Все-таки Альбрехт, думал я по дороге в общий зал, рыцарь до мозга костей. Все понимает, но все же общаться с ремесленниками считает для себя зазорным. Люди благородного происхождения одно, неблагородного — другое.
Я нарочито зашел с другой стороны, вроде бы чтобы пройти весь зал, но тем самым двинулся вдоль столов, где расположились самые незнатные.
Главы гильдий подхватились, не зная еще, как держаться, начали вразнобой кланяться.
Я остановился, сказал легко:
— Мастер Эльбеф, что-то вы похудели…
— Благодарю, Ваше Величество, — ответил он сдержанно, голос его звучит привычно угрюмо, рассматривает настороженно, сам все такой же кряжистый и жилистый, настоящий оружейник, а не какой-нибудь, тьфу, ткач или ювелир. — Работы и забот много…
— Будет еще больше, — заверил я жизнерадостно. — Помните о своей свободе создавать предприятия, чтобы королевство развивалось как можно быстрее!.. Ищите новые полезные ископаемые, выплавляйте руду и… все для развития! Про флот молчу, это приоритет, знаете.
Они кланялись, мастер Пауэр сказал просительно:
— Вы уж больше не оставляйте королевство без своей твердой руки, Ваше Величество!
— Теперь не оставлю, — пообещал я.
В зал вошел крупный вельможа в сопровождении богато одетых лордов, величественный и спесивый, его сразу встретили поклонами и увели за один из столов, мастер Пауэр проводил его почтительным взглядом и сказал мне шепотом:
— Это сэр Герниэльт Делстэйдж. Его род идет от того самого рыцаря, который прибыл в эти земли первым и подписывал с местными дикарями договор о создании первого Арндского королевства!
Мастер Лоренс Агендер пробормотал:
— И что? А мой тянется от того, который принимал десять заповедей и подписывал договор с обязательствами следовать им.
Мастер Эльбеф спросил, любопытствуя:
— А это было раньше или позже?
А мастер Френк Мазон, главный художник верфи, самый грамотный, поинтересовался:
— А что за десять заповедей?
Мастер Агендер посмотрел на них волком, не зная, всерьез ли такое невежество в мире или только в просвещенном Сен-Мари, а я засмеялся, не пропустив шуточки, похлопал главу ювелиров по плечу и пошел через зал к своему месту.
Когда-то давно, когда устроили вот такой пир и с такими важными лордами, я шел робко и трусливо, как кролик, но старался держаться важно и с достоинством, я же победитель варваров, спас Геннегау от их нашествия, а что сам захватил его для себя, еще никто не знал, я был тогда всего лишь безвестным графом, сыном герцога Готфрида Брабантского, явившимся на его зов.
Сейчас этот шум и гам, эти спесивые рожи и полные важности лица, все это не только привычно, даже буднично, но вижу за этими личинами людей не всегда во всем уверенных, а если уверенных, но обязательно глупых.
Дорожка из красного бархата ведет через зал к помосту у дальней стены, там отдельный стол для моего величества и еще с десяток кресел, где сядут мои ближайшие соратники. Увы, в этот раз не сядут, большинство пока что разбросаны от Сакранта до Великой Улагорнии, где спешно возводится Ричардвиль, а здесь со мной только Норберт, Альбрехт да оба турнедских лорда: Мандершайд и Мансфельд, а остальные военачальники рангом помельче расположились в зале.
Зал залит огнями, я велел не скупиться на свечи, так что горят как люстры по всему залу, так и светильники вдоль стен, а еще и большие свечи на столах, всаженные в массивные подсвечники, каждый произведение искусства.
На столах, как и водится среди пирующих мужчин, на блюдах целиком зажаренные кабаны, олени, косули, гуси, это основа любого пира, присутствует рыба и всякая мелкая птица, но это как бы добавка, а вообще-то мужчины должны грубо жрать жареное мясо, громко хохотать и хвастаться, демонстрируя грубую силу и выживаемость.
Снизу доносятся удалые выкрики, звучат заздравные тосты, поднимаются мощные ароматы жареного мяса, острых специй, мужского пота, а наверху на хорах в одиночестве корпит с лютней в руках ярко и пышно одетый молодой красавец с длинными ухоженными волосами и бледным лицом. Щипнув за струну, прислушивается, делает на бумаге некий значок, мало похожий на ноту, снова дергает и прислушивается, наклонив голову, к этому жужжанию.
Я постоял в проеме двери, наблюдая за ним, а когда он чему-то насторожился, сказал жизнерадостно:
— Ты всегда в работе, Велазарий.
Он вскочил, поклонился.
— Ваше Величество! Такая честь…
Я отмахнулся.
— Брось. Творческие люди выше всех королей и всяких там императоров. Дворец может существовать без короля, но не без придворного поэта! Жизнь — это быстрая еда и долгая работа, а кто не работает, тот ест не только в перерывах. Работай за троих, и трое выпьют за тебя, как вон сейчас в зале…
Он поклонился, не зная, что ответить на грубые королевские шуточки.
— Ваше Величество…
— Ты поработал хорошо, — сказал я. — К стыду своему, я даже не ожидал, что сумеешь написать те бодрые марши! Они получились полными отваги и мужества.
— Ваше Величество, но вы же велели…
— Велел, — согласился я, — но это от безрыбья. Сам не думал, что у тебя получится так хорошо. Видать, и у тебя где-то там глыбоко внутрях есть что-то этакое, чтобы молотом по головам, копьем в живот, ржание коней и крики мертвецов!
Он бледно улыбнулся.
— Просто тема уж очень необычная.
— Вызов?
— Да, — согласился он. — Это был вызов моему беспримерному таланту. Я вызов принял и… победил.
— В самом деле победил, — согласился я. — И хотя для тебя это теперь рутина, но мне нужно еще пару маршей. А самое главное… ты даже не представляешь…
Он насторожился.
— Ваше Величество?
— Мы дадим бой Маркусу, — сообщил я и заметил, как побледнело его лицо. — Потому нужен такой героический марш… или гимн, чтобы у каждого сердце трепетало! Чтоб даже трус бросился в бой, не страшась ужасной смерти.
Он проговорил с трудом:
— Ваше Величество…
— Ну? Не потянешь?
— Умру, — прошептал он, — но все из себя вытяну.
Все кишки… Это вызов, так вызов! Только ради этого стоит жить.
Я кивнул, снова спустился вниз. На пиру не обязательно сидеть постоянно во главе стола, рекомендуется иногда подходить к своим соратникам за другими столами, похлопать по плечу и сказать что-нить подбадривающее, это повышает уровень лояльности и даже преданности.
Я, конечно, молодец, так что по праву горжусь своей стойкостью и целибатностью, человек — это то, что выше челюсти, а все, что ниже, это все-таки от Змея, здорово же он, гад, постарался… но вот теперь, устояв и выстояв, чувствую себя в чем-то обокраденным, даже и не знаю, как это сумел сам себя, но ощущение какое-то тоскливое, даже тянет как-то, не то под ложечкой, не то в другом месте…
