать. Василий не любит клуш, ему по нраву девицы с характером. Как та цапля, что не просто под ударом покорно падает, а поперва битву дает. Он должен тебя завоевать, а не получить. Токмо не переиграй. Между любопытством и гневом грань то-онкая…
Девица согласно опустила веки.
– Когда он войдет, я громко на слугу рявкну. Будь готова.
Князь Старицкий кивнул, проверил пальцами наборный, но пустой пояс и отправился на крыльцо.
Государь уже въезжал во двор. Хмурый, он самолично спешился, кинул поводья сокольничему, тяжело поднялся по ступеням.
– Рад видеть тебя в доме своем, брат мой, – поклонился Андрей Иванович.
– Юра приехал? – сурово спросил Великий князь.
– Полагаю, до сумерек вести придут, – посторонился хозяин города.
– Хорошо! – Василий Иванович вошел в дом, скинул с плеч шубу, нимало не заботясь, поймают ее или нет, двинулся дальше.
– Вон пошел! – громко рявкнул князь Старицкий на стоящего чуть в стороне подворника в нарядной атласной рубахе и суконных шароварах. – Сам брату его покои покажу! Налево поворачивай, Василий Иванович…
