Стоя на Пиккадилли в ожидании омнибуса, который должен был доставить ее на Ладгейт-хилл, Эстер чувствовала себя в центре многолюдного людского потока, заполнявшего улицы. Огромные отели, фиолетовые в вечерних сумерках, стояли спокойно и величаво; кафе «Монико» — французские газеты и итальянские вина… Фешенебельный отель «Критерион»… Нарядные экипажи останавливались перед его серым фасадом, и приехавшие поужинать господа направлялись к подъезду. Хорошая погода ранее обычного часа привлекала сюда женщин с бедных окраин. Они появлялись на Пиккадилли, прогуливались по площади, сворачивали на влекущую к себе Риджент-стрнт; белые платья плотно обтягивали бедра, подолы развевались, боа из страусовых перьев, ниспадая с плеч, едва не мели концами тротуар… Но под этим пышным маскарадом глаз Эстер нередко угадывал обыкновенных девушек-служанок. И она думала о том, что их судьба во многом была сродни ее судьбе. Они также были обмануты и брошены, как она, и, быть может, у каждой из них был ребенок, которого она растила, как могла, только им не посчастливилось, как ей, устроиться на место.
А теперь, казалось, удача и к ней повернулась спиной. Была уже середина сентября, а она все еще никак не могла подыскать себе подходящей работы, и со дня на день ей становилось все труднее отказываться от предложений места с жалованьем в шестнадцать фунтов в год. Но она подсчитала все точно до единого пенни и знала, что меньше, чем на восемнадцать фунтов в год, ей не прожить. Если она получит восемнадцать фунтов и хозяйка будет к ней настолько добра, что подарит ей что-нибудь из своих старых платьев, тогда все устроится. Но что она будет делать, если не раздобудет этих двух лишних фунтов, Эстер не знала. Может быть, какое-то время ей и удастся протянуть на шестнадцать фунтов, но рано или поздно она кончит работным домом. Ее бы это не испугало, если бы не ребенок. Не может она расстаться со своим драгоценным сынишкой, который так нежно ее любит, — не может, будь что будет, только не это! Внезапно она отчетливо увидела его перед собой, увидела, как он играет на улице и ждет, чтобы мама вернулась домой, и любовь к нему пронзила ее с такой силой, что у нее на миг словно бы помутилось в голове, и, с изумлением прислушиваясь к самой себе, она подумала: ну можно ли так сходить с ума из-за ребенка?
Дрожь испуга прошла по ее телу. Чтобы не тратить денег на омнибус, она решила пройти через Лейстер-сквер. Порой она убыстряла шаг или, рассерженная, негодующая, перебегала на другую сторону улицы, когда какой-нибудь прохожий окликал ее, привлеченный ее миловидной внешностью… Шелка и атлас исчезали в подъезде отеля «Эмпайр», цветные стекла и шпили «Альгамбры» горели в свободном, чистом пространстве неба. Эстер совсем пала духом. Целый день она бродила по городу, с утра у нее еще не было крошки во рту и, ослабев телом, она ослабела и душой. Она почувствовала, что не в силах больше бороться с судьбой, когда весь мир, казалось, ополчился против нее… Голод, жажда, усталость сломили ее. А соблазны города обступали ее со всех сторон, чаша с отравой была у самых ее губ. Какой-то молодой человек в смокинге заговорил с ней. У него был мягкий голос и ласковый взгляд.
Вспоминая это мгновение десять минут спустя, Эстер чувствовала, что она готова была ответить ему.
Она стояла тогда на Чаринг-кросс, ощущая в голове какую-то странную звонкую пустоту и легкость, которые не в силах была преодолеть, и, как во сне, видела вокруг себя шумную, бурлящую толпу. Но через секунду дурнота прошла, и Эстер ужаснулась, поняв, какого страшного она избежала соблазна. И тут, как и на Пиккадилли, она так же без труда различала среди уличных женщин бывших служанок, только здесь это были уже служанки из меблированных комнат — бедные погибшие создания, одетые кое-как, не брезгующие услугами булавок. Две молодые женщины брели впереди Эстер. Одна повисла у другой на руке, и они лениво перебрасывались фразами. Они только что вышли из закусочной, и взгляд их выражал сытое довольство. На той, что шла с краю тротуара, была порядком засаленная лиловая юбка с такой же засаленной блузкой шоколадного цвета. С помятой шляпки уныло свисало сломанное желтое перо. Другая была в тускло-зеленой юбке и вытертой жакетке из бумажного вельвета, утратившего все признаки вельвета, кроме бумажной основы. Девушка лет шестнадцати переходила улицу. На ней было красное кашемировое платье, на плечах — вышитая бисером накидка, в волосы вплетена красная лента. Она шагала твердо, размашисто, словно мальчишка, засунув левую руку в карман. Прошло несколько толстух; их глаза влажно и призывно блестели; подгулявший мужчина лет пятидесяти, огромный, горбоносый, с нафабренными усами, стоял в дверях ресторана, разглядывая проходивших мимо женщин. Из табачной лавочки вышли, пошатываясь, двое молодых людей с лицами пропойц и игроков. Двери ресторанов и пивных стояли настежь — там на высоких табуретках перед полированными стойками восседали завсегдатаи баров.
