Эндерби вернулся в гостиную. Изжога, как родовые схватки, сызнова завела свое. В стакане осталось еще достаточно разведенной соды, поэтому уже через полминуты Эндерби смог излить свои муки:
– Грерррбрухаррраууууууупфффффх!
Сверху немедленно последовал ответ: три раза стукнул увещевающий ботинок. Эндерби кротко поднял глаза, словно на журящего Бога. Пора уезжать. Он услышал что-то вроде «Заткнись, Эндерби», потом женский голос произнес:
– Оставь его в покое. Он не нарочно.
Вспыхнула неразборчивая ссора, закончившаяся криком Джека:
– Так это он? Да, он? И чья это была идея? Лживая сучка, вот ты кто!
Печаль, понимаете ли, после соития. Печально покачав головой, Эндерби вернулся в постель. Он предупредит миссис Мельдрам, что съезжает, он не подпишет контракт миссис Бейнбридж. Пусть миссис Мельдрам получит своего улыбчивого и лысого молодого любителя ванн за счет фирмы. Маловероятно, что без еженедельного стиха от Эндерби читательницы «Фем» с лужеными желудками зачахнут.
Значит, решено.
Утро принесло письмо от Весты Бейнбридж.
Дорогой мистер Эндерби!
Третьего дня в Лондоне вы, похоже, накуролесили. Мне только сегодня удалось раздобыть вечернюю газету того достопамятного дня, которая пусть и кратко, но вполне ясно дает понять, что вы приложили все усилия, чтобы настроить против себя одного облеченного титулом мецената. Должна признаться, я даже восхищаюсь вашей независимостью, хотя один бог знает, как поэт в наши дни может позволить себе такую байроновскую роскошь. Я слышала, сэр Джордж весьма разобижен и зол. Что на вас нашло? Просто не понимаю, но я лишь обычная женщина без претензий на интеллектуальность и никогда не посмела бы возомнить, будто способна разгадать, что происходит в голове у поэта. Факт в том (и рискну сказать, вы довольно скоро услышите об этом от вашего собственного издателя), что ваше имя стало табу для Гудби из «Годных книг», поэтому будьте начеку.
В сложившихся обстоятельствах, думаю, неплохо было бы публиковать ваши еженедельные излияния под псевдонимом. Кроме того, это даст нам шанс расцветить колонку фотографией какого-нибудь длинноволосого мужчины-модели с пером в руке и устремленным к небесам мечтательным взором. Вы понимаете, о чем я: Поэт с большой буквы – в расхожем представлении домохозяек. Может, вам приходит в голову какой-нибудь псевдоним? Пожалуйста, подпишите контракт и перешлите его мне. Мне правда понравился наш чай вдвоем.
Ваша
Веста Бейнбридж.
Дрожа от ярости, Эндерби скомкал дорогую почтовую бумагу. Он швырнул письмо в унитаз и дернул за цепочку, но бумага оказалась слишком плотной и в спуск не пролезла. Пришлось вытащить мокрый ком и затолкать в старую картонную коробку с мусором – к консервным банкам из-под сгущенного молока, рыбьим костям, картофельным очисткам и испитому чаю. Через час тяжких мыслей и попыток продолжить работу он испытал настоятельное желание перечитать письмо, что и сделал, смахивая заляпавшие бумагу чаинки. «Накуролесил», «независимость», «байроническая» – вот как думают расхожая домохозяйка и Веста Бейнбридж… Он хмурился и щурился на слова – в крошечном коридорчике было темно. Вдруг в дверь забарабанили двумя кулаками – так горилла бьет себя в грудь, – и Эндерби удивленно поднял взгляд.
– Выходи, Эндерби! – прокричал Джек. – Хочу перемолвиться с тобой словечком, чертов ты поэт!
– Накося выкуси! – рявкнул Эндерби в духе и с интонацией мачехи.
– Выходи, Эндерби. Выходи и дерись как мужчина. Открой дверь и дай мне тебе вмазать, сволочь ты эдакая.
– Нет, – ответил Эндерби. – Не выйду. А если я открою дверь, то об этом пожалею. Знаю, что пожалею. Не хочу твоей крови на своих руках.
– Эндерби! – орал Джек. – Я честь по чести тебя предупредил. Открывай и дай мне тебя избить, блудливый ты поэтишка. Я тебе устрою за то, что спал с моей женой, лживая ты скотина!
– Она тебе не жена, – возразил Эндерби. – И спал я на диване. Кто-то меня оболгал. А теперь убирайся, пока я не разозлился.
– Открой дверь, Эндерби, прошу! – молил Джек. – Я хочу тебе врезать. Это просто-напросто справедливо, чтобы я тебя побил, сволочь ты такая, а я уже на работу опаздываю. Открывай и давай с этим покончим.
И обоими кулаками забарабанил по двери.
