Одна хозяйка сказала Эстер, что ей нравятся высокие горничные, другая — что она никогда не нанимает хорошеньких девушек, а в третьем доме, где ее могли бы взять, она сама испортила все дело, неосторожно признавшись, что посещает молельню. Хозяйке же было угодно, чтобы вся ее прислуга посещала только церковь. Постигали ее и другие разочарования: получив письмо, она отправлялась по адресу и выслушивала извинения — им очень понравилась другая девушка, и место, к сожалению, уже занято.
Прошла еще неделя, и Эстер начала относить в заклад платья, чтобы иметь деньги на поездки в Лондон и на марки для конторы по найму. Положение ее становилось день ото дня безнадежней, и бессонными ночами она думала о том, что ей с Джекки снова придется пойти в работный дом. Оставаться дольше у миссис Льюис было невозможно. Миссис Льюис была терпелива и добра, но Эстер задолжала ей уже за две недели. Что же можно было еще предпринять? Эстер слышала о благотворительных учреждениях, но не знала, куда и как обратиться. А ведь ей нужно было так немного денег, совсем немного! Эта мысль сверлила ей мозг. Только чтоб продержаться, пока состоятельные люди вернутся в Лондон.
Однажды миссис Льюис, просматривая для Эстер газеты, наткнулась на объявление, которое, как ей показалось, сулило надежды. Эстер поглядела на последнее пенни, оставшееся от денег, полученных под заклад платья.
— Боюсь, — сказала она, — что и тут будет, как в других местах. Не везет мне.
— Не говори так, — сказала миссис Льюис. — Не вешай носа. Я буду помогать тебе, пока смогу.
Обнявшись, они наплакались всласть, после чего миссис Льюис посоветовала Эстер не отказываться от места, даже если жалованье будет не больше шестнадцати фунтов в год.
— Если беречь каждое пенни, можно отложить кое-что, а если еще хозяйка будет дарить тебе свои старые платья и десять шиллингов на рождество, так, я считаю, ты как-нибудь выкрутишься. Мальчишка не будет стоить тебе больше пяти шиллингов в неделю, пока ты не устроишься на хорошую работу, хоть кухаркой. Ну, запоминай адрес: Мисс Райс, Вест-Кенсингтон, Эвондейл-роуд.
Эвондейл-роуд оказался безвестным закоулком на далекой окраине города — безвестным уже хотя бы потому, что совсем недавно его не существовало вовсе. Строительные леса еще захламляли соседний пустырь, где через несколько месяцев, дабы поддержать престиж Эвондейл-роуд, должен был воздвигнуться красный фронтон и черепичная кровля Летнего театра. Осматриваясь по сторонам, Эстер нигде не могла обнаружить ни малейших признаков вожделенных восемнадцати фунтов в год. Поглядев на жалюзи единственного окна гостиной, она сказала себе: «Сегодня горячее жаркое, на завтра холодные остатки». Она окинула взглядом аккуратно подстриженные худосочные кусты за чугунной решеткой палисадника и крошечные окошечки мансарды и отчетливо представила себе каморку величиной с платяной шкаф, какие обычно отводятся для единственной служанки в такого рода домах.
Пройдя еще несколько шагов, она поравнялась с угловым домом под номером сорок один. Жидкая лесенка и узенький коридорчик лишь укрепили впечатление, которое произвела на нее улица, и ей подумалось, что седая тощая женщина, стоявшая в ожидании у дверей, куда больше подходит к этому окружению, чем она сама. Женщина с опаской поглядела на Эстер и сразу осведомилась, не пришла ли она наниматься; когда же Эстер ответила утвердительно, лицо женщины исказилось, как от боли, и она сказала:
— Что ж, тебя возьмут. А я слишком стара, берут только на поденную. Сколько думаешь просить?
— Меньше чем на шестнадцать мне соглашаться нельзя.
— Шестнадцать! Когда-то и мне столько платили. Теперь бы рада хоть двенадцать получить. Если перевалило за сорок, тут о шестнадцати не мечтай, а я к тому же и зубы потеряла, — значит, еще два фунта долой.
В это время приотворилась дверь, и Эстер услышала женский голос, пригласивший тощую женщину войти. Оставшись одна, Эстер мысленно вознесла богу мольбу о том, чтобы место осталось незанятым. Прошло едва ли больше минуты. Тощая женщина появилась в дверях; в глазах у нее стояли слезы, и, проходя мимо Эстер, она шепнула:
— Ничего не вышло. Я ведь тебе говорила: слишком стара, гожусь только на поденную.
Краткость оказанного тощей приема поразила Эстер, и, приготовившись встретиться с весьма суровой хозяйкой, она была приятно удивлена, увидев перед собой стройную худощавую даму лет тридцати семи и встретив доброжелательный взгляд небольших серых глаз, говоривший о мягкости характера. Хозяйка принимала ее в своем кабинете. На большом письменном столе, заваленном бумагами и книгами, стояли хризантемы в высоком стеклянном бокале. На стенах, оклеенных серыми обоями с красивым рисунком, висело несколько гравюр; в углу помещался книжный шкаф. Вместо обычных раздвижных дверей комната была перегорожена занавеской из бус.
