Лина подошла к двери и накинула крючок на проушину. Расстегнула пуговицы на груди, повела плечами, и платье упало к её ногам.
Мы в изнеможении лежали, тесно прижавшись друг к другу. Тонкая струйка горячей воды, тихонько булькая, падала в пышную душистую пену. Лина осторожно водила шершавой лыковой мочалкой по моим плечам, а я говорил, вспоминая всё, что случилось за эти дни.
Я рассказал Лине про Хирон — розовый пыльный шар, покрытый потоками застывшей лавы. Рассказал, как высятся горные пики, как падают на освещённую землю их острые черные тени. Рассказал про тонкий матерчатый купол, защищающий людей от смертельного ледяного удушья.
Рассказал о бескрайней снежной равнине Северного материка. О колючем ветре, залезающем под одежду, о вечном голоде, который заставляет жадно грызть полусырое мясо. Рассказал о Голосе, который сладко поёт в голове и ведёт к смерти. Рассказал о тёмных лавовых тоннелях и тощих грязных людях, которые никогда не видели солнечного света.
Я рассказал Лине о каменных и ледяных глыбах, которые миллионы лет бесшумно кружат в ледяной пустоте вокруг огненной горошины солнца. О погибших планетах, на которых когда-то давно кипела жизнь, такая похожая на нашу. О немыслимой твари, пирующей на обломках планет и подарившей нам богатство.
Только об одном я промолчал. Там, в поясе астероидов я заглянул за край маленького обитаемого мирка, который был нашим домом. И увидел бесчисленное множество других миров — неизвестных, пугающих и зовущих.
Но Лина, всё-таки, что-то почувствовала. И спросила сама, намыливая мне спину:
— Что ты думаешь делать дальше, Ал?
Я не знал, что ответить, и просто пожал плечами.
— Старший помощник капитана обещал помочь нам с экзаменами в любую школу. А там будет видно, правда?
Руки Лины замерли на моей коже. Я, поднимая мыльные волны, повернулся к ней.
— Всё будет хорошо, правда-правда! Я уверен, что всё будет просто замечательно! Ну, улыбнись, пожалуйста!
Лина улыбнулась и мазнула меня по носу мыльной ладонью.
— Между прочим, девушкам принято дарить драгоценности! А ты так и не привёз мне это платиновое яйцо.
— Не привёз, — согласился я. — Уж больно оно здоровенное.
***
Лучше всего по лесной дороге ходить босиком. На открытых местах песок нагрет солнцем — только что не обжигает ступни. Зато в тени деревьев он приятно холодит кожу. Подошвы ощущают каждую хвоинку, каждый камушек или сучок.
Когда идёшь босиком — весь мир кажется родным и приветливым. Даже солнце светит по-другому. Оно не печёт, а ласково греет. И ветер не рвёт одежду, а лишь сушит капли пота на лбу.
Я связал ботинки шнурками вместе и повесил на шею. Дин предлагал добраться до посёлка на глайдере. Но я предпочёл пройти пешком. Только вдоволь налетавшись в космосе, понимаешь, какое это счастье — неторопливая прогулка по лесу.
Мне позарез нужно было увидеть доктора Трейси. Дин сказал, что всю последнюю неделю она работает в посёлке — берёт повторные анализы у наших жителей. Доктор Трейси пока не смогла разобраться с таинственным белком в крови колонистов. Но разберётся непременно — упрямства ей не занимать!
Говорят, в больницу целыми днями стоит очередь. Больные едут со всей Местрии и по несколько дней ждут, чтобы доктор Трейси их осмотрела. Самых тяжёлых она отправляет в корабельный госпиталь, на попечение Лусии и Йугу.
Я собирался напомнить доктору Трейси, чтобы она поговорила с отцом. В последнее время отношения между ним и Грегором совсем разладились. Об этом мне рассказала Лина. Пока я мотался по лунам и астероидам, она исправно навещала моих родителей и успокаивала маму.
По словам Лины, Грегор дома почти не появлялся. Он вместе с Нормой перебрался на ферму Ирги и Петера, но и там чувствовал себя не на своём месте. С раннего утра до позднего вечера пропадал в поле, приходя в дом только к ужину.
Я ощущал свою вину перед братом. Ну, вот с чего отец вбил себе в голову, что Грегор — не его сын? Как он мог так думать о маме? И эта его идея передать ферму мне. Дурацкая затея, честно говоря! Мне ферма совсем не нужна, а для Грегора в ней весь смысл жизни.