– Перестань, Джек! – раздался сверху женский голос, который почему-то наводил на мысль о ночной рубашке и бигуди. – Только дураком себя выставишь!
– Дураком, говоришь? Сейчас увидим. А теперь заткнись! Ты свое получила, теперь очередь Эндерби.
Он забарабанил снова. Сходив на кухню, Эндерби вернулся с ножом, которым разделывал зайца.
– Открывай, Эндерби. Время поджимает, скотина ты эдакая!
Эндерби открыл.
Джек был моложавым громилой с морщинистыми щеками и глазами цвета мочи. Будь волосы проволокой, черная проволока росла бы у него из головы. Он даже оба кулака заготовил – с жалко зажатыми внутрь большими пальцами. Эндерби уже получил в живот в Лондоне, дома его бить не будут. Он занес нож.
– Выкуси, – повторил он.
– Так нечестно, – обиделся Джек. – Я только побить тебя хотел. Несправедливо, что ты сразу за тесак схватился. Я всего-то хотел сказать, не лезь к ней наверх, понимаешь? А потом один хороший в рыло – и доброго всем дня. Не дело с чужой бабой блудить, она же моя, ты сам это понимаешь. А теперь положи нож и как мужчина прими, что тебе причитается.
– Выкуси, – приняв позу убийцы, отозвался Эндерби. – У меня ключа не было, вот и все, и она пустила меня поспать на диване. Если ты в этом мне не веришь, то вообще ни в чем не поверишь.
– Во что хочу, в то и верю, – совершенно искренне ответил Джек. – Я этого так не оставлю. Не думай, что ты от меня отделался, Эндерби, поэт ты или нет. Это я тебе напрямик говорю. Сейчас я на работу иду, и так уже опаздываю, а виноват во всем ты, что только ухудшает дело. – Внезапно выбросив руку, он вырвал нож из хватки Эндерби. – Вот так-то, – гордо сказал он, – теперь тебе конец. – Эндерби стремительно захлопнул дверь. – Я вернусь, Эндерби! – крикнул Джек. – Тебе конец, помяни мое слово.
Пнув дверь Эндерби, он затопал прочь, страшно хлопнув входной дверью.
Эндерби, трепеща, заперся в уборной. Канальи, негодяи. Презренные людишки с их треклятым сексом и чертовой ревностью… Значит, действительно время пришло, все на это указывает: прочь, прочь, прочь. Куда теперь? Сев на унитаз, он начал карябать список дел: (а) забрать наличность из банка, (b) раздобыть карту южного побережья, (с) послать миссис М. чек и уведомление о выезде, (d) написать миссис Б., (е) повидаться с Арри. От необходимости строить планы и кошмара надвигающихся сборов он разволновался и постарался найти утешение, сочиняя стихотворение, венчающее цикл «К Тельме». От получившегося несло жаркими руками, белой плотью, хриплым желанием, любовью, любовью, любовью… Для Эндерби оно стало своего рода катарсисом – сродни громкой площадной брани:
…В исступлении страсти, в безумье моем
снова видится образ твой.
Под слепящим дождем невозможной любви
никну горестной головой.
Петухи охрипли от криков любви.
Напитать собою позволь
Пересохший, в корках кровавых рот, рот усталый,
чья жажда – боль…
Он выписал чек миссис Мельдрам и сочинил по возможности отрывистое прощание:
Благодарю за непрошеную заботу. Примите уведомление. Ваш и т. д.
В письме миссис Бейнбридж он учтиво сообщил, что получил ее посылку и письмо, но с сожалением должен признать: по зрелому размышлению он счел, что не сможет удовлетворить скудные поэтические потребности, даже если бы таковые существовали, читательниц «Фем». Его комплименты мисс или миссис Фробишер, если миссис Бейнбридж будет так добра их передать, и поздравления, что у читательниц ее «Кулинарного приложения» такие луженые желудки. Он, Эндерби, если это кого-то интересует, сильно пострадал от ее «Спагетти-сюрприза». Он намерен уничтожить контракт и раздать номера «Фем» бедным. Искренне ваш и так далее… P.S. Он съезжает с вышеуказанного адреса, куда – пока не знает. Отвечать ей незачем. Несколько успокоившись, Эндерби побрился и приготовился выйти из дома. Пока крикун Джек на работе, ему ничего не грозит.
В грязном белом поварском халате, дополненном белым шейным платком и белым колпаком-грибом, Арри отдыхал от кухонных трудов у барной стойки «Герба масонов». Эндерби он встретил без энтузиазма, но по собственному почину и без единого вопроса заказал ему двойной виски.
– Тот костюм, – сказал он, – просто в жутком состоянии. Пришлось отправить его в чистку. – Он отпил добрых три четверти пинты янтарного эля, смешанного с горьким.
– Извини, – ответил Эндерби. – Больше не повторится. Я больше ничего не буду у тебя занимать. Я уезжаю.