Лениво катилась по Стрэнду обычная толпа праздношатающихся; никто никуда не спешил — разве что этот бритый актер, да и тот остановился, чтобы сообщить кому-то, что он прямо из Дворца. Это был Лондон по ту сторону Темзы, Лондон театров, мюзик-холлов, винных кабачков, пивных баров: пестро размалеванные стены домов, огромные золоченые буквы вывесок, в бледном небе над головой — тонкая паутина проводов, под нею — толпы людей, неспешно движущихся кто куда, одни — в сторону кружевного шпиля храма святой Марии, за которым на восточном, похолодавшем небе обозначились островерхие кровли деловой части города, другие — в сторону шпиля храма святого Мартина, господствующего над лесом печных труб на фоне желтовато-розового закатного неба. Рослый полисмен гнал с улицы толпу замызганных мальчишек и девчонок. Нагло отругиваясь, они все же почли за лучшее исчезнуть в переулке. Неожиданно Эстер столкнулась лицом к лицу с какой-то женщиной и узнала Маргарет Гейл.
— Смотрите-ка! Это ты, Маргарет?
— Да, она самая. Что ты тут делаешь? Надоело работать в прислугах? Идем, угощу тебя пивом, старуха.
— Нет, спасибо, Маргарет, я очень рада, что повстречалась с тобой, но боюсь опоздать на поезд.
— Ну нет, так не пойдет, — сказала Маргарет, подхватывая Эстер под руку. — Мы должны выпить по кружке пива и вспомнить старые времена.
Эстер вдруг почувствовала, что упадет в обморок, прежде чем доберется до Ладгейт-хилла, если сейчас же не съест чего-нибудь, и Маргарет решительно повлекла ее за собой через всю пивную и принялась одну за другой отворять все полированные двери кабинок, ища, в какой бы укромный уголок им пристроиться. Разыскав одну пустую кабинку в самой глубине зала, она вошла и придержала дверь, пропуская вперед Эстер.
— Да что с тобой такое? — спросила она с испугом, глядя на побелевшее лицо Эстер.
— Ничего, просто слабость. Весь день ничего не ела.
— Давайте-ка сюда быстрее четыре коньяка и бутылку воды! — крикнула Маргарет бармену и через минуту уже подносила стакан к губам своей подруги. — Целый день ничего не ела, милая? Тогда мы с тобой сейчас перекусим. Я что-то проголодалась. Два раза сосиски и две булочки с маслом! — распорядилась Маргарет.
Поев, подруги принялись беседовать. Маргарет поведала Эстер историю своих злоключений. Барфилды вылетели в трубу. Им крепко не повезло на скачках, пришлось рассчитать прислугу, и тогда Маргарет приехала в Лондон. Каких только мест она не сменила! Кончилось тем, что она понесла от одного из своих хозяев, и ее выгнали из дома взашей. Что же ей оставалось делать? Тогда Эстер рассказала о том, как она потеряла место из-за молодого мастера Гарри.
— И ты так с этим и ушла? Подумать только! Чем порядочней девушка себя ведет, тем хуже с ней поступают, а пойдешь в прислуги, значит, в конце концов останешься без гроша — даже по воскресеньям пообедать будет не на что.
Подруги вышли из пивной, и Маргарет проводила Эстер до Веллингтон-стрит.
— Дальше я не пойду, — сказала она и, указав туда, где Лондон сливался с холодеющим небом, добавила — Я живу на той стороне, на Стэмфорд-стрит. Может, навестишь меня когда-нибудь, если тебе надоест работать в прислугах? У нас там сдаются очень приличные комнаты.
Теплые солнечные дни сменились непогодой, а Эстер в мокрой, облипающей колени юбке, в тяжелых от грязи башмаках, под зонтиком, с которого струями стекала вода, все продолжала ходить по адресам. Даже погода, казалось, была против нее, — ведь когда идешь наниматься, держись весело, бодро и старайся выглядеть как можно лучше, а легко ли сохранять опрятный, веселый вид, прошлепав две мили под дождем!
Одна хозяйка сказала Эстер, что ей нравятся высокие горничные, другая — что она никогда не нанимает хорошеньких девушек, а в третьем доме, где ее могли бы взять, она сама испортила все дело, неосторожно признавшись, что посещает молельню. Хозяйке же было угодно, чтобы вся ее прислуга посещала только церковь. Постигали ее и другие разочарования: получив письмо, она отправлялась по адресу и выслушивала извинения — им очень понравилась другая девушка, и место, к сожалению, уже занято.