Ну, ничего! Сейчас-то я за руку приведу доктора Трейси к отцу, как бы она ни упиралась. Пусть сама расскажет ему о своих анализах, убедит, что Грегор — мой родной брат. Глядишь, папаша и одумается.
Юркий желтопуз выскочил из кустов на дорогу, поднял голову и настороженно уставился на меня, время от времени высовывая длинный трепещущий язык. Я махнул ему рукой. Желтопуз сорвался с места и скрылся в придорожной траве.
Через час я добрался до церковной площади. Натруженные ступни с непривычки горели. Солнце пекло беспощадно. Я прислонился к разобранным ярмарочным навесам, утёр пот со лба и стал обуваться.
На церковное крыльцо вперевалку вышел пастор Свен. Его объёмистое туловище плотно облегала повседневная коричневая сутана. Белый пасторский воротничок был расстёгнут. Увидев меня, пастор приветственно кивнул.
— Здравствуй, Ал! Да благословит тебя Создатель! Не хочешь зайти?
— Исповедаться? — мне почему-то стало смешно.
— Просто поговорить, — улыбнулся пастор Свен. — И служителю Господа не чуждо любопытство. К тому же, у меня есть холодный лимонад.
Я непроизвольно глотнул пересохшим горлом и с радостью кивнул. Мы вошли в прохладный полумрак церкви. Длинные ряды пустых скамеек пересекали просторное помещение. Над алтарём висел простой деревянный крест.
Пастор ушёл в свою комнатку и вскоре вышел с большим кувшином. С круглых глиняных боков падали на пол серебристые капли.
— Я всегда держу лимонад в кадке с колодезной водой, — улыбаясь, сказал пастор. — Пей прямо из кувшина, не стесняйся.
Ему не пришлось долго меня уговаривать. Я жадно припал к холодному глиняному бортику и, не переводя дух, осушил половину посудины.
— А почему вы не проведёте в церковь электричество? — спросил я, возвращая пастору кувшин.
— Мне предлагали, — ответил пастор. — Но я решил оставить всё, как есть. Нам и без того предстоит увидеть множество перемен. Но хоть что-то в жизни людей должно оставаться привычным.
Он тоже выпил лимонада, поставил кувшин на скамейку и сам опустился на неё, облегчённо вздохнув.
— Я так и не поблагодарил тебя за спасение, Ал. Нам пришлось бы туго, не подожги ты тот сарай.
— А откуда вы знаете, что это я?
Чёрт, неужели весь посёлок уже в курсе?
— Догадаться было несложно. Но я никому не сказал. Возместил владельцу убытки из церковной казны.
— Я верну вам деньги, пастор Свен! — краснея, сказал я.
Пастор махнул рукой.
— Я наслышан про твои похождения в поясе астероидов. Похоже, ты уже сделал достаточно для всей планеты, Ал.
Слышать такие слова было приятно.
— Похоже, Создатель выбрал для тебя интересную судьбу, — продолжил пастор, легко улыбаясь. — Не знаю — завидовать тебе, или сочувствовать…
— Да что там, — пробормотал я. — Ну, слетал в космос пару раз. Что из того? Как был фермером — так им и останусь.
Пастор покачал головой.
— Самое глупое, что может сделать человек — остановиться, когда судьба указывает ему дорогу. Ты можешь найти тысячу аргументов за то, чтобы не идти своим путём. Все они будут правильными и весомыми. Но если ты прислушаешься к ним — пиши пропало.
Тут мне показалось, что я могу подловить пастора на противоречии.
— Но вы же сами говорили, что Создателю угодны все проявления жизни.
— При условии, что эта жизнь нравится тебе, Ал. Только при этом условии.
— Так что же мне делать? — растерялся я.
— Слушать свои желания. Не сиюминутные, а настоящие. Желания, за исполнение которых ты готов отдать всё — это и есть голос Создателя в тебе.
Пастор взял кувшин и отпил ещё немного лимонада. Потом протянул кувшин мне.
— А если я ошибусь? — спросил я, глядя на колыхающуюся жидкость.
Пастор весело пожал плечами.
— Жизнь не может состоять только из правильных поступков. По крайней мере, это будут твои ошибки, а не чужие.
