— Нисколько. Он, кажется, побаивается нас, а потому очень предупредителен и услужлив.
Майор вновь улыбнулся:
— Попробовал бы он быть другим… Но, кроме вас, у него, как мне известно, появились еще квартиранты?
— Один был до нас, а второй поселился недавно, в наше отсутствие, — ответил Ожогин, хорошо понимая, что скрыть факт проживания в доме Абиха невозможно.
Играя большим шестигранным карандашом и пытаясь удержать его на кончике своего пальца, гестаповец продолжал:
— Знаю. Знаю обоих… Первый меня не беспокоит.
— Он участник нашей группы, — твердо сказал Ожогин.
— Ах, вот даже как! Замечательно… Я забыл, кто он по национальности?
— Узбек.
— Да-да, узбек. Совершенно верно… Военнопленный. Рудольф Вагнер говорил о нем. А как вы смотрите на второго? — Фохт сощурил глаза.
Ожогин пожал плечами:
— Трудно судить о человеке, которого так мало знаешь. Но он, по-моему, настоящий немец.
— В это понятие можно вложить очень многое, — заметил майор. — Мне хочется знать, чем дышит этот Гуго Абих.
Никита Родионович усмехнулся:
— Как и все мы: воздухом.
Улыбка на лице майора потухла, и холодные глаза на несколько секунд задержались на Ожогине.
— Это в прямом смысле, — сухо, но вежливо проговорил он. — Пока есть возможность, пусть себе дышит. Меня интересует его настроение.
— Если бы кто-либо из нас троих заметил в поведении Абиха или Вагнера что-нибудь подозрительное, то могу вас заверить, что не больше как через полчаса об этом знал бы господин Юргенс.
Видимо, ответ и тон, которым говорил Ожогин, понравились гестаповцу.
— Иначе и быть не может, — сказал он. — Господин Юргенс вами доволен, но я лично от себя прошу вас быть повнимательнее и хорошенько посматривать за Абихом.
Ожогин склонил голову в знак согласия.
— Вы должны понимать, — мягко продолжал Фохт, — что соседство с неблагонадежными людьми может навредить и вам, а в этом ни вы, ни я, ни Юргенс не заинтересованы. Собственно, по этому поводу я и решил с вамп побеседовать. Он, этот Абих, не догадывается, кто вы в самом деле?
— Не думаю, — ответил Никита Родионович. — Вот только сегодняшний вызов даст повод для размышлений.
— Это ерунда! — заметил майор. — Вы можете сказать, что мы интересовались вашим прошлым.
Ожогин кивнул головой.
— Еще раз прошу быть повнимательнее с Абихом и о чем-либо подозрительном в его поведении тотчас поставить меня в известность. — Майор встал.
Когда Ожогин и Грязнов спускались со второго этажа, им вновь попался навстречу весь залепленный снегом Моллер. Он, видимо, торопился, так как не остановился даже поговорить и лишь, шутливо погрозив пальцем, сказал:
— Пропащие! На днях обязательно забегу проведать.
На улице шел снег, тротуары и мостовая были покрыты белым пухом.
Друзья пересекли мостовую и зашагали домой. Дверь открыл сам Вагнер.
— Ну как? — спросил он.
— Есть о чем поговорить! — весело отозвался Грязнов.
— У нас тоже есть что рассказать, — сказал Вагнер и, закрыв дверь на ключ, провел друзей в свой кабинет.
Там сидели Гуго и Алим. Между ними лежал открытый чемодан, наполненный золотом.
— Что это такое? — удивились Ожогин и Грязнов.
— Тайна, которая вас интересовала.
— Любопытно! Ну, а где же сам племянник? — спросил Андрей.
— О! Он уже далеко.
Вагнер сообщил, с какой просьбой к нему обратился Рудольф, и рассказал историю чемодана. Ценности, хранящиеся в нем, — русские. Один из сподвижников Гитлера, Вильгельм Кубе, был назначен генеральным комиссаром Белоруссии; его еще в прошлом году отправили на тот свет партизаны. Часть золота, которое Кубе прикарманил, спрятал некто Манишка — из людей, близких к Кубе. В Бресте Манишка встретился с племянником Вагнера. Там Манишка, со слов Рудольфа, схватил сыпной тиф, слег и умер. Видимо, без Рудольфа здесь не обошлось, но это значения не имеет. Главное то, что ценности, прикарманенные Рудольфом, принадлежат Советской России, и надо думать о том, как вернуть их владельцу.
— К этому мы еще вернемся, — проговорил Никита Родионович, когда Вагнер закончил рассказ. — А теперь давайте поговорим об Абихе и Моллере.
Вагнер, Гуго и Алим сделали удивленные лица.
— Да-да, — сказал Ожогин. — И разговор предстоит серьезный.
Снег колючими сухими космами бился в окно. Завывал порывистый ветер. Все жильцы дома собрались в мезонине, теперь регулярно отапливаемом, и сгрудились вокруг маленького столика, на котором лежали наушники. Сквозь шум и свист бури друзья жадно ловили едва слышимый голос Большой земли, голос Москвы.
В полночь, когда обсуждение событий было закончено и все начали готовиться ко сну, явился Моллер.
— Я вам не помешал? — спросил он, стряхивая снег с шапки и оглядываясь на следы, которые оставил за собой.
Все молчали: в такой поздний час хозяин гостиницы еще никогда не являлся с визитом.
Не ожидая приглашения и растянув губы в улыбку, Моллер уселся на стул и, засунув руку во внутренний карман пальто, извлек оттуда какой-то листок.
— Вы отлично читаете по-немецки, — сказал он, подавая листок Ожогину. — Прочтите. Это же комедия!
Никита Родионович взял листок и сразу определил, что это одна из листовок подпольной антифашистской организации. Об этом ярко свидетельствовали формат, бумага, шрифт и обычная подпись в конце.
Сохраняя спокойствие на лице, Ожогин стал про себя читать листовку, составленную при его участии.
Присутствующие невозмутимо смотрели на Никиту Родионовича, и на их лицах Моллер вряд ли мог что-нибудь прочесть, хотя глаза его суетливо перебегали с одного на другого.
— Я прошу вас прочесть вслух, это же очень интересно, — попросил Моллер.
— Ничего в этом интересного я не вижу! — резко ответил Никита Родионович. — За чтение, а тем более за распространение таких штучек вы можете заработать неприятности. Я удивляюсь вам, господин Моллер! Вы всегда передавали новости, о которых никто, кроме вас, не был осведомлен, а теперь притащили какую-то дрянь. Как она к вам попала? — Ожогин швырнул листовку Моллеру.
— Я нашел ее на ступеньках вашего дома… — проговорил Моллер после некоторого замешательства.
Никто ничего не сказал. Вагнер встал и, демонстративно загремев стулом, вышел из комнаты. Он не мог переносить присутствия Моллера и считал ниже своего достоинства разговаривать с ним. Даже совет Никиты Родионовича терпеливо относиться к визитам Моллера и держать себя в руках не помог: в этом вопросе Вагнер не шел ни на какие компромиссы.
