Мариам Петросян - Дом, в котором...

«Да-да, это он! Это Кай!» — озвучивает у меня в голове Герда-за-сорок. — «Ах, ну проводи же меня скорее во дворец!»..

Краем глаз замечаю, что Сфинкс слегка не в себе. Пятится до кровати и садится, не сводя глаз с Горбача. Входит Слепой. Тоже странноватый с виду. А за ним коляска Лорда, а в ней Лорд, а толкает коляску Ральф.

«Это только сны… Сны знатных вельмож…»

Сдираю наушники к чертовой матери.

Тишина. Слышно гудение Дома за стенами и даже наружность — ведь ыэто настоящая тишина, какая у нас бывает очень редко. Ральф смотрит на нас, мы на Лорда. Гремит самый громкий в моей жизни звонок на ужин. Ральф поворачивается к выходу и сталкивается в дверях со свежевыбритым Черным.

Черный ему:

— Извините… — а потом, — Ой! — это он заметил Лорда.

— Да ради бога, — отвечает Ральф и выходит.

А мы глядим на Лорда. Это действительно он. Живой, настоящий, не в песне и не во сне. Можно пощупать, понюхать, подергать за волосы… Надо узнать, надолго ли его к нам и еще кучу важных вещей, но я в ступоре и никак не могу из него выйти. Лорд сидит сгорбившись. Жалкий, как тот, что померещился мне под гармошку. Голова острижена. Не наголо — но лучше бы наголо. Потому что стриг его какой-то шизофреник. Волосы торчат неровными пучками, а кое-где, как при стригущем лишае, сквозь светлую щетинку просвечивает кожа. Не мог быть в своем уме тот, у кого поднялась рука на волосы Лорда, да еще таким манером. На нем куртка Горбача и моя жилетка. Обе в значках. Глаза стали еще больше, лицо меньше, пальцы теребят значки, а глаза бегают. Ужас, как выглядит. А еще ужаснее, что все молчат и только смотрят.

Начинаю нервно раскачиваться. Обстановка все хуже и хуже. Наконец Слепой подкрадывается к коляске и протягивает Лорду сигареты:

— На, покури. Какой-то ты уж очень тихий.

Лорд вцепляется в них, как утопающий в спасательный круг. И я сразу выхожу из ступора. И остальные тоже. Я ползу на предельной скорости, но поспеваю последним. На Лорда уже налетели, пихают, щупают, нюхают, орут. Я вливаюсь в общй хор и заглушаю всех. В разгар приветствий Лорд вдруг начинает плакать.

— Все, хватит, — сразу командует Сфинкс. — Все на ужин. Оставьте его в покое.

Но я слушаться не собираюсь. Влезаю ему на колени — оттуда ближе к ушам — потому что надо же объяснить, как я по нему скучал и все такое. Слушает он, или нет, неважно. Он роняет сигарету, взамен ему дают еще шесть.

— Волосы у тебя, — Горбач ерошит уродливую стрижку, — просто кошмар. Кто это постарался?

— Как тебе в моей жилетке? — спрашиваю я. — Если хорошо, я не буду ее отбирать. Тем более, у меня теперь еще одна, совсем новая.

— Ты насовсем? — осторожно уточняет Сфинкс.

Лорд кивает.

— Ура! — кричит Горбач и подбрасывает в воздух Нанетту. Слепой с огорченным присвистом шупает голову Лорда.

— А у нас теперь Новый Закон… — начинаю я, но Сфинкс не дает ничего рассказать.

— Ужинать! Марш! — кричит он сварливо. Меня снимают с Лорда и уносят, хотя я сопротивляюсь.

В коридоре я рядом с Горбачом, который разговаривает сам с собой:

— Я знал, что он стоящий тип… — и это, конечно, про Ральфа. А чуть дальше от нас Сфинкс и Слепой:

— Пахнет психушкой, — это уже Сфинкс про Лорда.

Разгоняюсь и наезжаю им на пятки. Мне плевать, чем там пахнет от Лорда. Главное — он вернулся, а все эти разговоры — ерунда. Когда случается такое случается, можно только петь и греметь чем-нибудь. И я пою. Пою, буйствую и переворачиваю посуду. Я делаю Лорду огромный бутерброд и поливаю его сиропом. Бутерброд, а также тарелку, скатерть и себя. Из супа вытаскиваю мясные тефтельки — тоже для Лорда, на каждую вытащенную две уроненных — и прячу их в другой бутерброд. Вокруг озеро жира и сиропа. Сфинкс смотрит на меня бешеными глазами, но молчит, зато Лэри заявляет:

— Если меня спросят, то я не из его стаи. Перед людьми же стыдно…

Потом мы едем обратно: я быстрее всех, но под конец отстаю, потому что вспоминаю про Ральфа и начинаю его высматривать. Я бы ни о чем не спросил, даже если бы и нашел его. Но Ральфа нигде не видно, поэтому мне кажется, что мог бы и спросить. Например, откуда он привез Лорда. Это так интересно! А у самого Лорда не спросишь, нельзя. Не принято, некультурно, бестактно, одним словом, нельзя, если только Лорд сам не скажет, а он ничего не скажет, это я понял, стоило только его увидеть. Поэтому высматриваю Ральфа, но его не видно, так что я нагоняю своих, которые тоже застряли, принимая поздравления от тех, кто уже узнал, что случилось.

