— Куды идете-то?
— В Кандалы.
— А ты, малай, нешто за атамана-таки?
— Да!
Опять помолчали. Молчало Займище, молчала Тростянка.
— Так как же? Пропускайте уж! Ей-богу, ничего не возьмем! Чай, не разбойники мы, а соседи ваши, такие же мужики, как и вы! Идем по общественному делу на выборы нового старшины и вас туда же зовем, а вы как хотите — насильно никого из вас в это дело замешивать не собираемся!
Староста почесал поясницу.
— Так-то оно так! А только тамоди напуганы мы! Дело наше-таки сторона, опить-таки нас незамайте!
— Да не тронем, сказано!
Староста опять помялся. Потом махнул рукой.
— Ну, добро! Идитя, только бы нас не запсотить куды? Мотрите, чтобы ни-ни! А то бяда, побоища будя! Наши дюже люто боячча! Ивано, расхлебань вороты, а ты, Митяй, с Гаврюхой бягите загодя вперед, шибче зевайтя тамоди, пробирючьтя; мол, худа не будя!
Ворота отворились, и Займище прошло по деревне.
У ворот всех изб стояли хозяева их в древнеславянских костюмах, в лаптях с онучами до колен, с дрекольем и оружием в руках, дико смотря на идущих: они боялись за свое добро, напуганные вымышленными рассказами о том, что «все теперь будет общее!»
В следующей деревне повторилось то же самое: опять их встречали за околицей вооруженные «берендеи» и опять Лаврентий вел переговоры как бы с врагами о временном перемирии, — условие не трогать добра стояло на первом плане.
Всего только несколько верст отошли они от своей деревни, а уже казалось, что идут они через дикую, неисследованную страну, опасливо настроенную против всяких пришельцев, населенную дикими людьми, говорящими на первобытном наречии.
И это были не какие-нибудь отдаленные деревни восемнадцати волостей, а своя же Кандалинская волость, подчиненная волостному правлению. Несколько раз бывал здесь Лаврентий, говорил на сходе, объяснял, чего хотят восемнадцать волостей. Тот же староста разговаривал иначе. И вдруг — струсили, передумали, кто-то напел им в уши совсем другие песни. В третьей деревне встречали ласково, остановили у сборной избы. Слушали речи, обещали прислать в Кандалы выборных. Говорили без старинных словечек.
Подходя к следующей деревне, Лаврентий вдруг остановился с низко опущенной головой.
А за ним, за его плечами, в глубоком почтительном и пугливом молчании остановился народ Займища.
Обнаружилась не только крепкая связь, но и пропасть между толпой и вожаком ее. Толпе казалось, что он всегда твердо знает, что и когда нужно делать: где нужно идти, а где — стоять. Остановился он и смотрит в землю — значит, так надо, мешать ему не следует. Но зачем он стоит — никто не понимал.
Долго ли Лаврентий так стоял на дороге — он не помнил. Наконец, поднял голову, огляделся кругом, оглядел стоявшие за его плечами сотни вооруженных людей и глубоко перевел дух.
— Нет! — твердо и решительно произнес он, ни к кому не обращаясь, и шагнул вперед. Что значило это «нет», к чему оно относилось — никто не понял, но всею массой, с гулким тяжелым топотом двинулись за ним.
* * *
Впервые после черносотенного погрома, еще в конце октября 1905 года, в селе Кандалы было шествие революционно настроенной толпы со стрельбой холостыми зарядами и пением «Марсельезы». Несли два красных знамени с надписями.
В начале ноября состоялась такая же демонстрация.
С пением и знаменами, что вошло как бы в обычай, пришла в Кандалы вооруженная толпа из деревни Займище ко дню выборов волостного старшины. В волостном селе уже ждали ее, встретив гостей веселым трезвоном.
Процессия с громким пением прошла по всему селу к церковной площади и остановилась у крыльца министерской школы. Часть пришедших заняла школу и открыла там заседание с участием кандалинцев. Заседание продолжалось до глубокой ночи. Готовились к выборам и, кроме того, голосовали вопрос о распределении в пользу крестьян Кандалинской волости всех находившихся в ней казенных, удельных и помещичьих земель.
С утра следующего дня село Кандалы стало походить на растревоженный муравейник: все были на площади. С колокольни неслись звуки набата.
Уже один этот тревожный вечевой звон предвещал, что совершается что-то необычайно важное. Всем было известно, что в Кандалы пришло Займище и принесло с собою что-то новое.
На приготовленной трибуне посреди площади появился Лаврентий и сказал большую речь.
Он рассказал, что они сделали у себя в Займище, как сместили земского и старшину, какие завели порядки, какие написали законы и зачем пришли в Кандалы. Из осторожности он называл законы самоуправления «приговором о новых порядках». Призывал и кандалинцев принять у себя такой же приговор, объявить его для всей волости, а вместо выборов старшины выбрать всем народом председателя волостного Совета. Здесь его голос, обыкновенно звучавший низко, ровно и негромко, разносился, наполняя площадь, как наполнял только что умолкнувший колокол.
Когда Лавр сошел с трибуны — десятитысячная толпа зашумела. Все, у кого были винтовки, бердянки и револьверы, стали вокруг трибуны, на которую начали всходить новые ораторы, стали часовые около крыльца школы, служившей теперь местом революционных собраний, а у всех околиц и дорог села поставлена была вооруженная охрана, чтобы не пропускать неизвестных и подозрительных людей. У телефона дежурили свои люди, ожидая приезда губернского начальника.
Было открыто собрание для выборов должностных лиц по «приговору о новых порядках». Лаврентий, выбранный председатель собрания, выступил с краткой речью о том, что Кандалинская волость отныне переименована и что казенные выборы старшины отменяются: будет приступлено к выборам председателя кандалинского волостного самоуправления.
После прямого, равного и тайного голосования на должность председателя выбранным оказался Елизар Буслаев с двумя заместителями и делопроизводителем.
Выбранные получили наказ исполнять волю народа, а не земского начальника.
В это время приехали из города жандармский подполковник Битепаж и становой пристав расследовать дело и допросить свидетелей, но их заставили повернуть обратно.
Потом все разошлись и разъехались по домам, оставив часовых и дежурных у телефона. Дружине предложили быть в боевой готовности и в случае извещения о выезде казаков — тотчас ударить в набат и стать на защиту власти народа.
Неожиданно Солдатов известил по телефону, что в городе арестован весь комитет, руководивший подготовкой восстания рабочих, за исключением неразысканного Рыжего Кирилла; арестован Бушуев, газета закрыта. Узнав об этом, делегации от восемнадцати волостей так и не приехали, не решились выступить. Лишь ближайшие волости прислали по три делегата, да и то только затем, чтобы посмотреть, что произойдет в Кандалах. Выяснилось, что с оружием смогут выступить только село Кандалы и деревня Займище.
Лаврентий потребовал созыва «военного совета».
Совет собрался в школе.
Тут были люди из Займища и люди от Кандалов, были старики и молодые, рассудительные люди и горячие головы.
Лаврентий поставил вопрос:
— Что делать?
Прежде всего заговорили горячие головы: нужно прогнать казаков, которые неизбежно будут посланы усмирять восстание. Можно составить два отряда стрелков для защиты Кандалов и Займища. Стали считать людей, имеющих ружье и умеющих стрелять. Насчитали пятьдесят человек, проходивших военную учебу, остальная масса не умела стрелять из солдатских ружей.
Лаврентий улыбнулся.
— Мало!
Ему возражали, что это неверно, что из десяти тысяч кандалинцев, наверное, наберется не пятьдесят, а пятьсот умелых стрелков, готовых умереть в неравном бою.
Лаврентий ответил:
— Хорошо! Эти пятьсот умрут. А что же будет со всеми остальными? За бесполезную отвагу вооруженных расплатятся тысячи безоружных: невыгодно!
— Что же ты думаешь делать, Лаврентий? Ведь ты главнокомандующий!
Лаврентий помолчал и потом сказал:
— Да что ж. Думаю скомандовать отступление: дело надо считать проигранным! Это, конечно, жаль, но проиграно оно не навсегда и не нами одними.
Потом встал во весь свой могучий рост, внезапно сделавшись похожим на своего отца — деда Матвея, и сказал просто:
— Надо снять и спрятать оружие! Вооруженного сопротивления властям не будет!
* * *
С вечера выпал глубокий снег.
В полночь раздался набат — это значило, что из города выехали казаки. Ждать их пришлось недолго: на другой день утром по телефону передали, что казаки выехали из ближайшего села по направлению к Кандалам. Все село было запружено народом, собравшимся из окружающих ближайших деревень.
В школе шло заседание. Елизар объявил собрание о приближении казацкого войска и не велел расходиться. Около крыльца школы стояла тесная толпа.