Вид комнаты говорил сам за себя — это был кабинет писательницы и старой девы. Рукопись романа мисс Райс, написанная красивым, четким круглым почерком, лежала на столе и ждала, когда хозяйка, покончив с наймом прислуги, снова примется за литературу.
— Я видела ваше объявление в газете, мисс, и пришла предложить свои услуги.
— У вас есть навык в такого рода работе?
— Да, мисс. Я служила в разных хороших домах и получила отовсюду самые лучшие рекомендации.
И Эстер принялась рассказывать о всех злоключениях: где, и у кого, и как она работала. Мисс Райс надела очки, и в ее серых глазах за стеклами промелькнула улыбка: ей, по-видимому, понравилась эта грубоватая, изрядно обтрепанная девушка с приятным лицом.
— Я живу одна, — сказала мисс Райс. — Работа нетяжелая, и если жалованье вас удовлетворит, мне кажется, что вы мне подойдете. Служанка, которая жила у меня несколько лет, выходит замуж.
— А какое вы платите жалованье, мисс?
— Четырнадцать фунтов в год.
— Боюсь, мисс, что мне никак невозможно поступить к вам. Четырнадцатью фунтами мне не обойтись, у меня слишком много расходов. Очень жаль, мисс, я чувствую, что мне было бы хорошо у вас.
Не было никакого смысла соглашаться на эти условия. Даже если мисс Райс будет иногда отдавать ей свои старые платья, в четырнадцать фунтов все равно не уложишься. Эстер почувствовала, что силы ее оставляют, и с трудом удержалась от слез.
— Да, мне кажется, что мы бы подошли друг другу, если бы мне это было по карману. А сколько хотели бы вы получать?
— В моем положении, мисс, я не могу работать меньше чем за шестнадцать фунтов в год. А получала-то я всегда восемнадцать.
— Шестнадцать — это больше, чем я могу себе позволить, но все же подумаю. Оставьте мне ваш адрес.
— Меня зовут Эстер Уотерс. Далвич, Поплар-роуд, тринадцать.
Эстер уже повернулась было к двери, но в устремленном на нее взгляде было столько доброты… Мисс Райс сказала:
— Я чувствую, что у вас какое-то горе… Присядьте, расскажите мне, что у вас стряслось.
— Нет, мисс, ни к чему это… — Но мисс Райс глядела на нее с таким сочувствием, что Эстер не выдержала. — Ничего мне не остается другого, как пойти в работный дом! — вырвалось у нее.
— Но почему же в работный дом? Ведь я предлагаю вам четырнадцать фунтов в год на всем готовом.
— Видите ли, мисс, у меня ребенок, и мне уже пришлось однажды побывать в работном доме. Я попала туда в ту ночь, когда бросила работу, чтобы спасти ребенка от миссис Спайрс, она хотела убить его и убила бы за пять фунтов — вот ведь какая этому цена. Только, мисс, моя история не годится для ушей такой дамы, как вы.
— Ну, мне кажется, в моем возрасте я вполне могу выслушать вашу историю. Садитесь и рассказывайте.
И Эстер поведала ей все, а глаза мисс Райс еще больше потеплели от сострадания.
— Это очень печальная история, и притом одна из тех, что случаются на каждом шагу. Судьба сурово покарала вас, очень сурово.
— Да, мисс, я тоже так считаю. И теперь мне тяжело снова тащить ребенка в работный дом, после того как я столько лет старалась, растила его. Я не хочу сказать, что со мной там плохо обращались, я о ребенке думаю. Тогда-то он был совсем крошка несмышленый, да и пробыли мы там всего несколько месяцев. Никто об этом и не знает. Но теперь он уже большой мальчик, он запомнит работный дом на всю жизнь и будет этого стыдиться.
— Сколько ему лет?
— В мае исполнилось шесть, мисс. Нелегко мне было его вырастить. Я сейчас плачу за него шесть шиллингов в неделю — это больше четырнадцати фунтов в год, и на одежду уходит никак не меньше фунта. А ведь он подрастает и будет обходиться еще дороже. Хорошо еще, что миссис Льюис, — это та женщина, у которой он живет, — любит его, совсем как родного. Она не хочет даже ничего брать с меня сверх его содержания, только поэтому я еще как-то и продержалась до сих пор. Но ведь я понимаю, что дальше этак уже никак невозможно. Ребенок растет, на него нужно все больше и больше денег, а жалованье остается прежним. Я гордилась тем, что вырастила его на свой заработок, и мое единственное желание — это чтобы он вырос честным человеком и мог сам заработать себе на хлеб. Только не получается этого, мисс, не получается. Придется нам с ним смириться и пойти в работный дом.