Я бы тоже с удовольствием принял поздравления, но у меня бутерброды, которые текут и засаливают все вокруг, так что я машу рукой и проезжаю мимо. Вроде бы, среди поздравляющих затесалось две или даже больше девчонок, но, опять же, времени присматриваться и удивляться нет, потому что я очень спешу.

С утра, наблюдая за Лордом, подмечаю много странного. Он не меняет свитер, украсившийся кофейным пятном. Роняет свою подушку на пол и не замечает этого, а заметив, не спешит сменить наволочку. Дарит Лэри две свои самые красивые рубашки, а когда я по ошибке надеваю его носки, не скандалит и вообще удивляется моим извинениям. Все это мелкие мелочи, но из таких мелочей состояла существенная часть того прежнего Лорда, которого я знал. И странно видеть, как он не делает того, что не задумываясь сделал бы раньше, и наоборот — делает то, что прежде ему и в голову бы не пришло. В наружности он оставил вместе с длинным волосами немало других вещей, и я не знаю, радоваться этому или грустить.

— Вот какое дело, люди, — делится с нами Лэри до пути с завтрака. На нем голубая рубашка Лорда с белыми цаплями и выглядит он в ней шикарно. — Я ему говорю: извини, Лорд, одел тут кое-что из твоего, пока тебя не было. Сам понимаешь, нельзя же с девушкой гулять, когда весь в обносках… Говорю и жду, чего он мне сейчас устроит. А он мне: бери, говорит, их себе насовсем. И эти, и еще какие захочешь. Вывалил передо мной рубашки: бери давай, не стесняйся… Ну я и взял. Так он мне потом еще и зажигалку насовсем отдал. Говорю: до чего классная у тебя, Лорд, зажигалка. Просто так говорю, без задних мыслей, а он раз — и мне ее в карман. Бери, говорит, если нравится.

— Ты у него скоро последние трусы выклянчишь, — ворчит Горбач. — Имей совесть, оставь человека в покое.

— Да я просто так сказал! Без задней мысли!

Мы с Горбачом качаем головами. Лэри краснеет и замолкает. Но у двери класса опять останавливается, преградив нам дорогу.

— Ладно. Черт с ней, с зажигалкой. Честно говоря, я знал, что отдаст, потому и похвалил. Но вы мне скажите, разве раньше я бы мог подумать подумал, что он вдруг отдаст? Никогда бы не подумал. Вот скажите мне, что это с ним такое. Он вроде как на себя не похож. Он ведь только с виду наш. А ведет себя совсем по-другому. Это вам как, не подозрительно?

— Катись ты! — Горбач толкает его в грудь. — Дай пройти. Встал на дороге и порешь всякую муть. Зажигалка задницу не жжет?

Лэри огорченно рассматривает центральную нагрудную цаплю, весь в подозрениях, что Горбач ее заляпал. Даже ткань ощупывает.

— Зачем толкаться? — спрашивает он. — Говорю, чего вижу, не хотите — не слушайте. Зачем сразу толкаться и намекать на всякое? Я что, не рад что ли, что его привезли? Очень даже рад! Но есть мнение, и я его высказываю. Потому что не просто так ведь все иэти истории про оборотней рассказывают. Тут есть о чем подумать.

Горбач тянется к его вороту, но Лэри, увернувшись, забегает в класс. Мы с Горбачом переглядываемся.

— Подлая душонка, — говорит он. — Надо было ему врезать.

Дергаю себя за серьгу, кручу ее в ухе.

— Вообще-то надо было. Этому никогда не помешает. Но кое в чем он прав. Я тоже заметил. Лорд здорово изменился.

Горбач удивленно хмурится:

— Конечно, изменился. Повзрослел, вот и все. И соскучился. Лэри — дурак и не понимает, но от тебя я не ожидал. Где твои глаза? И уши, и все остальное?

Он проталкивает меня в дверь и пятится на свое место. Пристраиваюсь к столу, раскладываю тетради. Ухо горит оттого, что дергал серьгу, щеки — от слов Горбача. Гляжу на Лорда. Он за соседним столом — рассматривай, сколько душе угодно. Он корпит над моей тетрадью, что-то исправляет в моих каракулях. Я не просил, но он и раньше так делал без всяких просьб. Горбоносый профиль, тонкий и неестествено красивый, над замусоленными листами. Даже мерзкая стрижка с проплешинами не смогла его изуродовать. Волосы не желтые, как раньше, а бежевые, какими были у корней. Еле заметной тенью проступает бородка. Вернее, ее призрак. Может, поэтому, а может, из-за слов Горбача, мне кажется, что Лорд действительно повзрослел. Неужели все дело в этом? Только в этом, и больше ни в чем? Весь урок ни о чем другом и не думаю.