Лоет утер пот со лба, осмотрел наш маленький отряд и ответил просто:
— Идите на…
Никто даже не обиделся, потому что измождены все были до предела. Мне же стало стыдно. В отличие от мужчин, у меня был зонтик и лишняя пайка воды, об этом позаботился капитан. И никто не был против, когда мы только пересекли границу пустыни. Но сейчас, когда морские волки задыхались от жары и песчаной пыли, на меня недобро посматривали почти все, исключение составляли Самель, Красавчик и капитан. Даже Эрмин, кажется, проклинал себя за свою решительность, которую он проявил в Маринеле, взбежав на борт «Счастливчика».
А где-то сейчас нашего возвращения ожидает наш бриг. Волны плещутся о его борта, покачивая корабль. Матросы сидят на палубе, изнывая от тоски. Господин Ардо, как всегда, хмурый и злой, ругается на них. Только он не злой, это я уже точно знаю, и матросы знают, потому слушаются его хуже, чем Вэя. Но все равно слушаются, потому что уважают. Перед «Счастливчиком» большой белый город, а позади только море, море и море… Море — это невероятно большое количество воды…
— Ада!
Вэй подхватил меня, когда я начала сползать с верблюда, и я удивленно оглянулась. Мой зонтик валялся на песке, а над головой пылало раскаленное добела солнце. И не облачка. Как же тошно.
— Черт возьми, Ада! — я снова мотнула головой. — Держись.
— Я держусь, — согласно кивнула я, облизывая пересохшие губы.
Во рту была такая же засуха, как и вокруг. И невыносимо жарко. Даже воздух был невыносимо горячим.
— Чертова печка, — проворчал Самель, утирая пот.
— Уже второй день едем, а ни оазиса, ни конца этой душегубки не видать, — хрипло произнес Красавчик. — Всевышний, хоть капельку дождя!
— Очистите души свои, — усмехнулся капитан. — Не всем выдается испытать муки Преисподней при жизни, чтобы понять, что ждет его после смерти.
— Совсем сдурел, — сокрушенно покачал головой Кузнечик.
— А Ангел наш, в чем провинился, раз уж тут с нами сдыхает? — поинтересовался господин Даэль.
— Нож воткнула в человека — раз, — вяло отозвалась я. — Пила до беспамятства — два. Бранилась — три. Подстрелила Ога — три.
— Ангел мой, три уже было, — заметил Лоет.
— Три, три, дырка, — хмыкнула я.
— И Ангел туда же, — покрутил у виска пальцем Кузнечик.
Я посмотрела на него и погрозила пальцем.
— Мой ум при мне, просто он немного поджарился, — пояснила я. — Подстрелила Ога — четыре. Целовалась с Вэем — пять, — я продолжала загибать пальцы, мало соображая, что говорю. — А еще я жалею, что скоро все закончится. А приличной замужней женщине не положено жалеть о том, что она больше не сможет жить среди такого количества мужчин, еще и пиратов. Я жалею, и это тоже грех. И, кажется, я уже меньше люблю своего мужа, потому что увлеклась капи…
Рот мне вдруг закрыла ладонь Вэя, перегнувшегося со своего верблюда.
— Ангел мой, ты не в себе, — сказал он. — Лучше помолчи, чтобы потом не жалеть о произнесенном вслух.
— Да чего уж там, — я махнула рукой, но замолчала.
После этого вновь воцарилась тишина. В этом неприятном отупелом состоянии мы пребывали до вечера. Пару раз кому-то из нашего отряда мерещилась вода, и один из этих двух раз был моим. Я так отчаянно представляла себе бриг и море, что, наконец, их увидела. Протерев глаза, я ошалело взглянула на Вэя и протянула вперед руку:
— «Счастливчик»! — воскликнула я.
— Что? — не понял капитан.
— Там! — закричала я и рассмеялась. — Там «Счастливчик»!
И, понукая своего верблюда, заставила его бежать вперед.
— Черт, — выругался Лоет и поспешил за мной.
А когда до моря и корабля оставалось совсем немного, он вдруг растаял, обратившись маревом. Разочарованно охнув, я обернулась и посмотрела на Вэя. К нему подъезжал Бонг. Напоив водой и снова укрыв голову, меня вернули к отряду. Следующим был один из матросов, но его поймали раньше, чем он помчался к своему миражу. На моем примере научились.
До вечера мы дотянули и вздохнули облегченно, когда солнце превратилось в быстро тающий красный диск. Тогда же мы и увидели его, оазис. Сначала мы приняли этот островок зелени за мираж, посетивший разом всех, но Бонг разуверил нас, сказав, что это не галлюцинация. Откуда-то появились силы, и отряд направился прямо к оазису, чей размер из-за наступающей темноты уже не удавалось разглядеть.
Достигнув границы вожделенного островка, мы повалились на траву. Это было единственным, чего нам так хотелось. И когда прохладное дыхание ночи успокоило разгоряченные за ночь тела, до слуха донесся далекий плеск воды. Должно быть, если бы мертвецы могли оживать, то именно так они бы шли за вожделенной живой плотью, покачиваясь и стеная. Вот на что был похож наш отряд в эти мгновения.
Но дойти нам не удалось. Из-за пальм вдруг показались люди с оружием и факелами. Они встали перед нами, закрывая дорогу. Вэй задвинул меня себе за спину, кто-то зазвенел вытаскиваемым оружием. Отчаяние овладевало сознанием так близко от вожделенной воды. Даже я положила руку на эфес. Но удержал нас всех от необдуманного поступка капитан. Он поднял руку и велел:
— Убрать оружие!
После этого показал руки вооруженным людям и сделал им навстречу насколько шагов. Он заговорил на языке, которым пользовался в дороге, и я поняла лишь: мир, путники и вода. Старший, среди отряда хозяев оазиса, мотнул головой, указывая идти за ним. И мы пошли. Нас вывели к поселению, где дома заменяли шатры. Нас подвели к самому большому и богатому на вид. Оттуда вышел крепкий коренастый мужчина в шелковом халате и широких шароварах. На поясе его висел изогнутый кинжал, и его вид сразу привлек Самеля.
Мужчина подошел к нам, и Лоет почтительно склонил голову. Он снова заговорил о мире и воде. Мужчина выслушал его, кивнул головой и ответил. Нас поняли и это было так здорово. Он еще о чем-то разговаривал с капитаном, а после нам разрешили пройти к небольшому озеру. Но прежде, женщина, опустившая голову, от чего ее лицо скрыли распущенные волосы, вынесла нам воды. Она вручила чашу Лоету, бросив на него быстрый взгляд подведенных темных глаз. Капитан тут же отдал чашу мне, и я с жадностью припала к ее краю, насыщаясь прохладной водой. Мне казалось, что я никогда не остановлюсь, так велика была жажда, но все-таки заставила себя и вернула чашу Вэю. Женщина подлила воды из кувшина, но он снова не выпил, хоть и облизал губы, глядя на драгоценное содержимое чаши, а передал ее остальным. Пил капитан последним, когда все утолили первую жажду. Его тихий стон подсказал, чего ему стоила его выдержка. Он выпил все до капли, утер рот тыльной стороной ладони и произнес:
