***
Не так она себе это представляла…
Селин не беспокоило отсутствие лепестков роз и изысканных шёлковых простыней.
Как и сорванное, брошенное в ближайший угол, роскошное кружевное белье, которое она не менее получаса тщательно выбирала. Её накрыл ливень поцелуев Васко, горячие ладони вылепливали её тело.
Нежно и сильно.
Он взял Селин прямо на полу, среди разбросанной одежды и клочьев великих картин.
Хаотично, нелепо и так… восхитительно!
Она вцепилась в его татуированные плечи, бросив попытки сдержать свои стоны.
Красные лучи заката подсвечивали его и без того раскалённый взгляд сквозь упавшие на лицо пряди. Как ей хотелось сгореть в нём без остатка…
Обозначающаяся вена на лбу выдала сильнейшее напряжение. Васко перекатился, позволяя расположится на нем сверху.
— О, неужели это наяву! — шумно выдохнул вдруг он и обхватил ладонями лицо Селин.
Она ощутила легкий укол смущения, оказавшись почти полностью обнаженной верхом на нём. Впрочем, собственное тело делало всё за неё.
Видеть его, смотреть на него сквозь головокружение, сквозь эти тёплые руки, гладящие её тело и волосы, тонуть в его восхищённых глазах, скользить пальцами и губами по линиям татуировок на его подбородке и груди…
Язык коснулся его соска с продетой в нем серьгой, и Васко прерывисто выдохнул. Селин немного подула на серьгу и продолжила исследовать языком на его груди маршруты, расписанные татуировками.
Селин никогда прежде не знала, насколько способно мужское тело, такое простое в своей атлетической безупречности, раскрывать её саму.
Она помнила его холодное безумие в бою, она помнила его загадочным и сильным, но она и помыслить не могла, насколько недавний отстранённо-сдержанный моряк может стать пылким в своей всеобъемлющей страсти.
Его поцелуи, поначалу невесомые и робкие, раз за разом становились всё более несдержанными и бесстыдными. Ей хотелось закрываться от его прикосновений, бежать от горящего взгляда ровно до тех пор, пока она не провалилась в понимание, каково это — быть богиней для преданного последователя, чутко предугадывающего её малейшее желание.
Мгновение — и его горячие губы втягивают в себя кожу на её шее, мгновение — и его руки мягко и властно сминают её грудь, мгновение — и его язык заставляет её кожу под пупком покрыться мурашками, пока её разум всё пытается ухватиться за невозможность их невыносимой близости.
Ещё мгновение, и его блуждающие руки создают новую карту чувственной сладости и раздвигают её влажные лепестки. Его взгляд, такой же тревожно-чуткий, как и в планетарии, словно спрашивает, осознаёт ли она собственную ценность для него единственного, нашедшего своё сокровище. Она, забываясь, выкрикивает его имя, в котором вся её тоска, и всё утолённое одиночество. Все это тонет в его упрямых ласках. И вот уже само время перестаёт существовать, когда он стонет в ей плечо. Ей кажется, она вот-вот растворится в пустоте, если Васко перестанет прикасаться к ней.
Ей по-настоящему становится страшно закрывать глаза, потому что неизведанная доселе ласка ей кажется слишком зыбкой. Селин царапает его спину ногтями, и ей страшно расцепить объятия с единственным человеком, кто способен впитать её всю. Она видит, как его робость тает с каждым её вздохом. Она всей кожей пьёт его безудержную страсть, которая топит её в океане незнакомого до сих пор обожания, и ей становится так легко и так спокойно, что Селин выдыхает его имя, не стыдясь ни собственной беззащитности, ни собственной наготы, как если бы она подарила собственное вырванное сердце в единственные руки, что способны защитить его от целого мира…
***
Васко смотрел на неё мутными от желания глазами.
Он плавился и таял в её объятиях, ибо магия момента, таинство обладания мечтой, погружали его в пучину искренней, первобытной, страсти.
Вот она, желанная, сладкая в своей необъятности, раскрывалась ему навстречу. О большем он не смел и мечтать.
Сколько раз он воображал себе касания её обжигающей наготы по своей коже? Сколько раз он помышлял себе близость воспламеняющего жара, заключенного в её хрупком теле?
