– Ну, че ребя, пошли ебаца.
Однажды мы были образованы, то есть просвещены и обучены. Нашим учителем был Витька Фельд. Он был намного старше нас. Точнее это нам он казался взрослым, но самим взрослым он, видимо таким не казался, поэтому они не обращали никакого внимания на просветительскую деятельность которую развернул Витька среди детей.
Витя всегда знал, где мы в очередной раз собрались и однажды привел свою подружку Соню. Соня была совсем взрослой девочкой, но на взрослых она также была непохожа. Её взрослость мы определяли по высокому росту, большим сиськам и низкому голосу. Хотя, впрочем, никто из нас не слышал, как Соня разговаривает. Зато каждый в поселке слышал ее грустную песню. Соня пела, порой едва слышно, порой в голос, и всегда это была одна и та же печальная песня. Соня пела вроде и на русском, но разобрать слов этой песни ни у кого не получалось. О чем пела Соня? Может быть о сползающих в рот соплях, а может о пьяных родителях, заставляющих ее раздвигать ноги перед пьяными собутыльниками, а может о сладких конфетах, которые обещали ей веселые дяди, вместо конфет набивая её нежный рот своими большими вонючими и к тому же совсем невкусными писюнами. Но Соня не только пела. Порой, мы видели, как Соня, смеясь и радостно тряся сиськами нагишом бежит по поселку. А за ней, спотыкаясь, падая и лихо матерясь мчится дружная пьяная ватага. Родители и их собутыльники догоняют Соню, наскоро обертывают какой-то предусмотрительно прихваченной в погоню тряпицей. Обступив со всех сторон умалишенное дитя, на ходу запихивая в нежный усатый рот Сони конфеты, гудя и порой пытаясь непринужденно развязано напевать, семейство отправляется по восвояси. Когда Витька с Сонькой пришел к нам в кусты он отрыгивал спиртным, мусолил подобранный на улице окурок и посмеиваясь что-то пытался сказать. Соню он положил на землю и задрал подол её платья. Мы увидели белый живот и пучок черных волос, треугольником.
– Хули ты разлеглась сиповка! – Витька пощекотал блаженно улыбающуюся Соню по животу. – А ну, бля, ноги свои раздвигай.
Орудуя большими красными руками, Витька согнул ноги Сони в коленях и раздвинул. Мы увидели между ног Сони странное красно-розовое волосатое, возможно, раненое существо, оно было живо, но затаилось. Я узнал его, мы когда-то с ним уже виделись. Казалось оно чем-то напугано, его органы сжались и стали блестеть. В тот вечер нас было шестеро: Я, Радик, Кира, Эля, Ирка Иквина, Сашка Родина и какой-то малознакомый мальчишка, его лицо почти полностью было покрыто зеленкой. Он видимо, испугался неведомого существа между ног Сони и убежал. Когда Витька с отцовской нежностью обнял Ирку и засунул свою ручищу ей между ног, девочка надула губы и чуть не плача тоже дала стрекача. Наверное, все мы убежали бы за ней, если бы Витька не обладал каким-то особым магнетизмом. Во-первых, несмотря на его трехэтажный мат по поводу и без повода, сигареты и перегар, у этого застрявшего в пацанах парня был низкий громкий и веселый бас. Думаю, у него было смазливое лицо, во всяком случае, его шальные глаза сияли такой добротой и правдой, что хотелось броситься ему на шею. Порой мы смотрели на Витьку готовые расплакаться или рассмеяться или просто пойти с ним на край света, загипнотизированные его нечеловечески радостной улыбкой. Благодаря ей, мы видимо и доверяли ему, словно зная, что ничего плохого с нами не произойдет. Голова его была отравлена, но не она возбуждала наше любопытство, а Витькино сердце, зовущее нас за собой, позднее мне суждено было вглядеться в глаза Витьки более пристально… Витька расстегнул ширинку и выудил из тьмы на свет божий любопытную штуку. Судя по общему изумлению никто ничего похожего в жизни не видел. Раздались возгласы, раскрылись рты, выпучились глазенки. Только реакция моего Радика отличалась от всех остальных. Он сжал свои тонкие губы, из его глаз потекли слезы.
– Ну че, мальки, такой колбасы вы небось еще и не пробовали? – Витька зажал свою штуковину в руке и потряс ею перед нами. – Ну че, мож, ты хочешь рыжая? – Витька улыбнулся Сашке Родиной и потряс своим удавом прямо перед ее лицом.
– Дурак, – покраснела Сашка, она взяла девочек за руки и все с визгом убежали.
– Че остался? – Витька широко улыбнулся. – Не ссы, ща Соньку проститутку ебать будем.
Витька лег на Соню и воткнул своего удава прямо в странное волосатое существо. Соня издала непонятный мне тогда возглас, как будто чему-то удивилась. «Ах ты шалава», – ласково и в то же время как-то неумолимо произнес Витька, снова и снова двигая тазом вперёд-назад, вперёд-назад и так очень долго, потом он весь раскраснелся и рявкнул на меня что бы я уносил ноги. Я так и сделал.
ЕМ: 17. The Orb «Aphex Twin-Polynominal-C».
