Придворные красотки, словно ощутили перемену, а то и в самом деле ощутили, муравьи же чувствуют как приближение грозы, так и ее уход, начали откровеннее делать глазки, улыбаться, томно опускать ресницы, ну и богатый же у них набор, кто бы подумал, а это ж еще старое и суровое время чистых нравов и здоровых обычаев…
Я двигался между двух рядов кланяющихся придворных и приседающих женщин, в груди неясная тоска, раньше мечтал, что все женщины будут моими, сейчас вот они в самом деле все мои, но что со мной…
Одна из красоток улыбнулась так, словно уже чувствует мои ладони на ее булочках, я невольно остановился, ненавижу обижать женщин невниманием.
— Леди Марсилин, — сказал я заговорщицки, — вы готовы?
— К чему?
— Танцевать.
Она чарующе улыбнулась.
— Я с вами готова не только к танцам.
Чувствуя понятную неловкость, никто из нас не любит, когда перехватывают инициативу в таких делах, посмотрел в ее ясные чистые глаза. Она ответила взглядом, что я король, человек занятый государственными заботами, потому могу без лишних в таких случаях обязательных церемоний, но для некоторых уж точно необязательных.
Я улыбнулся как можно радостнее.
— Леди Марсилин, я это запомню.
— Надеюсь, — ответила она, но что-то в ее голосе дало мне понять, женским чутьем уловила, дескать, ничего не запомню и забуду о ней раньше, чем дойду до своего места за столом.
А вот назло не забуду, сказал я себе сердито, а вот сегодня же… но понимал с холодком, что ничего подобного не случится. Не до лядей.
Когда я вышел на крыльцо, там уже стоял верховный лорд Джеральд Бренан, а теперь еще и скромный служащий в команде Куно Крумпфельда, мрачно рассматривает слуг, выкатывающих из подвала бочки с вином.
— Вижу, — заметил я, — вы не слишком пируете. Хочется удрать?
Он оглянулся, торопливо поклонился.
— Ваше Величество…
— Вино слабое? — спросил я.
Он сдержанно улыбнулся.
— Нет, все хорошо, Ваше Величество. Но сэр Куно запретил.
— Изверг, — сказал я с сочувствием.
— Да и вообще, — сказал он, — в таком новом деле как никогда нужны ясные головы. Иначе такого можно наломать…
Он вдруг заулыбался и подтянул живот. Мужчины, что поблизости, как один приосанились и сделали значительные лица, кроме того, все приятно улыбаются и смотрят мимо меня.
Я еще не успел обернуться, как всего коснулось и облекло животное тепло, словно уже я под теплым одеялом и ко мне прижато разогретое женское тело. Ощущение настолько знакомое, что повернулся, уже зная, кого увижу.
Бабетта подходит сияющая, с нежной белой кожей, растерявшей прошлый загар, но все так же налита солнцем, золотые волосы, частью убранные в башенку, свободно падают на плечи, радостно горят чистым золотом, лицо стильное, полные и чуть вытянутые вперед губы туго налиты сладким красным соком, жемчужные губы сверкают в счастливой улыбке.
Она с ходу бросилась мне на шею, влепила звучный поцелуй, нимало не стесняясь окружающих, и все поняли, как я видел краем глаза по их лицам, что это дружеский, даже родственный поцелуй.
— Рич, — сказала она нежным щебечущим голосом, — я просто с ума схожу от радости. Ты вернулся!
— Ты не поверишь, — ответил я, — но я тебе тоже рад.
Она улыбнулась моим лордам.
— Это он так шутит. Он вообще такой шутник, такой шутник… Лорды, вы не против, если я его украду у вас на несколько минуток?
По их лицам видно, что против, еще как против, но не из-за потери их лорда, да пусть он сейчас хоть провалится, всем до свинячьего писка жаль лишаться ее общества.
— Пойдем, — сказал я, — допрошу с пристрастием. Друзья, я ненадолго. Удавлю и вернусь.
Она улыбнулась им, и они все расцвели улыбками, даже те, у кого каменные морды треснут, если попробуют изобразить улыбку, даже они смотрят на нее счастливыми глазами.
Я взял ее за локоть и отпустил только, когда мы оказались в моем кабинете. Она подняла локоть, получилось очень эротично, подула, вытянув губы, на то место, где остался след от моих пальцев.
— Ты все такой же яростный, — сказала она с восхищением. — Где бы я ни бывала, всегда чувствовала твои ладони на моем теле. Под платьем, конечно.
— Садись, — велел я, — и давай признавайся.
— В чем?
— Во всем.
Она капризно надула губы.
— Это будет очень долго.
— Харчами обеспечу, — пообещал я.
Она внимательно смотрела, как я творю и расставляю на столе изящные фужеры. Я постарался блеснуть, вообще с Бабеттой я всегда в ударе, потому фужеры получаются со стенками тоньше пленки мыльного пузыря, не видно вовсе, даже страшновато, когда красное вино возникает в двух-трех дюймах над столом, поднимается, ограниченное чем-то незримым.
— Это необычно, — признала она, — ты таких еще не делал.
— Расту, — объяснил я многозначительно. — И не только в умении создавать фужеры.
— Фужеры?
— Фужеры, бокалы, — ответил я. — Не должны дамы пить из кубков, как мужчины и лошади.
— А из чаш?
— И даже из чаш, — сказал я твердо. — Неизящно.
Она улыбнулась.
— А в чем ты еще вырос, Рич?
— Ну да, — ответил я. — Ты восхитительна, Бабетта. Но меня и раньше было не просто так расколоть. А чтоб вот так взял и начал выбалтывать то, что нужно кому-то, а не мне, такому замечательному…
Она рассмеялась.
— Да, ты все такой же кремень. Даже в постели не проговаривался. Зато я всегда рассказывала все, без утайки!
— Тогда мы квиты, — ответил я мирно, — за твое здоровье, Бабетта!
Она осторожно взяла фужер за тонкую ножку, некоторое время держала в руке, внимательно рассматривая, сделала крохотный глоток и, как знаток, некоторое время покатала во рту, прислушиваясь к ощущениям.
Я наблюдал из-под приспущенных век, прикидываясь полностью расслабленным и отдыхающим.
— Прекрасное вино, — сообщила она после паузы, — и создаешь его без особых усилий, вижу. А можешь еще парочку таких же сотворить… вон на том столике возле постели?
— Собираешься лечь? — спросил я.
Она взглянула с упреком.
— Рич! Я же спросила, не можешь ли создать два фужера.
— Понятно, — ответил я. — Тогда и всяких пирожных… И мороженого.
— От мороженого я вообще в восторге, — призналась она. — Чтоб в такую жару и такое чудо…
Творить еду, даже самую изысканную, все легче, теперь не нужно очень старательно вспоминать все оттенки, достаточно сказать «круассан» или вспомнить, как когда-то один раз в гостях попробовал нечто непонятно изысканное, то могу и моментально на стол, потому сейчас творил легко, быстро, улыбаясь и показывая, что вовсе не надрываюсь.