И вот она, обнажённая, бесстыдно раскрытая ему навстречу, распускалась цветком желания принадлежать. Быть Его…
Ему всё не верилось, но вот она, настоящая, робкая, повинующаяся зову плоти, была в его руках.
Вот, её маленькие сильные руки хватаются за него, как за последнюю надежду.
Вот, она сверху, и её грудь упруго колышется в такт его движениям… Такого он не мог и помыслить — ожившая мечта во плоти, жаждущая, зовущая в своем бесконечном соблазне. Невинная в своем пороке стремления быть покорённой и — принадлежать. Стоны Селин утверждали торжество его власти над её маленьким сильным телом, глаза отчаянно звали, не давая никаких обещаний, пока он вторгался, обладал и покорял её, сделавшуюся кроткой, для него, единственного, плоть…
Если бы только мог, он бы сожрал её всю, жадными своими губами поглощая миллиметр за миллиметром её гладкую кожу. Если бы он только мог, он бы вместил в себя её всю, каждую сверкающую росинку пылающей страсти, выступившую на коже.
Прикосновения губ Васко запечатлевали границы его владений на хрупких ключицах, на подёрнутых дрожью сосках, на каждом волнующем узле желания, расцветавшем её сладостным изнеможением под его выверенными касаниями, в которых было много больше, чем просто зов плоти.
Сколько раз он представлял себе её бедра, стиснутые в его кулаках? Сколько раз он воображал себе её полуприкрытые глаза, пока его язык исследует каждую клетку её бледной изнемогающей плоти?
Васко и помыслить себе не мог, насколько податлива и согласна может стать Селин, свободная от предрассудков, полностью отдавшая себя восторгу прикосновений любящего человека.
Покорённый, он покорял. Подчинённый, он подчинял себе её всю.
Голодный, ненасытный, он оставлял на себе её запах и вкус, он возрождалася в её объятиях и чувствовал себя по-настоящему нужным и желанным.
Васко запретил себе любые мысли о будущем и утопал в нескромных прикосновениях маленьких беззащитных рук, и позволял себе исчезать в полных жажды маленьких губах, которые измеряли его тело, оживляя горячие поцелуи робкими укусами, доказывающими живость и страсть в растянутой в мгновениях вечности.
Не смея сомкнуть веки, он наблюдал, как она тонет в его ласках и растворяется в его несдержанных возгласах, и её имя вздохами взлетало над его разбитой вдребезги реальностью.
Он и вообразить себе не мог всю дремлющую чувственность, которую обрушила на него хрупкая девушка, которую он посмел пожелать и сделать своей.
Каждый её вздох, каждый взгляд из-под опущенных ресниц принадлежал ему и выжигал её странную природу на его костях.
Васко запоминал её, и его тело рвалось навстречу малейшему прикосновению её живых, настоящих, рук, о которых он мог только бредить. Каждое её прикосновение утверждало в нём бога, бессмертного и всеобъемлющего для неё одной, кем и какой бы Селин ни была.
Вся она прошлая, капризная и непонятная, ломалась об его страсть и загоралась чувственной сладостью, обжигающей каждую клетку его тела, рождала в нём страшную в своей силе уверенность, что она — его. И никто не смеет прикасаться к ней, кроме него самого, и никто не в силах прикасаться к её миниатюрному телу, беззастенчиво и бесстыдно стремящемуся к растворению в нём.
***
Настойчивые руки мягко подтянули её и прижали бедра так, что они оба охнули.
Удерживая её на себе, он качал её будто на волнах, ускоряя движения. Селин вдруг почувствовала, что впервые готова по-настоящему довериться мужчине и отдать ему всю себя. Ее захлестнуло наслаждение и она провалилась в неизвестные глубины ласковой бездны.
Васко прижал её к себе, глубоко дыша, и она прикрыла глаза, ощущая бешеное биение сердце капитана.
Обнажённые и покрытые испариной, они так и лежали в объятиях друг друга и молча смотрели на ночные огни за окном.
— Почему нельзя выбрать момент времени, который можно проживать снова и снова? — вдруг подумала вслух Селин. — Можешь такое изобрести?
