Его голос был мягким и убаюкивающим. Нури говорил неторопливо, располагая к себе доверием, и вовсе не спешил войти внутрь. Благородство и мужественность ощущались в этом невысоком, хорошо сложенном молодом мужчине с удивительно глубоким, бездонным взглядом и густыми вьющимися волосами до плеч, слегка припорошенными сединой.
Карма отошла от двери в сторону, давая понять, что разрешает войти.
— Разве Махараджа не говорил, чем закончились ночные похождения предшественников раджи? — грустно проговорила она, закрывая дверь.
— Говорил… — вздохнул Нури, опустив голову.
— Так что же почтенный гость не внемлет предупреждению? Выходит, раджу интересует то же, что и других, — печально подытожила Карма. — Уходи, благородный господин. Сам уходи, пока есть возможность.
— А как же «плачущий разум» и «память, будоражащая сердце»?
— Это лишь песня…
— Я хотел только поговорить с Кармой. Больше ничего я не имею в мыслях.
— О чем может раджа говорить с рабыней? — усмехнулась девушка.
— Карма же не считает себя таковой….
— Посмотрела бы я на раджу, если бы он был на моем месте, если бы на него смотрели как на животное и ждали только своего гнусного удовлетворения…
— Я вовсе не хотел обидеть Карму. Мне искренне жаль ее.
Девушка недоверчиво подняла на него свои голубые глаза.
— Скажи, как твое настоящее имя? Кто твои родители?
— Почему раджа спрашивает?
— Но Карма — санскритское слово, а ты светлая телом, волосами и глазами. Держишься ты с таким достоинством, о котором обычная рабыня и не подозревает. Однако, прекрасно танцуешь и поешь. Это, право, очень загадочно… Кажется, раджа начинает понимать, почему Карма обросла такой легендой…
— Что раджа может знать? — удрученно произнесла девушка и, подойдя к окну, присела возле него.
Нури опустился на ковер рядом.
— Расскажи о себе, Карма. Откуда ты?
— Меня никто никогда не спрашивал ни о моем происхождении, ни о моем прошлом. Неужели господину будет интересно?
— Очень… Карма хотела бы вернуться домой?
— Нет, — она покачала головой.
— Почему?
— Это очень длинная история… — пыталась она уйти от объяснений.
— Впереди целая ночь… Я буду слушать внимательно. Но, если Карма устала, раджа не станет ее беспокоить.
— Но Махараджа станет искать гостя.
— Не беспокойся. Я сказал, что пошел отдыхать.
— Ну что ж, — она тяжело вздохнула и задумчиво глянула через окно в темноту ночи. — Я расскажу тебе, раджа, печальную историю, которая подобна высохшей слезе на дряхлом лице времени… Но пусть благородный господин даст слово, что все мною рассказанное останется тайной для других.
— Хорошо, я выполню твою просьбу.
— Раджа спрашивал мое настоящее имя? — Карма внимательно посмотрела в глаза Нури. — Катерина — мое настоящее имя. Я — дочь славянского князя Василия, добровольно бежавшая из отчего дома прямо из-под венца…
Девушка замолчала, продолжая вглядываться в черты незнакомого мужчины. Тот, не моргая, смотрел в голубые «топазы» северянки, пытаясь проникнуть в самую ее сущность. Лунный свет залил своим сиянием всю комнату.
— Раджа так похож на Берджу…
— Берджу? Кто это?
— Берджу-у… — с глубокой печалью произнесла Карма и, вздохнув, смахнула рукой слезу.
Память стала крутить часы времени назад, и девушка начала свой грустный рассказ.
II часть
Сопротивляясь судьбе
…Цветок прекрасен, горд:
Ему чужда реальность.
Но наступает миг -
Он гибнет, осыпаясь.
Катерине тогда было пять лет. Девочка сидела в своей светлице и примеряла новый сарафан.
— Цыгане! Цыгане! — раздалось во дворе.
Катя бросила сарафан и помчалась вниз по ступенькам терема. Она так неслась, что наступила на подол и растянулась на дощатом полу. Заплакав, девочка посмотрела на разбитые локоть и коленки.
— Очень больно? — сочувствуя, спросил крепостной мальчик — индус.
— Тебе- то что?!
— Просто ты плачешь…
— Угу, тебе бы так… Поглядела бы я, как бы ты ревел. Вот, видишь, сколько крови.
— Когда глядишь, еще пуще болит… Ну, не плачь.
— Легко говорить — не плачь, когда у другого беда… — сокрушалась Катя. — Ты цыган?
— Нет. Мы — певцы при дворе князя Василия.
— Что-то я не помню, чтобы видела тебя средь наших скоморохов, — шмыгала носом девчушка.
— Пойдем со мной, моя матушка поможет тебе, — и мальчик повел хромающую страдалицу к своей матери.
Парамашвари покачала головой, глядя на раны, и на своем языке попросила сына принести отвар из лекарственных трав.
— А почему вы говорите не по-нашему? — удивилась Катя.
— Потому, детка, что мы из другой страны, очень-очень далекой. Там свой язык, свои обычаи и нравы, дитя мое.
— А как же я смогу понять, о чем вы говорите? — спросила девочка, глядя, как женщина перевязывала ее коленки.
— Я научу тебя, — улыбнулся мальчик.
— Как чудесно! — глаза у девчушки загорелись, как огоньки. — У нас будет свой говор, и его никто не будет понимать.
Парамашвари улыбнулась, пожурив по голове новую знакомую сына.
— Ну, вот и все. До завтрего утра заживет, — сказала она.
— Спасибо, тетушка… Не знаю, как тебя зовут…
— Парама, дитя мое, — ответила та.
— Какое странное имя. А как зовут тебя? — обратилась она к мальчику.
— Берджу. А тебя?
— Катерина, — с достоинством ответила девочка. — Пойдем, поглядим на цыган?
— Пойдем, — согласился Берджу. И дети побежали на городскую площадь, где бродячие артисты давали представление.
Мать улыбнулась, глядя им вслед, и задумалась. Парамашвари была крепостной танцовщицей, еще в юности попавшей за долги отца в рабство к богатому купцу. В рабстве родила от хозяина троих детей, которые один за другим поумирали. Натешившись молодой женщиной, купец, будучи с товаром в русских землях, продал ее князю Василию. А спустя четыре месяца танцовщица разродилась сыном, назвав мальчика Берджу. Однако Василий настоял на крещении младенца. Но, несмотря на то, что ребенка нарекли Никодимом, это имя люди постепенно забыли, потому как мать все время звала сына только по-своему. Впоследствии и остальные стали его так прозывать.
При дворе Василия было много крепостных артистов, которыми тот гордился и относился к ним благосклонно, разместив в отдельных от прислуги покоях нижней половины терема…
Катя быстро сдружилась с Берджу, и ее почти всегда можно было видеть в его компании или среди скоморохов. Постепенно она осваивала чужой язык и причудливые танцы. Парама полюбила эту добрую и ласковую девочку, которая с нежностью называла ее тетушкой. Однако женщина всегда помнила о том, что Катерина — княжна, и не сильно привечала ее, опасаясь людских пересудов и гнева своего нового господина. И хотя Василий не был против детских забав дочери: та была больно похожа на мать, и, чем старше становилась, тем сильнее напоминала умершую при родах княгиню, — все же условности двора строго соблюдал…
