— Только не вздумай меня жалеть, слышишь? Я ненавижу жалость, — сказал он, вновь обнимая меня. — Я не одинок, если ты вдруг подумала об этом. И не смей мне вспоминать этого. Если решишься, я перестану с тобой разговаривать.
— Теперь я знаю, как заставить тебя молчать, когда ты опять разойдешься, — улыбнулась я, глядя перед собой.
— Маленькая негодяйка, — сварливо отозвался Вэй, но я была уверена, что он улыбается.
Я еще какое-то время сидела, глядя на огонь, а потом глаза начали закрываться. Уже самовольно я вытянулась на земле, укладывая голову на мужские колени. Лоет зарылся пальцами мне в волосы, и я уснула под эту нехитрую ласку. И тихий голос капитана, я услышала на грани сна и реальности, так и не поняв, приснилось мне это или нет:
— Как же мне жаль терять тебя, мой маленький несносный ангел. Как жаль…
За первые две недели пути мы преодолели достаточно большое расстояние. Климат стал меняться. Если в начале пути он был теплым, и вокруг росла сочная зелень, иногда даже попадались знакомые деревья, то теперь все чаще дорога становилась каменистой. Зелени и тени стало на порядок меньше, и солнце жарило, а не грело. Никогда я не была столь загорелой, как за время нашего путешествия. Девушкам моего класса, как и аристократкам не положено иметь смуглую кожу. Но после нескольких месяцев на море моя кожа успела приобрести стойкий загар. Теперь же я и вовсе казалась себе копченой.
Мои спутники ничем не отличались от меня, разве что загорелыми были и их тела, потому что с некоторых пор с мужчин исчезли рубашки, и только жилеты и штаны скрывали полную наготу. А вечерами Бонг лечил ожоги на их коже. Я же даже боялась представить, как буду выглядеть, когда окажусь без одежды. Это просто ужас! Белое тело, вечно скрытое под одеждой, а лицо и руки, едва ли не черные от загары, маска и перчатки, бр-р. Хвала Всевышнему, капитан разрешил мне, пока мы ехали без случайных встречных и попутчиков, снять жилет и размотать опостылевшую ткань, перетягивавшую мою грудь на суше. Дышать стало сразу гораздо легче, да и жара уже не угнетала так сильно. И самое любопытное, мужчины, мои попутчики, уже даже не реагировали на меня, как на женщину. Я окончательно и бесповоротно стала их Ангелочком. Пожалуй, только капитан немного хмурился и окидывал взглядом, далеким от добродушного, наш отряд, когда ветер бессовестно обтягивал тканью признаки моего пола. Похоже, кроме него никто на них внимания не обращал. Но под палящим солнцем мне было вовсе не до смущения.
Еще через некоторое время начались трудности с водой. Мы еще не ощущали ее нехватки, но уже тревожился Самель, поглядывая на пустеющие бурдюки, к которым стали прикладываться гораздо чаще. И вскоре Вэй велел беречь воду. А еще мы стали чаще заезжать в поселения. Если до этого момента мы не объезжали деревни и города только тогда, когда нужно было пополнить запас провизии, то теперь искали колодцы. И чем дальше мы забирались, тем неохотней нам позволяли наполнять бурдюки.
Люди, местные жители, тоже становились другими. Все подозрительней и колючей становились взгляды. Все реже мы находили тех, кто понимал нас. От нечего делать, Лоет стал учить меня тому языку, на котором он разговаривал с местным населением. Но чем дальше мы забирались, тем реже встречались люди, говорившие на нем. И однажды, устав от жары и пыли, я в сердцах воскликнула:
— Да, лучше бы Дамиан был на плантации! Какого черта его занесло в это преддверие Преисподней?!
За моей спиной усмехнулось несколько человек, а я устыдилась. Конечно, мой муж не выбирал, где ему оказаться в неволе. К тому же, будь у него возможность что-то изменить, полагаю, он вовсе остался бы в Маринеле. А я очень нехороший человек, потому что позволяю себе подобные слова. Папенька всегда говорил, что человеком нужно оставаться в любых условиях… Знал бы он, где сейчас его дочь! Впрочем, папенька изначально был против этого брака, считая, что участь жены моряка не для меня. Однако я не только стала женой моряка, черт возьми, я сама почти стала моряком, быстро приспособившись к жизни на корабле. И хоть соблюдать гигиену было сложно, но я же смогла это делать в течение четырех месяцев!
Конечно, хуже всего с гигиеной было в дороге, особенно сейчас, но приходилось терпеть и выкручиваться, как могу. И больше всего я сейчас мечтала даже не о горячей ванне, а о простой бочке с водой, да просто о воде, хотя бы холодной, чтобы освежить свое тело. Но ручьев, а тем более рек, нам пока не попадалось. Капитан уже давно не заглядывал в свою карту, потому что неточности в ней обнаружились очень быстро. Мы шли по звездам и его карманному компасу. Из-за неточности карты, которая была рассчитана на морские маршруты, мы сильно отклонились от пути, и вот теперь выбирались из этих злоключений, как могли.
В начале четвертой недели мы оказались недалеко от пустыни. Это было истинным потрясением, потому что, даже веря неточной карте, не должно было быть. В одном из последних больших поселений мы сменили лошадей на верблюдов, так нам посоветовал один милый человек. Он сказал Вэю, что дальнейший путь нам проще пройти на этих забавных животных. Он же и подсказал, что мы вновь отклонились от верной дороги, и теперь наш путь лежал через пустыню. К счастью, нам обещали, что мы минуем ее за два-три дня. К тому же где-то впереди нас ждал островок зелени, называемый оазисом. Тот милый человек сказал, что оазис обитаем, но добрым путникам там не откажут: ни в постое, ни в том, чтобы набрать воды. В общем, вступали мы в раскаленные пески полные надежд в успешность нашего предприятия.
— Ангелок, — я обернулась и посмотрела на Мельника, — вы ведь знаете, как я вас люблю, — слова мужчины озадачили меня, но я, на всякий случай, кивнула. — Но сейчас мне так хочется вас придушить. — Сказав это, мужчина вяло улыбнулся сухими потрескавшимися губами. — И капитана. Вэй, я люблю тебя всем сердцем, жизнь за тебя отдам, но чтоб тебя дьявол драл. Что-то легче не стало. — Он махнул рукой и больше с нами не разговаривал.
— Не стало? — Кузнечик тоже вздохнул. — Тогда я промолчу.
— И я, — отозвался еще один матрос.
Лоет утер пот со лба, осмотрел наш маленький отряд и ответил просто:
— Идите на…
Никто даже не обиделся, потому что измождены все были до предела. Мне же стало стыдно. В отличие от мужчин, у меня был зонтик и лишняя пайка воды, об этом позаботился капитан. И никто не был против, когда мы только пересекли границу пустыни. Но сейчас, когда морские волки задыхались от жары и песчаной пыли, на меня недобро посматривали почти все, исключение составляли Самель, Красавчик и капитан. Даже Эрмин, кажется, проклинал себя за свою решительность, которую он проявил в Маринеле, взбежав на борт «Счастливчика».
