— Это верно, — Пиай нежно посмотрел на нее. — Но это все же странно.
Мерит потянулась и зевнула:
— Я сейчас приму ванну, а затем нагоню то, что недоспала.
— Ты прекрасна, моя любимая. Я же должен после такой ночи забраться на леса и работать над лицом твоего отца, да будет он жив, здрав и могуч. А у меня закрываются глаза.
— Отложи работу на день, я разрешаю тебе это от имени фараона.
— Ага, кажется, мы опять на своих старых ролях. Ты снова принцесса, а я архитектор царя.
— Конечно! Так и должно быть, — ответила Мерит несколько высокомерно. — Или ты хочешь изменить положение вещей в мире? Должны ли мы отправиться в тростниковую хижину и остаться навсегда мужем и женой? Что было бы с тобой без твоей работы и что было бы со мной без дворца и слуг? Оставим все как есть.
Она стояла до боли прекрасная, с чуть расплывшейся краской у глаз, высокая, красивая, царственная, и Пиай не мог поверить, что обладал этой гордой девушкой.
Мерит поправила парик, венец с уреем, пригладила платье и сказала:
— Сначала выйду я. Открой дверь и посмотри, все ли спокойно.
Пиай с трудом открыл дверь. Маленькая площадка была пустой, только тихий утренний ветер веял в кронах старых акаций. Мерит бегло поцеловала его в щеку и вышла, с высоко поднятой головой, гордая и беззаботная дочь Солнца, которая возвращалась в предназначенный для нее круг жизни.
Прежде чем закрыть дверь маленького храма, Пиай бросил взгляд на бога Сета. Яркий дневной свет отнял у культовой фигуры ее демоническое очарование. Звериная голова с длинной узкой мордочкой приняла глупое, бестолковое выражение, а гиппопотам и крокодил по обе стороны от идола выглядели теперь жалкими, потому что были слишком маленькими и не слишком искусно сделанными.
Пиай старательно запер дверь и отправился назад. Он чувствовал приятное опустошение после удивительной любовной игры, и сейчас, когда Мерит снова вернулась в свои сферы, его опять одолело ощущение невероятности, как будто милостивая Баст подарила ему во сне любовную ночь с принцессой. А вместе с тем в душе Пиайя родился ужас от сознания содеянного: он смертельно оскорбил Благого Бога, он совершил один из самых страшных грехов. Священная кровь отпрысков Амона-Ра осквернена его прикосновением, его семенем. Чрезвычайно редкие случаи подобных преступлений наказывались двойной смертью: уничтожением тела на эшафоте. В этом случае ка становилось бесприютным, и терялась всякая надежда на прекрасную жизнь в другом мире. Пиайя бросило в жар и холод одновременно, когда он подумал об этом, но тут же явилось противодействие страху: он мысленно представил гордую прекрасную Мерит, и грех показался ему небольшим, а опасность — незначительной.
Рана от стрелы у Меру заживала долго, но эта цена казалась ему ничтожной по сравнению с безопасностью, которой он наслаждался здесь, в храме Себека.
Гебу, старый, так похожий на свое божество жрец, предоставил ему одно из пустующих жилищ и при этом пожаловался:
— Обнищал наш храм. Раньше здесь жили в десять раз больше людей. Четыре главных жреца, каждый с пятью или шестью помощниками, многочисленные храмовые рабы… Да, Себек был прежде великим.
Когда Меру, больной, в лихорадке и мучимый болями, лежал в постели, произошло то, чего он всегда боялся. На его счастье, в этот момент вошел не помощник, а сам Гебу, чтобы осведомиться о его здоровье. Гебу странно посмотрел на больного, кашлянул, а затем смущенно обнажил свои желтые крокодильи зубы:
— Э-э-э, Меру, я полагаю… ну, ты потерял кое-что.
Меру тотчас понял, что имеет в виду жрец. Руки бывшего каторжника вскинулись к ушам — левое оторвалось и лежало разбитое около наголовника.
— Ну, это… — начал было объяснять Меру, но Гебу поднял руку:
— Ты не должен ничего говорить, если тебе это неприятно. Здесь ты в безопасности, что бы ни случилось однажды вне этих стен.
— Нет, Гебу, именно твое доверие вынуждает меня объясниться. Будучи совсем молодым, я попал в дурное общество, преступил закон, меня несколько раз арестовывали и наказывали. Так я отправился на чужбину и вернулся только тогда, когда был в состоянии получить отцовское наследство. Чтобы вести достойную жизнь, я сначала поехал на юг и велел изготовить себе искусственные нос и уши. Но я не нашел своего места в жизни, и теперь я здесь, а мое наследство лежит в сокровищнице Себека.
— Ничего не бойся, — успокоил его Гебу. — Есть один бальзамировщик, который мне очень обязан. Он поможет тебе и будет молчать.
Так для бывшего разбойника и убийцы все обращалось во благо, только внутреннего покоя он найти не мог. Спустя некоторое время монотонные службы в храме Меру наскучили. Ему стало недоставать того, что делало его прежнюю жизнь такой пестрой и переменчивой: борьба, волнения, напряжения, опасности, общение с женщинами от случая к случаю. В женщинах у разбойников никогда недостатка не было. В нынешнем жилище Меру не разрешалось принимать женщин, потому что на храмовой земле необходимо было соблюдать целомудрие. В городе он избегал появляться, потому что испытывал какой-то неопределенный страх перед обществом.
Чтобы не помешать этой мирной, посвященной богу Себеку жизни, Меру нашел другой способ реализации своего неудержимого желания насиловать и убивать. Он стал охотником храма и снабжал жреца Гебу и его помощников постоянно свежим мясом гусей, уток, перепелок, зайцев и других животных, которые водились на храмовых землях. Он охотился исключительно с луком, потому что хотел быть в хорошей форме ко дню мести.
В оазисе Фаюм не разрешалось убивать ни одного крокодила, и дичь, которую Меру приносил храму, нужно было приготовить и съесть вне его стен.
Меру не требовалось совершать храмовые службы, за исключением праздников Себека, когда требовалась каждая рука. Тогда паломники устремлялись сюда, курили благовония, жертвовали голубей, зерно, вино, мед и благовония, иногда украшения и немного золота.
Себек почитался здесь в разных образах, особая честь полагалась святому, украшенному драгоценностями крокодилу, тело которого после смерти старательно бальзамировалось, и ему устраивали роскошные похороны. Кроме того, в святилище хранилась золотая культовая фигура мужчины в натуральную величину с головой крокодила. Голову эту украшала высокая корона из перьев с двумя уреями. Народ же радостно расхватывал маленьких бронзовых крокодильчиков, которые продавались в храме, и которых можно было поставить дома в качестве популярного амулета плодородия. Один из титулов Себека был таким: Тот, Который делает беременной и плодородной. Золотую культовую фигуру по особо торжественным дням выносили из святилища четверо помощников, Меру в большинстве случаев был среди них, и хор певиц исполнял старый гимн Себеку.