Мы запутались в кустах пахучей молофейной конопли. Никто не заметил, как начался дождь, просто все мы, поддавшись единому порыву бросились бежать. На нашем пути вставали дымящие черным дымом где-то прямо под небесами красные кирпичные трубы, рельсы слепили наши глаза солнечными бликами, по ногам била растущая прямо из шпал солодка. Воздух был пропитан запахом мазута, соляры, бензина и шампиньонов. Стоило зазеваться, и за спиной раздавался страшный гудок несущегося на полной скорости безутешного тепловоза или сияющего неумолимой улыбкой черепа электровоза. Тогда мы понимали, что нужно сойти с рельсов, иначе смерть. Конечно спрыгнуть с железнодорожной насыпи удавалось далеко не всем. Серега Жураковский попал носком ботинка под рельсу. Если бы он сразу пригнулся расшнуровал ботинок и рванулся вперед, пусть даже и разбив себе голову и грудь о щебень, то остался бы человеком. Организованные технологические предприятия не несут ответственности за жизнь попавших под их машины биологических сущностей. Не можешь уничтожить машину – встань у ее руля, но в любом случае не стой под стрелой. Мы увидели странную картину. Серега дергается всем телом и как видно орет, что есть мочи. Его перекрикивает сигнал черепа-электровоза и страшный скрип железных колес двух десятков товарных вагонов о раскаленные железные рельсы. Вдруг Серега отскакивает в сторону на фоне искрящих колес электровоза.
Мы карабкаемся по насыпи и подхватываем не перестающего орать Серегу на руки. Лицо его стало белым, глаза рвутся из орбит. Наконец мы замечаем, что по песку за Серегой стелется кровавый глянцевый след. Кровь идет из обрезанной под щиколотку ступни. Из кабины электровоза выпрыгивают двое красивых бородатых мужчин в синей железнодорожной форме с пагонами и в фуражках со значками. Они напоминали двух отважных капитанов из фильмов о приключениях на воде. Капитаны, растолкав малышню, подхватили Серегу на руки. Через несколько секунд в руку Сереги воткнулся шприц, а нога покрылась толстым слоем сразу покрасневшего бинта. Матерясь, капитаны понесли обмякшего Серегу в кабину электровоза. Раздался оглушительный гудок и поезд рванул с места. Через минуту он уже скрылся за горизонтом. У себя под ногами я увидел черный квадрат, и нагнувшись поднял с земли кошелек. Ребята вытаскивали из-под рельсы ступню Сереги, капитаны впопыхах о ней позабыли. Я раскрыл кошелек. Это было то, что позднее стали называть портмоне, а тогда это был кошелек и в нем была куча денег. Мы насчитали шестьдесят девять рублей двадцать три копейки. Ногу мы завернули в рубаху Андрюхи Герасименко и пошли в магазин.
Одноэтажный кирпичный магазин стоял рядом с железной дорогой. Мы купили полиэтиленовый пакет, чтобы положить туда ногу и еще всякой еды, сигарет, пива. Все мы конечно были еще салаги, но продавщица тетя Маруся была моей родной тетей. Пива она нам налила в трехлитровую банку под завязку. Сигареты мы взяли болгарские «Ту-134». Также мы взяли разной колбасы и шоколадок. Все это нам обошлось в сорок рублей, червонец мы накинули тёте Марусе за блат. Сначала мы собирались отнести Серегину ногу его родителям. Но потом сообща решили, что нужно выпить пиво. Во-первых, пока оно холодное, а во-вторых, если бы, мы пришли с (бит обрывается!) пивом, об этом могли узнать наши родители и нашей секретной жизни пришел бы конец. Мы сели в лесополосе недалеко от железки и, сделав по хорошему подобающему настоящему пацану глотку пива, накинулись на колбасу. Только Олег Блуднин почему-то не стал есть колбасу. Он не учился в школе, и судя по всему, принадлежал исключительно самому себе. Со временем он стал для всей сэмповской братии чем-то вроде атамана.
– Хорош жрать! – сказал Олег, выпустив из ноздрей и изо рта клубы дыма. – Я думаю, знаешь че с ногой надо делать?
Это была манера Олега, задавать вопрос, словно кому-то лично и в то же время никому, получалось лично всем. Все ждали, что Олег собирается предложить.
– Надо, ее в Бичегорске на главную дорогу положить. И написать бумагу, что так бля будет с каждым, кто тронет хоть одного пацана, из нашей кодлы.
С Олегом все согласились, то, что он предлагал, всегда было рискованно, но по-взрослому и всем нам нравилось это ощущение. Я предложил сначала показать ногу автотэповским девчонкам, за которыми мы ухаживали. В Автотэпе, мы пошли к дому Верки Хадаловой, там было пять девчонок и двое пацанов. Они прыгали на огромных автопокрышках от «Белаза». Мы угостили всех конфетами, а потом показали им ослепительную животрепещущую кровавую ногу в целлофановом пакете. Одна девчонка посинела от крика и упала в обморок. Олег стал бить ее по щекам, но когда она очнулась он снова дал ей ногу, и она снова потеряла сознание. Когда было темно, мы отнесли ногу в Бичегорск, предварительно положив страшный дар в большую картонную коробку из-под конфет. Немного поблуждав по сумеречному Бичегорску, мы оставили коробку с ногой возле колодца на главной улице. Про надпись все почему-то забыли, а на следующий день я забыл про пиво, сигареты и даже про ногу, но я все время чувствовал на себе взгляд Олега, чувствовал его необъяснимое молчаливое присутствие.
